Недостойная старая дама - Аллио Рене
Хлопнув дверцей, Пьер выходит из машины.
Пьер (после паузы). Значит, не мог… Ну как там?
Эрнест. Как? (Жест в сторону дома Бертини.) Да вон как раз доктор выходит.
И в самом деле, из дома Бертини выходит пожилой человек и садится в старую машину. Слышно, как где-то вдали проходит поезд.
Повернувшись спиной к Эрнесту, Пьер идет к дому, но перед дверью типографии в смущении останавливается. Может быть, это предчувствие, желание отдалить мгновение, когда он услышит из уст мадам Берт плохую весть? Наконец он открывает дверь…
Все помещение маленькой типографии загромождает печатная машина. Вдоль стен — столы, наборные кассы, заваленные бумагами стеллажи. Пол — ниже уровня улицы, и, входя, приходится спускаться по двум ступеням. Пьер остался у двери. У наборной кассы стоит старик, прозванный Ганди за свою худобу. Он подымает морщинистое лицо в сторону Пьера.
Пьер (тихо). Ганди, как дела?
Ганди отвечает не сразу. Вытирая руки тряпкой, он долгим взглядом поверх очков смотрит на Пьера.
Ганди (ровным голосом). Это уже конец… Мне все кажется, что мы с ним еще только вчера начинали, и вот… (Кашляет и замолкает.)
Длинная пауза. Пьер тоже молчит.
Коридор дома Бертини. Вечер.
Толкнув дверь, Пьер с улицы входит в прихожую. Праздничный костюм юноши придает его приходу некий торжественный оттенок. Пьер и не подозревает, что у него вид человека, пришедшего отдать последний долг.
Пьер оглядывается. Мадам Бертини нет ни в кухне, виднеющейся сквозь открытую настежь дверь, ни в темной столовой, по другую сторону коридора. Пьер направляется к лестнице, ведущей наверх, по дороге включает свет и, собираясь подняться, тихонько зовет:
— Берт! Бабушка!
И в эту минуту на площадке лестницы появляется мадам Берт. Попади нее, через открытую дверь в полузатемненной спальне видна кровать с телом человека, закрытым белым пикейным одеялом.
Какое-то мгновение мадам Берт стоит молча. Ее тонкое морщинистое лицо будто застыло. Она приближается к юноше, он неловко обнимает ее. Губы ее дрожат, и наконец она еле слышно произносит:
— Твой дед умер… — и склоняется на плечо Пьера, словно вот-вот заплачет. Но тут же собирается с силами и слегка отстраняется от него. — А где твой отец?
Пьер делает шаг к двери. Увидев мертвого деда, он потрясен и пытается оправдать отца:
— Да вот… Китсинакис… должен звонить… Отцу нельзя ехать… И вот мне пришлось… Ты же знаешь, Китсинакис наш самый крупный клиент, и, уж если он сказал, что будет звонить, мы… конечно… не можем себе позволить…
Пьер опускает голову, но мадам Берт уже не слушает его. Она возвращается в спальню, к постели мужа. Пьер спускается вниз.
В прихожей дома Бертини суматоха. Только что приехал другой сын стариков — Гастон с женой Симоной и сыном Шарлем. Они привезли с собой и Роз, старшую дочь Бертини, — она тоже, как и они, живет в Париже и работает модисткой.
Темно, но сквозь открытую дверь видно, как Пьер помогает двоюродному брату вытаскивать чемоданы из роскошного черного «Мерседеса». Оба они одного возраста. Но Шарль, в круглых очках в золотой оправе, придающих ему вид интеллигента, весь какой-то чопорный. Волосы подстрижены щеточкой. На нем элегантный темно-серый костюм.
У подножия лестницы уже нагромождены шикарные чемоданы и дорожные сумки приехавших, а сами они молча целуют и взволнованно сжимают в своих объятиях мадам Берт. Роз плачет.
Мадам Берт, такая маленькая и хрупкая в своем черном платье, молча смотрит на Симону, которая в эту минуту здоровается с входящими Альбером и его женой Викторией. Их младший восьмилетний сын Люсьен в смущении жмется к матери.
Симона (не очень искренне). Милая моя Виктория! (Обнимает ее, а затем склоняется к малышу.) Люсьен! Дай на тебя поглядеть! Как он мил! Гастон!
Подошедший к ним Гастон тоже наклоняется к Люсьену.
Гастон. Ну что? Уже маленький мужчина, верно?
Роз, оторвавшись от мадам Берт, кидается в объятия Альбера и начинает рыдать. Симона и Гастон все еще не отходят от Люсьена.
Симона. Шарль, дай-ка мне мою черную сумку.
Порывшись затянутой в перчатку рукой в сумке, Симона достает игрушечный заводной грузовичок и протягивает Люсьену. Оробев, мальчик не решается его взять. Гастон берет игрушку и вкладывает ее в руку Люсьена.
Гастон. Ну вот! Грузовик! Как у папы и у дяди. Пока игрушечный, а потом будет настоящий.
В этот момент Альбер и Гастон встречаются взглядами. Альбера явно стесняет рыдающая у него на груди Роз. Но она вдруг бросается к малышу, становится на колени, заключает его в свои объятия и, крепко прижимая к груди, плача и рыдая, что-то бормочет. Испуганный Люсьен, измазанный слезами и расплывшейся тушью для ресниц Роз, тщетно пытается от нее отбиться.
Роз (почти на крике). Мальчик мой… бедняжечка мой дорогой!.. Ты же настоящий Бертини! Если бы папочка мог нас увидеть! Бедный мой папочка, если бы ты нас видел сейчас!.. Но он здесь, с нами, — я уверена, что он сейчас с нами!.. И смотрит на нас!.. Бедный мой мальчик, как я несчастна!
Входит старый Ганди, и Гастон, не говоря ни слова и лишь горестно качая головой, театрально пожимает ему руку. Ганди подходит к мадам Берт и берет ее под руку. Оба они, не в пример младшим, держатся очень достойно.
Присев на лестницу возле багажа, оба юноши с некоторым смущением наблюдают за излияниями своих родственников. Теперь уже все говорят громко, много двигаются, свободно жестикулируют. Роз порхает, но нервы у нее на пределе. Альбер и Виктория примостились рядышком у стены. Люсьен запускает по полу свой грузовик. Юноши, отдохнув, принимаются таскать багаж в столовую.
Симона (мадам Берт). Ах, какое это было путешествие! Гастон гонит как сумасшедший, а он такой рассеянный, все думает о своих делах! Конечно, я не против, но ведь когда ведешь машину — надо все предвидеть?! Отчитайте его, мамочка.
В это же время Роз болтает без умолку.
Роз (скороговоркой, Виктории и Альберу). Гастон купил шоколадных конфет, но пока мы ехали, конечно, все и съели… Да разве это еда? (Смеется.) У меня кое-что было с собой в чемодане… но он был в багажнике, не достанешь! В Монтелимаре мне захотелось нуги… (смеется) я вспомнила папочку… Боже мой, боже мой, лапочка… (рыдая), кто бы мог подумать?! Я всего могла ждать, только не этого!.. Только не этого! (Заливается слезами.)
Ганди тоже говорит Гастону какие-то ничего не значащие фразы.
Ганди. Больше двадцати лет прошло… и вот… Времечко-то идет… Я еще помню, как ты уезжал из дому. А ты помнишь? Мне кажется, что это было вчера.
На этот раз Гастон действительно растроган, может быть, даже готов всплакнуть, но тотчас же берет себя в руки.
Гастон (приглушенно). Верно, верно, Ганди.
Важный, слегка тучноватый, в черном костюме безукоризненного покроя, весьма уверенный в себе, Гастон привычным жестом то и дело поправляет свой шелковый галстук. Ему представляется, что он по праву наследует авторитет старого Бертини: теперь он становится главой семьи.
И Альбер это чувствует, ему явно не по себе, он нервничает, напряжен, украдкой поглядывает на брата, который умеет держаться с достоинством. В таком костюме это, конечно, нетрудно! А вот он явился в своем старом, который Виктория спешно дала покрасить в черный цвет. И теперь пиджак стал совсем не впору, режет под мышками. Галстук тоже не шикарен, скрутился жалкой веревочкой. И то судорожное движение, которым бедняга его подтягивает, никак не похоже на гордый, уверенный и педантичный жест Гастона.
Рыдания Роз поутихли, и теперь все молча, не двигаясь, посматривают друг на друга. Наконец Гастон подходит к лестнице и, обернувшись к матери, протягивает ей руку.
