В городе Сочи темные ночи (сборник) - Хмелик Мария Александровна
Разве это любовь? Одно кривляние!
До свидания!
Приписка свекрови:
После Вашего фильма я ходила недели две, и мне все хотелось с себя смыть хорошо в русской бане что-то гадкое и липкое. И еще, почему-то не стало хотеться вообще жить на свете, и солнце стало бледное, и звезды погасли.
Как так показывать такие фильмы (может, дело совсем не в сношениях). Неужели мы не от животного образа жизни идем, а наоборот, к животному (но никак не человеческому).
Я не верю!!! Хотя мне уже 48 и у меня трое детей и четверо внуков.
А артистка (Вера) вообще такое впечатление, что вышла из пещеры II века, и ничего не умеет, ни как спать с мужиками и ни хохотать правдоподобно.
О.З. — 24 года, трое детей, С.И. — 26 лет и С.С. — 30 лет, трое детей, Н.Е. — 1 ребенок, 21 год, ПЛ.И. — .54 года, С.Л.М. - 54 года, Д.Т.Т. - 29 лет
г. Евпатория
НА "РОЛЛС-РОЙСЕ" ПО НЬЮ-ЙОРКУ
Первый раз мы были в Нью-Йорке всего два дня. Поэтому я приехала домой с четкой убежденностью — мне этот город не понравился. Теплое отношение к городу рождается благодаря людям, живущим в нем, чьи жизни как-то пересекаются с твоей. В этот раз пересечения оказались какими-то невнятными, сам город — серым.
Когда после аэропорта въезжали в Нью-Йорк и долго ехали среди унылых кирпичных домов, то пока не увидели Манхэттен, мы испытывали глубокое разочарование.
И это все? Вот это называется город будущего?.. Ну да — машин много… Особенно бросаются в глаза брошенные посреди дороги старые автомобили, владельцы которых поленились отвезти их на свалку.
В общем, по сторонам я глядела вяло.
В аэропорту мы если не в такси, а в машину к подошедшему к нам китайской внешности мужчине в белой рубашке. Он солидно спросил, прямо как во Внукове: "Куда ехать?", и Вася, тронутый такой заботой, сразу отдал ему наш чемодан, адрес, где нас ждали, и под мое ворчание: "Чего мы с ним связались — надует!" — мы пошли за ним.
— А вдруг такси не будет, — ответил мне Вася.
У выхода такси было намного больше, чем желающих уехать. Длинная очередь желтых машин томилась у дверей.
— В два раза дороже сдерет, — продолжала я, когда мы уже тронулись с места.
Мне показалось, что, несмотря на то что вид у него китайский, дядя этот и по-русски понимал. Потому что он был немного напряжен, а в его спину я тоже высказывалась. Но это не помешало ему действительно взять с нас за проезд в два раза дороже, чем это стоило на самом деле.
Хотя это было не так унизительно, как случилось с одним моим приятелем: таксист-негр попросил его заплатить в начале пути, пока они еще не отъехали от аэропорта. Мой приятель за платил, не зная обычаев страны, а потом, когда приехали, негр сказал, что никаких денег он не получал, потому надо расплатиться по счетчику и еще не забыть про чаевые. А так как негр попался очень крупных размеров, то пришлось отдать деньги вторично.
Мы въехали на длинный знаменитый Бруклинский мост, на котором ковырялись рабочие с отбойными молотками, и увидели небоскребы. Невозможно представить, что эти коробки набиты людьми. Они, на мой взгляд, существуют автономно, как горы или облака.
Жили мы на 35-м этаже на Бродвее. Суеверные американцы не желают признавать наличие 13-го этажа. Потому в лифте сразу после 12-го идет 14-й этаж.
Мое сознание отказывается связывать небоскребы со средой обитания человека. Люди должны жить в трехэтажных (максимум) домах с остроконечной крышей. На 35-м этаже я чувствую себя немного странно, ну все равно что в самолете поселилась. Меня не умиляло, что в соседнем небоскребе, чуть ниже того, в котором жили мы, на крыше была оборудована детская площадка с горками и качелями. Скучно это, по-моему.
То, что привлекает в Нью-Йорке, вернее на Манхэттене, — это бьющая двадцать четыре часа в сутки жизнь. Если вдруг в 12 часов ночи приспичит пойти в магазин за сыром, можно спокойно отправляться. И метро работает круглосуточно, так что можно еще и район выбрать, где этот сыр купить. Почти со всех небоскребов раскрашивают ночное небо лучи лазера. Деревья украшены сотнями горящих лампочек, люди гуляют по улицам, и все это вместе создает ночное праздничное настроение, кажется, что вот сейчас и произойдет в твоей жизни счастливое событие. Ночью же мы радостно купили у экзотического сенегальца в длинных пестрых одеждах швейцарские часы с брильянтом на циферблате, и всего-то за 20 долларов. Самое интересное, что часы эти работают до сих пор. Вот только ремешок истрепался.
В Нью-Йорке у нас есть приятель Гриша. Он чуть старше нас. Уехал из Ленинграда, когда ему было 18 лет. Он перепробовал много работ, был в числе тех, кто организовал русское телевидение в Нью-Йорке. Дела у него шли не очень хорошо, и он подрабатывал в фирме, которая предоставляет напрокат лимузины.
— Поехали на "роллс-ройсе" на Брайтон-Бич, — предложил он.
Мы не стали спорить.
Утром у подъезда нас ждала очень длинная черная машина. Гриша любезно распахнул дверь. Внутри машины было так же роскошно, как и снаружи.
Друг напротив друга мы уселись на кожаные диваны, и шофер в униформе завел мотор.
— Можете позвонить домой, в Москву, — Гриша протянул нам телефонную трубку. — А вот здесь телевизор, — он откинул дверцу вмонтированного в спинку шкафчика.
Негода дернула за ручку другого шкафчика, крепленного на двери.
— Бар, — светски сказал Гриша.
— Пусто там, — ответила ему Негода.
Езды до Брайтона было около часа. Я вспомнила свою одноклассницу — дочку учителя физкультуры. Она была рыжая, в веснушках и большая врунья. Захлебываясь от восторга, она однажды начала заливать, что у нее есть подруга — дочь министра, и этот министр катал их по Москве на "Чайке", а они пили лимонад и жевали жвачку. А тут даже лимонада не дали. Зачем нужны такие роскошные машины?
Добрались.
На главной улице этого замечательного места, как уже неоднократно упоминалось, грохочет железная дорога, расположенная на уровне примерно третьего этажа.
Что там действительно красиво, так это набережная вдоль берега океана. На набережной кафе и бары, в которых сидят наши бывшие советские пьяницы и рассуждают о преимуществах минского "Динамо" над "Спартаком" в матче, состоявшемся летом 1975 года.
В ресторане мы впервые увидели полусонных официантов, беседующих у входа на кухню и не обращающих на посетителей никакого внимания.
Наконец к нам пришлепала тетка с кружевной наколкой на голове.
— Что будете заказывать? — спросила она по-английски.
— А почему вы не говорите по-русски? — вежливо поинтересовался у нее Гриша.
Она взглянула на него тухлым взглядом поверх блокнота, в который собралась записывать наш заказ, и ответила вопросом на вопрос на безупречном английском языке:
— А разве мы в России?!
И в это время с кухни то-то закричал визгливо:
— Валь! Ну бл… ты где?!
— Да иду! — откликнулась официантка и пожаловалась: — Зае…ли, козлы!
Вечером нам позвонил американский прокатчик, который купил "Маленькую Веру" для Америки, и поздравил нас с тем, что на кинофестивале в Венеции мы получили приз ФИПРЕССИ. Это приз критиков, и считается очень престижным. Лично я никогда раньше до этот дня не слышала даже, что такие бывают.
Тем временем дочь пошла в первый класс. Без меня. Я путешествовала. Я немного боялась этого. Поток возмущенных писем от советских гражданок напрягал: а вдруг первая учительница окажется одной из этих. И кто знает, каким боком это отразится на ребенке. Но все обошлось. Учительнице хватило ума и такта никак не проявить своего отношения к фильму.
Лишь одну историю рассказала мне дочка. Во время перемены учительница взяла ее за руку и подвела к другой учительнице очень свирепого вида.
— А вот ее папа снял "Маленькую Веру", — сказала наша учительница.
