Высоцкий. Спасибо, что живой. - Высоцкий Никита Владимирович
Серый попал сюда в марте после двух подряд инсультов. На пенсию не хотелось. Упросил, чтоб оставили в строю, — ну вот и оставили.
Было часов десять вечера. По всем трем каналам одна Олимпиада. Спорт Серый не любил да и телевизор тоже не жаловал. Тренированная память фиксировала все. И Серый после просмотра телевизора долгие часы не мог заснуть. Все переваривал никчемную информацию, анализировал, составлял какие-то цепочки, искал скрытые связи событий... Сходил с ума, одним словом. Профессиональное. Голову успокаивали пасьянсы да шахматные задачи, но в последние три дня и они не помогали.
И хоть врачи запрещали, Серый хлопнул коньяка и даже покурил. Помогло, хотя и ненадолго. Мозг кипел. Ну что ему? Он давно не работал по Таганке и по Высоцкому, да и когда работал — были же у него и задачи другие, и проблемы, и объекты...
Но сейчас все это стало неважно. Важны только факт смерти Высоцкого и его похороны. Не так следовало себя вести. Не так! Да, Олимпиада! Да, тучи иностранцев! Но нельзя же просто зажмуриться и молчать. Третий день эти перестраховщики делают героя из человека... пусть талантливого по-своему, но вовсе не героя. А если уж случилось такое, так используйте то, что есть, вместо того чтобы прятать голову в песок. Объявите хотя бы по «Маяку», присвойте это чрезвычайное происшествие.
Ах, Олимпиаде нельзя мешать? Да ее забудут через год, эту Олимпиаду! На пользу себе нужно было обращать — и популярность его, и песни его, и смерть его.
Когда Серый работал в «четверке», то стал свидетелем столкновения двух точек зрения на важнейшую проблему борьбы с диссидентами и вообще с инакомыслием. Одна — цэковская, другая — комитетская.
Инструктора ЦК настроились на войну: давить, сажать, разоблачать. В «четверке» дураков было меньше. Имелись, конечно, экземпляры, но существенно, существенно меньше. И позиция их представлялась куда более здравой: необходимо попробовать обратить инакомыслие стране на пользу.
Верные ленинцы из ЦК требовали от Четвертого управления КГБ решительных действий, вплоть до показательных высылок из страны и посадок. Коллеги Серого, напротив, не спешили, пытались добиваться если не сотрудничества, то хотя бы перемирия. Особенно старались при работе с наиболее яркими персонажами. Не только с Высоцким, но и с другими «творцами»: художниками, композиторами, писателями.
С научной интеллигенцией обстояло попроще — секретность. Чуть что—измена Родине. А вот с богемой в «четверке» старались обходиться аккуратней.
И результаты были. Многие фильмы, спектакли, романы доходили до публики благодаря работе коллег Серого. И «творцы» успокаивались и были лояльны и доброжелательны, потому что им позволяли реализоваться.
Серый любил повторять где-то услышанную, немного фантастическую мысль: если научиться использовать энергию вулканов, то электростанции больше не понадобятся.
Зная его гибкость, руководство «четверки» поручало ему самые проблемные и скандальные творческие коллективы и самых сложных «творцов». Так в его жизни появились сначала Таганка, а потом и Высоцкий. Серый был их куратором и не скрывал, кто он и откуда. Работал открыто и эффективно. Ни одного невозвращенца, ни одного коллективного письма в ЦК—ничего. Только аншлаги и конная милиция перед спектаклями.
* * *
июль 1979 года, Москва
В зрительном зале в первых рядах россыпью сидели усталые актеры и монтировщики. Это была та часть труппы, которой предстояло выезжать на заграничные гастроли. На сцене стояли директор театра Алексей Фомич и Серый пиджак.
Серый пиджак заканчивал речь. Нужно было немного расслабить, растормошить притихших после инструктажа сотрудников Таганки.
—...Ну а для того, чтобы мы все-таки разошлись в хорошем настроении, расскажу вам такой случай. Известная ленинградская балерина в Лондоне во время гастролей решила сварить супчик. Кружка у нее была эмалированная. Налила водички, включила кипятильничек, а сама в туалет. Засиделась, видать, там. Выходит — вода почти выкипела, а на полированном столе под кружкой — пятно. Позвонила подруге: «Что делать?» Та, тоже балерина, побежала к монтировщикам, взяла у них пилу. Всю ночь распиливали они этот стол на кусочки и складывали в пакетики, а утром вынесли на помойку. Работники гостиницы хватились — тут был стол. Они говорят: «Какой стол? Мы не видели. Куда бы мы его дели?» Скандал дошел до посольства, но балерины так и не сознались. Дома, правда, не выдержали — рассказали. Думаю, больше за границу они не поедут.
В зале засмеялись, некоторые даже захлопали.
— Но у нас все-таки драматическая труппа, — решил поддержать общее оживление Алексей Фомич. — Не только ногами дрыгаем. Все-таки и мозгами иногда работаем...
— Ну что ж, закончили? Тогда возьмите анкеты. Отнеситесь к ним серьезно. Все сведения будут проверяться. Хотя ведь у вас в театре есть люди, которые часто бывают за границей. А кстати, что-то я не вину Владимира Семеновича...
Из зала донесся женский голос:
— Да он с Кулагиным в Узбекистане.
Люди из зала потянулись к сцене, где секретарь Машуля раздавала анкеты. Серый повернулся к директору:
— Мне нужно срочно от вас позвонить.
— Ко мне в кабинет, — пригласил Алексей Фомич.
Они поднялись на второй этаж. Серый бесцеремонно выставил хозяина кабинета в коридор и, оставшись один, бешено закрутил диск телефона.
— Алло! Это я. Прямо сейчас свяжись с Ташкентом. Узнай, Высоцкий там?.. Так какого хрена я ничего не знаю? Да в курсе я, что они по нему работают! Билет мне туда! И запроси на нас все, что у них на него есть. Сейчас приеду.
Серый швырнул трубку на рычаг и выскочил в коридор. Корниенко отправился провожать его к служебному входу.
— Что-то случилось?
— Случилось. Еду вашего Высоцкого из Узбекистана вытаскивать.
— У него какие-то проблемы? — на ходу спросил Фомич.
— Проблемы у меня, потому что у нас одни принимают решения, другие исполняют, а третьи отвечают башкой своей.
Корниенко смутился:
— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите... Но ведь до наших гастролей еще есть время. Я уверен...
— В чем вы можете быть уверены?—Серый остановился и зло посмотрел на Фомича. — Вы — директор театра и даже не знаете, где ваш актер!.. Ваши гастроли отменятся — никто не чихнет даже. А если его сейчас в Узбекистане закроют, об этом весь мир года два говорить будет... Ладно, всё. Никому ничего. Вернусь—позвоню. Идите. Дорогу я знаю.
Серый выскочил из театра, прыгнул в машину и скомандовал:
— На работу!
Глава семнадцатая
ИМЕНИННИК
Машины миновали ворота, въехали на базу отдыха и, наконец, оказались на большой автостоянке. Нашли место, остановились рядом с новенькими черными «Волгами», выстроенными в ряд. С краю красовались две сверкающие «Чайки».
Высоцкий с Кулагиным оглядывались по сторонам.
— Ты куда нас привез, Леня?
Паша вылез из машины, дружески приобнял Володю:
— Володь! Да просто посидим полчасика — так, для приличия... Разонравится — сразу уедем...
Небольшая лестница вела от стоянки к хорошо освещенной поляне, где под открытым небом был накрыт стол в форме буквы П, персон на сто — только мужчины. Во главе стола угадывался именинник — пожилой грузный узбек в пиджаке с орденскими планками и звездой героя.
Леонидов сразу приметил человека в белой милицейской рубашке с погонами полковника. Рядом с ним сидели двое в зеленых рубашках и с генеральскими погонами. Эти находились рядом с именинником. Чем дальше от центра стола, тем мельче шли персоны.
Спустившихся по лесенке гостей никто не заметил — весь стол наслаждался выступлением фольклорного ансамбля. Двое музыкантов — баянист и бубен — исполняли национальную мелодию, пятнадцать одинаково одетых узбечек в танце изображали сбор хлопка. Вдруг ритм бубна участился, веселее заиграл баянист, две девушки подняли ковер с вытканным изображением именинника и подбежали к юбиляру. Тот встал и степенно поклонился собравшимся. Кругом дружно захлопали. Танцовщицы, оставив ковер, убежали прочь от стола, а музыканты продолжили играть.
