Земляки - Мулярчик Анджей
Вечорек, который пришел полюбоваться их работой, с восхищением говорит:
— Любо-дорого поглядеть, как это у вас выходит!
Казик протягивает ему цеп, предлагая попробовать самому. Вечорек, неловко размахнувшись, попадает цепом по стене в углу стодолы. Казик от души хохочет.
Однако, прислушавшись к чему-то, старик принимается бить еще и еще в то же самое место.
— Кирку! — вдруг командует он, отгребая солому и насыпавшийся со стены кирпич.
С первых же ударов кирка натыкается на что-то металлическое.
— Может, мина? — тревожится Казик.
Витя просовывает в образовавшееся отверстие руку.
— Какой-то ящик, — сообщает он. — Может, золото?
Они разгребают землю, вытаскивают ящик, напоминающий небольшой гроб. Срывают с него крышку и с удивлением глядят на обернутый в масляные тряпки электрический мотор.
— Что за черт! Первый раз в жизни такое вижу! — Казик со всех сторон обходит ящик.
— Так у нас же свету не было, а с керосина такие не работают, их для электричества делают! — С восхищением щупает мотор Витя. — Теперь только ремень на него надеть да в молотилку запрячь — и знай попивай пиво. Руки в брюки, а мешки сами насыплются!
Вдруг Витя бросается к воротам.
— Ты куда?
— У Каргуля и ремень и молотилка есть…
— А это выкинуть вон! — обрадованный Вечорек хочет сломать цеп.
Казик вырывает у него цеп и протягивает сыну.
— Держи и бей как полагается, а не то сам бит будешь! — И, обернувшись к Вечореку, говорит с досадой: — Повыдумали эти дурацкие машины! У немцев силы в руках не было, вот и выдумали…
Казик и Витя начинают снова молотить, поекивая от натуги. С соседнего двора также доносится: луп-луп, луп-луп…
Вечорек недоумевающе качает головой: никак не поймет старик странных обычаев этих поляков-переселенцев.
Стук цепов заполняет все вокруг, отражается эхом от стен домов. Со стороны каргулевского двора через дыру в заборе пытается пролезть толстяк войт. Просунув голову и плечи, он застревает и, хотя и сопит во всю, не может сдвинуться ни туда, ни обратно. Подоспевший Витя перетягивает представителя власти на Павляков двор.
— Стыдно, Павляк! — говорит войт Казику. — Пора бы и калитку между соседями сделать! На, подпишись под этой бумагой. Кекешко нужны два свидетеля, что он холостой и может жениться.
— Слава тебе господи! А то я эту Ядьку не усторожу никак… — обрадовался Казик и послюнявил химический карандаш.
— Тятя! Каргуль! — вдруг кричит Витя.
Казик оглянулся вокруг в поисках врага, но Витя, оказывается, имел в виду подпись Каргуля, стоящую на бумаге. Казик молча складывает бумагу и возвращает ее войту: он не будет подписываться рядом со своим смертельным врагом.
— Да ты что, совсем рехнулся?!! — пробует убедить его войт. — Надо же быть гражданином! Пойми, из-за тебя девушка матерью стать не сможет и село мельника потеряет!
Ничего не помогает: Казик неумолим! Упоминание же о гражданском долге только подливает масла в огонь.
— Ты меня не учи, как гражданином быть! Из-за этой твоей политики я кота потерял!
— И два мешка пшеницы! — добавляет Витя.
— Про велосипед я уж не говорю! — машет рукой Казик и снова направляется в стодолу.
Входящий за ним войт при виде лоснящегося жиром мотора восхищенно цокает: это же сокровище! У Каргулей есть молотилка, соединить одно с другим — и работа сама пойдет!
Казик, однако, и слушать не желает столь вредных, нестерпимых для его уха предложений. Чтобы заглушить голос войта, он начинает так молотить цепом, что вокруг только гудит все и пыль столбом подымается. Войт, однако, снова прерывает его работу, протягивая повестку в суд, где будет разбираться дело об убийстве кота.
— Мой был кот и от моей руки погиб! — высокомерно заявляет Казик.
— Но ведь Каргуль дал тебе за него мешок пшеницы, вот он теперь и требует свое обратно, — поясняет войт и с гордостью добавляет: — Первый процесс по вопросам имущества в округе будет!
Внимание их привлекает громкое ржание. Кобыла Павляка, стоя у забора, трется лбом о шею стоящего на Каргулевой стороне жеребца.
— Если будет жеребенок, имей меня в виду, — говорит войт, с удовольствием наблюдая за этим лошадиным флиртом. — Покупаю.
Казик молча отбрасывает цеп и бежит к забору, чтобы оттащить кобылу. За ним бдительно наблюдает Каргуль, стоя на крыльце с винтовкой под мышкой.
Назавтра принарядившиеся Казик и Марыня собираются ехать в суд.
— Зря не слоняйся, молоти как следует! — наказывают они Вите. — Тут работы еще до черта!
Бабка, выйдя из дома, подходит к Казику и протягивает ему ручную гранату.
— Суд — судом, а справедливость должна на нашей стороне быть, — поучает старуха и, сунув руку в карман, извлекает оттуда еще одну гранату.
Торжествующе поглядывая на двор соседей, Казик сует обе гранаты себе в карман.
Каргули тоже готовятся к отъезду. Хозяева уже сидят в бричке, дожидаясь Кекешко, который, прощаясь с Ядькой, обещает привезти ей из города обручальное колечко. Наконец обе брички трогаются с места…
Едва только они скрываются за поворотом, как Витя, молотивший в стодоле, бросает цеп, перелезает через забор на каргулевский двор и начинает снимать растянутый вместо веревки для белья приводной ремень от мотора.
— Чего трогаешь? — кричит издалека Ядька, которая осталась присматривать за детьми.
— Хочу доброе дело сделать.
— С каких это пор воровство добродетелью зовется?
— Ты меня в такие научные споры не втягивай, потому как у меня ко всему практический подход имеется. И к добродетели тоже!
Примерив ремень к молотилке, Витя возвращается к себе во двор и вытаскивает из стодолы мотор. Ядька недоверчиво наблюдает за ним.
— Родители не велели… — говорит она на всякий случай.
— Мне родители велели молотить сколько духу есть. Они вернутся, а я все обмолочу, то-то старики ахнут! Только ты помоги мне, подавать снопы будешь.
— Вот еще чего придумал, — пожимает плечами Ядька.
— Чего боишься-то? Я же тебя не ко греху какому сманываю, работать зову!
Загудел мотор, застучала молотилка, в воздух поднялась пыль — замелькали на солнце вилы в руках Ядьки.
— Видала, как дело пошло! — с гордостью говорит Витя, глядя снизу на девушку, которая едва поспевает сбрасывать сверху снопы. — Раз-два, и полный порядок, гуляй, как в воскресенье!
— Гуляй, гуляй, узнает отец, где ты ремень взял, — он тебе так всыплет…
— 3-э, там… Я своего старика не боюсь, — отвечает Витя, поморщившись и продолжая смотреть вверх на высоко обнаженные ноги Ядьки, спрашивает: — Помочь тебе там?
— Не надо, сама справлюсь.
Витя проверяет, достаточно ли загружена молотилка, и снова спрашивает:
— Ну так как, помочь? — И, услышав снова отрицательный ответ, решительно, будто Ядька попросила его о помощи, лезет вверх со словами: — Ладно уж, помогу тебе…
Въехав во двор, Казик несколько раз зовет:
— Витя! Ви-итя!
Не видя сына, он заглядывает в стодолу и изумленно оборачивается к Марыне, которая слезает с брички.
— Вот это парень — герой! Все обмолотил, как есть…
Подойдя к мотору, он машинально кладет на него руку и вскрикивает, обжегшись.
В это же самое время Каргуль, который никак не дозовется Ядьки, заглядывает в свою стодолу и, пораженный, не верит своим глазам: все снопы обмолочены, а его дочь спит, прижавшись к плечу молодого Павляка!!! Обернувшись, он видит, как по двору к нему бежит с цепом в руках Казик.
— Хорошо ты сына воспитал! — восклицает Каргуль, указывая ему на копну, из которой торчат две пары босых ног.
— А ты — дочь!
На этот раз им приходится действовать сообща. Казик, вытащив сына за ноги, безжалостно дубасит его за лень, которая повелела ему молотить вместо цепа машиной. Каргуль же, держа дочь за волосы, лупит ее за то, что она потакала Витиной лени…
