О. Фельдман - Речь на Всесоюзной режиссёрской конференции 15 июня 1939 года
В итоге высказываний Попова получалось, что зал «недостаточно принципиален», а Мейерхольд осознал не все ошибки[118].
Других помет, слушая доклад Попова, Мейерхольд не делал. Попов точно следовал изданным тезисам, а отношение к ним Мейерхольд изложил на обложке брошюры ещё до конференции.
С. М. Михоэлс, получив слово для доклада после Попова, начал с перечисления тех, у кого из присутствовавших в зале он учился, и первым назвал Мейерхольда, хотя не был его прямым учеником. Имя Мейерхольда вновь вызвало овацию, отмеченную стенографисткой.
Тему доклада «Роль и место режиссёра в советском театре» Михоэлс подчинил защите образной природы искусства, развернув аргументацию с импровизационной яркостью. Как пример образного построения мизансцены он описал эпизод из четвёртого акта мейерхольдовской «Дамы с камелиями» (см. ниже с.76)[119].
Его доклад вызвал пометы Мейерхольда: «Мыслить образами», «Можно ли учиться образности (дневники писателей)» и запись о недостатках театральных школ. Они были сделаны в верхней части лицевой обложки тезисов (см. ниже с.86).
Вечером 14 июня Мейерхольд перенёс подряд разновременные пометы с обеих обложек брошюры на листки «Б» и «В».
Так определилась случайная последовательность пунктов на этих бланках (см. с. 92–96).
Тогда же Мейерхольд написал начало будущего выступления.
10
На утреннем заседании 15 июня слово в прениях Мейерхольд получил седьмым – после Б. М. Сушкевича, И. Я. Судакова, Ю. А. Завадского, руководителя рязанского театра А. С. Верховского, С. Э. Радлова и режиссёра борисоглебского колхозно-совхозного театра П. Н. Трапезникова.
Он говорил минут сорок-сорок пять, его выступление занимает в стенограмме двадцать две машинописные страницы. Оно распадается на три неравные части, первую и последнюю из них он читал, начало по рукописным заготовкам очень близко к их тексту, конец – по журнальной вёрстке.
Начало речи Мейерхольд написал вечером 14 июня на четырёх листках, оборотах именных бланков. На каждый листок легло по звену логики, которую он выстраивал в поисках точных слов и верной интонации (см. ниже с. 96–103).
Эта логика такова: во-первых, партия и Сталин воспитывают непримиримость к ошибкам (листок 1); во-вторых, ошибавшимся – и ему в их числе – сохранена возможность работать (листок 2); в-третьих, стало быть, за эту возможность следует благодарить партию и Сталина, именно им должны быть переадресованы овации (листок 3); в-четвёртых, было бы ошибкой думать, что подъём театра зависит от возвращения формалистов (листок 4).
Приведённые на первом листке сталинские требования к самокритике («умей улавливать свои ошибки, умей вскрывать их корни, умей показывать, как ты ошибался») повторены в заключительном слове Храпченко (констатировавшего, что Мейерхольд задачу самокритики выполнил формально). Этим совпадением проясняется контекст, диктовавший Мейерхольду необходимость и правила «самокритики» (см. ниже с.98 и 156–157).
Конец ознакомительного фрагмента.
Сноски
1
Постановление на арест Мейерхольда составлено 19 июня 1939 года, в тот же день его утвердил Л. П. Берия; 20 июня было получено согласие зампрокурора, и тогда же в Ленинград (куда Мейерхольд уехал вечером 15-го) телеграфом поступило распоряжение об его задержании и направлении спецконвоем в Москву.
Физкультурный парад состоялся в Москве в Всесоюзный день физкультурников 18 июля 1939 года. Режиссёрский сценарий выступления студентов Института Лесгафта и разработка этого сценария хранятся в РГАЛИ (ф.998, оп.1, ед. хр.363 и 364). Участвуя в параде, ленинградцы продемонстрировали «высший пилотаж гимнастики» (Ленинградская правда, 1939, 20 июля). В дневнике А. К. Гладкова сохранено признание Мейерхольда в том, что за подготовку лесгафтовцев он взялся «для заработка», и приведена его шутка: «Вот я опять на Офицерской!» (Наше наследие, 2014, № 110, с.108; запись датирована 11 июня 1939 года, но она безусловно введена в дневник при его позднейшей авторской доработке). Институт находился на ул. Декабристов, бывшей Офицерской, где в 1906–1907 годах Мейерхольд работал в Драматическом театре В. Ф. Комиссаржевской.
2
В хронике «Известий» 16 июня сообщалось:
«С большим интересом отнеслась конференция к выступлению народного артиста Республики В. Э. Мейерхольда. Свою продолжительную речь он посвятил анализу собственных творческих ошибок, а также затронул вопросы повседневной производственной жизни театра».
3
В репортёрской заметке «Вечерней Москвы» 16 июня был выборочно дан пересказ первых страниц стенограммы мейерхольдовского выступления:
«С большим вниманием конференция выслушивает речь народного артиста Республики Вс. Мейерхольда, посвятившего первую часть выступления критике своих формалистических ошибок.
– Мы должны вскрыть корни ошибок формалистов и натуралистов, – говорит Вс. Мейерхольд, – для того, чтобы этих ошибок не повторять. Нам, художникам, ошибавшимся, натворившим немало бед в искусстве – и мне, и Шостаковичу, и Сергею Эйзенштейну, – дана полная возможность рабо тать и исправить свои ошибки.
Вс. Мейерхольд называет главные и основные из своих ошибок: это подмена внешней формой внутреннего содержания пьесы и образного мира писателя, увлечение классическими пьесами за счет советских пьес и др.
– Не надо было мне также, – говорит Вс. Мейерхольд, – такие мои лабораторные работы, как «Лес» и «Ревизор», показывать широкой публике. За этими моими постановками последовал акимовский «Гамлет» в Театре им. Вахтангова, и если бы нас вовремя не остановили, то неизвестно, каких бед в искусстве могли бы натворить формалисты. Поэтому совершенно правильным явилось постановление о закрытии театра, которым я руководил. Это урок для всех тех, кто идёт неправильными путями в искусстве.
Вторую часть своего выступления Вс. Э. Мейерхольд посвящает практическим вопросам режиссёрской работы. Он говорит о том, что режиссёры должны являться своеобразными инженерами театра, работающими не только с актёрами по внутреннему и проникновенному раскрытию образа, но и тесно связанными со всеми делами театра» (ср. ниже, с. 109–112).
Изложения последней речи Мейерхольда корреспондентами «Известий» и «Вечерней Москвы» остались не зарегистрированы в «Библиографическом указателе книг, статей, переводов, бесед, докладов, высказываний, писем В. Э. Мейерхольда» (М.,1974).
4
Эти отклики см. ниже на с.63 в примеч.128.
5
В «Советском искусстве» 21 июня публиковалась стенограмма заключительного слова М. Б. Храпченко, произнесённого 19 июня. В его тексте уцелел – с небольшой правкой, усиливавшей отрицательную интонацию – абзац о том, что в речи Мейерхольда признание им своим ошибок прозвучало формально: «Здесь выступал В. Э. Мейерхольд, он говорил о своих ошибках. Но признание ошибок было формальным. Партия учит нас, что дело вовсе не в том, чтобы признать ошибки, а в том, чтобы показать существо этих ошибок, их характер, в том, чтобы учить на этих ошибках других, учить прежде всего нашу молодёжь, показать ей, к чему ведут эти ошибки, откуда они происходят и каков путь их преодоления. Вот об этом В. Э. Мейерхольд ничего не сказал. Он ничего не сказал о характере своих ошибок, которые привели к тому, что его театр стал театром, враждебным советскому народу, театром, который был закрыт по решению партии и правительства» (ср. с. 156–157). В издании материалов конференции (см. примеч. 6) этот фрагмент не воспроизведён.
В тот же день в очередном номере журнала «Декада московских зрелищ» (№ 18) в подборке коротких интервью с режиссёрами («Творческие планы») появилось сообщение: «Вс. Мейерхольд, народный артист РСФСР: В государственном Оперном театре им. Станиславского буду работать над оперой С. Прокофьева “ Я, сын трудового народа” по одноименной повести В. Катаева. Художник спектакля А. Тышлер. Премьера состоится в декабре».
6
См.: Режиссёр в советском театре. Материалы первой всесоюзной режиссёрской конференции. М.-Л.,1940, с.382. Далее: Материалы.
7
Стенограммы заседаний конференции хранятся в РГАЛИ в фондах Всесоюзного комитета по делам искусств (ВКИ, ф.962, оп.7, ед. хр.457–464) и Всероссийского театрального общества (ВТО, ф.970, оп.1, ед. хр.485–490). Оба комплекта в разной степени не полны, но дополняют друг друга.
