Роман Перельштейн - Видимый и невидимый мир в киноискусстве
Слепая, фальшивая вера всегда делает ставку на сильную руку. И не только подлинная вера, но и метод логических построений может противостоять тирании, когда она выворачивает наизнанку ключевые понятия жизни. Тогда необходимо, и при помощи логики тоже, возвращать этим понятиям их подлинный смысл.
«Трудно быть богом»
По поводу картины Алексея Германа-старшего «Трудно быть богом» (2013) сломано немало копий. Разброс мнений и должен был быть и оказался огромен. От «великого кинособытия» до «беспросветной чернухи», от восторженного утверждения «из бездн восстал новый материк» до печального открытия – Герман полностью разочаровался в мироустройстве.
Режиссер фильма сделал все для того, чтобы «затоптать» фабулу, которая по умолчанию хорошо известна зрителю. Во-первых, по литературному оригиналу – повесть братьев Стругацких впервые была опубликована в 1964 г. в авторском сборнике «Далекая Радуга», а во-вторых, по одноименной картине Петера Фляйшмана, вышедшей на киноэкраны в 1989-м. Однако будет не лишним напомнить событийную канву, тем более что в картине 2013-го года фабула Стругацких претерпела некоторые изменения.
Бесстрастный закадровый голос сообщает о том, что мы не одиноки во вселенной. Вот только планета, на которую высадились наши ученые-историки, переживает отнюдь не культурный расцвет. По тому, что один из ученых по имени Румата цитирует не Шекспира, а стихотворение Пастернака «Гамлет», следует, что перед нами представители отечественной науки, а не западной. Румата Эсторский наш соотечественник и, скорее всего, современник. Обратившись к фантастическому сюжету, Герман не мог выбить из-под ног главного героя родную почву и день сегодняшний. Хотя возможна и другая трактовка образа ученого: Румата представляет собою нечто среднее между интеллектуалом европейцем и российским интеллигентом. Актер и шоумен Леонид Ярмольник в роли Руматы безупречен.
В игре Ярмольника присутствует сумасшедшинка Иннокентия Смоктуновского. Образ Гамлета, созданный Смоктуновским в картине Г. Козинцева, проступает сквозь образ Руматы, перед которым Герман ставит гамлетовские вопросы. Вот только персонаж Ярмольника – дитя научно-технического прогресса, и ему не может явиться Призрак в качестве вестника невидимого мира.
Королевство Арканар окутано липким туманом невежества, которому всегда по пути с изощренным мракобесием. Режиссер опускает предысторию. Ученый-землянин предстает перед нами в виде благородного дона, которого арканарцы считают сыном бога. Он пытается сохранить жизнь книгочеям; втайне надеется, что лекарь Будах откроет ему смысл жизни, ответит за него на проклятые вопросы, однако встретиться с истинным мудрецом – табачником с Табачной улицы благородному дону недосуг. Румата втянут в дворцовые интриги, но ему удается сохранять нейтралитет – ведь согласно условиям эксперимента, жрец науки, облекшийся в латы рыцаря, не имеет права менять ход истории, а уж тем более шагать по трупам.
Боевая слава Руматы гремит на весь Арканар. Вот только из всех дуэлей он выходил победителем, ограничиваясь тем, что отрубал сопернику ухо.
Здесь мы обнаруживаем явную перекличку с евангельским событием пленения Христа. Пастернак в стихотворении «Гефсиманский сад» написал: «Петр дал мечом отпор головорезам / И ухо одному из них отсек. / Но слышит: «Спор нельзя решать железом, / Вложи свой меч на место, человек».
«Научно обоснованное бездействие» Руматы является неким подобием христианской заповеди «не убий». Однако когда стрела, выпущенная из арбалета мятежников, пронзает его возлюбленную, бог Румата Эсторский устраивает в Арканаре резню. «Проблема Бескровного Воздействия», вопрос убить или не убить решен в пользу крови, и большой. Гибель возлюбленной явилась последней каплей, переполнившей чашу терпения Руматы. Ученый провалил миссию, и его должны отозвать на Землю. В повести Стругацких с героем так и поступают, а в фильме Германа Румата принимает решение остаться в Арканаре.
Мы готовы истолковать желание персонажа Ярмольника закончить свои дни среди рабов-домочадцев как своеобразное жертвоприношение. Ведь он виноват перед ними. Вот как об этом сказала в интервью соавтор сценария и единомышленница Германа-старшего Светлана Кармалита: «…Румата не может полететь, потому что если он сейчас уйдет <…>, его семья, семья, во главе которой он стоит, останется на этой холодной планете в полном одиночестве, без защиты. Он все-таки заступник, он не смог их бросить»[167]. Однако в картине Германа ничто не указывает на пробуждение совести Руматы, на попытку раскаяния. А если нет очищения, то невозможно и возвращение домой.
Мы знаем, что Герман не сентиментален, не прекраснодушен, он ироничен и строг, однако в финале картины мы все-таки ждем образов какой-то неземной чистоты, которые бы оказались созвучны изменениям, произошедшим в душе Руматы; мы до конца ждем, когда хлынет свет из иных пределов. Но, то ли этот свет не отличим от света серого осеннего дня, то ли пределов этих для Германа не существует…
По признанию самого режиссера, его картина о нашествии фашизма. Он исследует фашизм не столько как социальную практику, сколько как морально-психологический феномен. Тот, кто пытается разрушить одну машину насилия другой машиной, более совершенной в техническом отношении, рискует быстро скатиться в фашизм.
Вот как описана арканарская резня, учиненная протагонистом, в сценарии Германа и Кармалиты «Что сказал табачник с Табачной улицы»: «Открылся Румата с белым мокрым лицом, с залитым слюной подбородком, там вокруг его ног ползали, хрипели изувеченные люди, один меч Руматы был целиком вогнан в брюхо Егеря и застрял концом в балке. Румата тяжело дергал им вверх-вниз, освобождая, как топор из бревна. Из-под меховой медвежьей куртки Егеря тяжело лилось и плюхало»[168].
Всё, машина заработала.
Герман не оставляет и камня на камне от утопических воззрений прогрессистов, согласно которым золотой век человечества приближается по мере того, как разматывается клубок истории. Режиссер показывает, что ужасы средневековой теократии, помноженные на методы всеобъемлющего контроля над личностью, свойственные военно-полицейским режимам ХХ века, вовсе не являются темными пятнами прошлого. Они актуальны и по сей день. Метафорой темного прошлого землян вкупе с их весьма неприглядным настоящим и становится Арканарское королевство.
В картине Германа очень мало неба, и если оно время от времени и возникает, то не как пространство, в котором затеряна Земля, и уж тем более не как метафора инобытия. Небо проливается дождем, заполняет любую пустоту слепым туманом. Не поэтому ли германовское средневековье носит весьма условный характер. Больше оно напоминает возрожденческую Италию, в которой, как писал А. Лосев, разгул страстей, своеволия и распущенности достигал невероятных размеров.
Отсюда и интриги при арканарском дворе, дворцовые перевороты, в результате одного из которых к власти приходит могущественный религиозный Орден.
Герман поставил перед собой задачу придумать ад со всей возможной щепетильностью и обстоятельностью.
Главный герой фильма А. Тарковского «Андрей Рублев» отказывается изображать «Страшный Суд» и пишет «Праздник Воскресения». Он не считает себя вправе пугать и без того запуганный народ. Да и согрешил иконописец – не устоял перед чарами Марфы. Понимает Рублев, что не на страхе друг перед другом и перед Богом держится вера, а на братской любви. И что страха-то вокруг много, а любви мало. Так средневековый иконописец открывает для себя самую главную религиозную истину – о невозможности братства по принуждению. Данила Черный уговаривает Рублева приступить к росписи владимирского собора. «…А справа грешников, кипящих в смоле, можно было бы так… мороз по коже. А я там такого беса придумал…» Данила и сам не верит в своего придуманного беса.
Герман в своих бесов-арканарцев верит, они получаются у него весьма убедительными. В конце концов, их предводителем становится благородный дон Румата, персонаж изначально заявленный как положительный. В качестве диссидента он и остается положительным для противников тоталитарной идеологии. Вот только заповедь «не убий», как нам представляется, все же не имеет для него силы нравственного императива. Она связана с корпоративной этикой, с автономной моралью, поэтому Румата и не раскаивается в содеянном. Выводы он делает, разумеется, верные – «за Серыми всегда приходят Черные», и только. Раскаивается и замолкает на пятнадцать лет иконописец Рублев, зарубивший топором насильника.
Быть человеком не менее трудно, чем Богом, если человек осознает, что он создан по образу и подобию Божьему. Стругацкие и Герман ставят проблему беззащитности Бога, неспособности Божественного Младенца дать отпор миру, но решают ее в пользу ложно понятого всемогущества Создателя.
