Фридрих Дюрренматт - Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Пьесы и радиопьесы
Педро. Я убил.
Диего. Вы убили, потому что не хотели убивать. Вы стали убийцей, потому что боялись стать им.
Педро. Вы тоже ошиблись в расчетах.
Диего. Я никогда не ошибаюсь.
Педро. Что вы хотите этим сказать?
Диего. Вы поступили так, как мне хотелось, ваше преступление замыслил я. Женщина должна была умереть, ибо в ней причина преступления, совершенного мной.
Педро. Я, значит, был только орудием?
Диего. Топором, с помощью которого я совершил казнь.
Педро. Вы перехитрили меня.
Диего. Можете уйти. Вы мне больше не нужны.
Педро. Вы дьявол.
Диего. Нет. Но я знаю людей.
Молчание.
Педро. Я могу идти?
Диего. Пожалуйста.
Педро. Куда?
Диего. Куда хотите.
Педро. Меня арестует высший суд?
Диего. В конце концов, вы ведь убили человека.
Молчание.
Педро. Давайте выпьем это вино, и я уйду.
Диего (изображая недоверие). Вы хотите выпить?
Педро. За окном над городом встает утро, сударь. Давайте выпьем за это.
Режиссер. А дальше?
Писатель. Человек, которого мы назвали Педро, стоит перед своим двойником Диего, снова усевшимся за стол. Он смотрит на него. Потом тоже садится за стол, на котором стоят два стакана и кувшин с вином, уверенной рукой берет кувшин и наполняет стаканы.
Режиссер. И они пьют?
Писатель. Пьют оба. Диего смотрит на Педро, долго, неподвижным, угрожающим взглядом, глаза похожи на две ледышки, смотрит до тех пор, пока стакан не вываливается из его руки и не разбивается вдребезги.
Слышен звон разбитого стакана.
Он наклоняется над стаканом и падает головой на неподвижные руки. Педро вскочил со своего места. Свечи догорели, белые стены потускнели, на столе и на полу темнеют лужицы пролитого вина. Двойник, тяжело дыша, поднимает голову и откидывается на спинку кресла. Выражение его лица не меняется, глаза похожи на две ледышки. Педро обеими руками подхватывает умирающего и что-то кричит ему в ухо. Зал заливает мерцающее молочно-белое утро, оно несет с собой нарастающую угрозу.
Педро. Скажите мне правду.
Диего (медленно выговаривая слова). Наступило утро, не так ли?
Педро. Вы слышите меня?
Диего. Умирать легко… Я слышу ваш вопрос, правда, голос доносится издалека.
Педро. Вы знали, что я убью вас?
Диего. Я же сказал вам об этом.
Педро. А раз знали, тогда зачем освободили меня из тюрьмы?
Диего. Знать правду не всегда на пользу делу.
Педро. Я хочу знать правду.
Диего. Этой ночью я пришел к вам в камеру, чтобы умереть за вас. Но вы не взяли на себя мою вину.
Педро (тихо). Я не взял на себя вашу вину.
Диего. Сделай вы это прошедшей ночью, и вас бы освободили.
Педро. Освободили?
Диего. Именем высшего суда. Я бы охотно умер за вас.
Педро. Так решил высший суд?
Диего. На все его воля.
Педро. Вы говорите правду?
Диего. Вы этого хотели.
Педро. Теперь я убийца.
Диего. Вы убили Инес и меня. Я выпил вино, которое вы мне предложили.
Педро. Что вы за человек?
Диего. Такой же, как вы. Ни хуже ни лучше.
Режиссер. Он умирает?
Писатель. Он умирает.
Режиссер. Два убийства в течение десяти минут. Как в кино. Вы делаете успехи.
Писатель. А вам хотелось бы чего-то серьезного, основательного.
Режиссер. И Педро проснется.
Писатель (удивленно). Что вы хотите этим сказать?
Режиссер. Что это был только сон.
Писатель (растерянно). Как — сон?
Режиссер. Душевная неприкаянность, пучина сна, в которую он погрузился, холмистая местность, сливающаяся где-то там с унылыми горами и туманными озерами, — так, кажется, вы изволили выразиться, — затерявшийся в этой местности большой город, старинные дома, необычные фронтоны, выделяющиеся на фоне ночного неба, и все залито светом молодой луны — сплошь атрибуты ночи, когда просыпаешься от кошмарного сна. Вы же сами говорили: как во сне, все как во сне.
Писатель. Как во сне, разумеется, — так казалось мужчине, однако навеки затихшая, бледная женщина все еще лежит в нише под потемневшей от времени картиной, а двойник все еще сидит, тяжело осев, в кресле у деревянного стола, хотя все вокруг давно залито потоками безжалостного света.
Режиссер (удивленно). Что вы хотите этим сказать?
Писатель. В это ясное, серебристое утро мужчина добровольно предстал перед высшим судом. Он признал, что заслуживает смертной казни.
Режиссер (растерянно). Так это был не сон?
Писатель. Ни о каком сне и речи быть не может.
Режиссер. Я протестую. Пусть утро заливает город ярким, серебристым светом. Могу поклясться, что скоро у вас откуда ни возьмись появится и солнце. Дешевого трюка с туманом и светом недостаточно, чтобы спасти финал, который вы приготовили для своей истории.
Писатель. А вас устроило бы, если бы мужчина проснулся и все оказалось только сном?
Режиссер. По крайней мере это был бы выход из положения. Во сне все возможно, даже несправедливость. Во сне допустимы любые ужасы. Но если вы переведете свою историю из плоскости сна в плоскость действительности, она не вызовет у нас ничего, кроме раздражения.
Писатель. Это мой принцип: рассказывать только такие истории, которые вызывают раздражение.
Режиссер. Тогда вы своего добились. С мужчиной, названным нами Диего, обошлись несправедливо.
Писатель. Вы хотите сказать — Педро.
Режиссер. Мне безразлично, как его зовут.
Писатель. Я всегда так считал.
Режиссер. Дело не в именах, а в том, как себя ведут персонажи. Я готов согласиться, что мужчина стал убийцей и что он заслуживает смертной казни. Но давайте рассмотрим побудительные мотивы, подтолкнувшие его к убийству, и тогда мы поймем, что убийцей стал ни в чем не повинный человек. Он совершил преступление, потому что не взял на себя вину за проступок, совершенный другим. От него требовали того, чего нельзя требовать от человека. Его теперешняя вина не оправдывает ранее допущенную по отношению к нему несправедливость. Я хочу с ним поговорить. Он со мной согласится.
Писатель. Хотите с ним поговорить?
Режиссер. Разве я не режиссер?
Писатель. Ваша правда. Вы режиссер.
Режиссер. Скажите, где я могу поговорить с этим человеком?
Писатель. Когда двойник скончался, мужчина встал и повернулся к двери, которая оказалась незапертой. Он вышел из дома и торопливо зашагал по улицам города.
Мужчина. Я убил! Слышите, люди, — я убил! Я торопливо шагаю по улицам и площадям, залитым утренним светом. Я виновен, я заслуживаю смертной казни, ибо я лишил жизни мужчину и женщину. Я убил, я обречен кричать без конца: я убил!
Писатель. Он бежит по улицам, широко раскрыв глаза и простирая руки к небу.
Режиссер. Я подожду его на перекрестке.
Писатель. Он вынырнет перед вами из пелены света и тумана, и вы увидите его лицо.
Торопливые шаги. Они приближаются.
Режиссер. Подождите! Прошу вас, подождите!
Мужчина. Кто меня зовет?
Режиссер. Ваш друг.
Мужчина. Что вам от меня нужно?
Режиссер. Я должен с вами поговорить.
Мужчина. Я убил.
Режиссер. Не уходите от меня.
Мужчина. Мне больше нечего вам сказать.
Режиссер. Я ждал вас на этом углу, чтобы сказать, что я с вами. Я буду защищать вас до конца.
Мужчина. Я не нуждаюсь в защите.
Режиссер. Беда ваша велика, и высший суд в этой стране, судя по всему, всесилен. Но мы многого добьемся, ибо вы не виновны.
Мужчина. Я убил.
Режиссер. Вас сбили с толку. Обрушившееся на вас несчастье помутило ваш разум. Успокойтесь и поймите: вы не виновны. Мы, правда, не отрицаем, что доля вины лежит и на вас. Но надо учесть и привлечение вас к суду, и вынесенный вам несправедливый приговор. Вы же знаете: именно этот приговор толкнул вас на преступление.
Мужчина. Я отдаю себя в руки высшего суда.
