Август Стриндберг - Красная комната. Пьесы. Новеллы (сборник)
Жан. Эх, выспаться бы на девяти разных травах в Иванову ночь — и сбудутся все мечты! Фрекен!
Фрекен и Жан оборачиваются в дверях. Жан трет рукою глаз.
Фрекен. Дайте-ка посмотреть, вам что-то в глаз попало?
Жан. О, пустяки. Соринка. Сейчас пройдет.
Фрекен. Верно, это я вас рукавом задела; сядьте, сейчас я вам помогу! (Тянет его за руку и сажает на стул; берет в свои ладони его голову и запрокидывает ее назад; кончиком платка старается выудить из глаза соринку.) Тихо же, не шевелиться! (Бьет его по руке.) Слушаться, я сказала! Что это? Такой сильный, большой — и дрожит? (Щупает ему плечо.) С такими плечами!
Жан (предостерегающе). Фрекен Жюли!
Кристина проснулась и, вялая, идет направо, чтобы лечь.
Фрекен. Да-да, мсье Жан?
Жан. Attention! Je ne suis qu’un homme![83]
Фрекен. Будете вы тихо сидеть или нет! Ну вот! И вытащила! Целуйте ручку! Благодарите!
Жан (встает). Фрекен Жюли! Послушайте меня! Кристина ведь ушла и легла в постель! Вы в состоянии слушать?
Фрекен. Сначала целуйте ручку!
Жан. Послушайте!
Фрекен. Сначала ручку!
Жан. Ну, так пеняйте же на себя!
Фрекен. За что?
Жан. За что? Не ребенок же вы — в двадцать пять лет! Неужели вы не знаете, что играть с огнем опасно?
Фрекен. Мне не опасно: я застрахована!
Жан (смело). Нет, не застрахована! А если бы и так — рядом с вами легко воспламеняющийся предмет!
Фрекен. То есть вы, надо полагать?
Жан. Да! Не в том дело, что именно я, но поскольку я мужчина и молод…
Фрекен. И хорош собою… Какое, однако, богатое воображение! Быть может, вы Дон Жуан? Или прекрасный Иосиф! Да-да, я уверена, он прекрасный Иосиф!
Жан. Вы уверены?
Фрекен. Даже почти боюсь!
Жан смело подходит к ней и пытается обнять и поцеловать.
(Дает ему пощечину.) Не сметь!
Жан. Вы это в шутку? Или серьезно?
Фрекен. Серьезно!
Жан. Стало быть, и раньше серьезно было! Слишком уж вы серьезно играете, смотрите, это опасно! А мне играть надоело, и прошу меня уволить, я должен вернуться к моим обязанностям. Надо вовремя подать сапоги графу, а сейчас давно уже за полночь.
Фрекен. Оставьте вы эти сапоги!
Жан. Нет! Это моя служба, и я обязан ее нести, да я никогда и не метил к вам в развлекатели, и не буду никогда, я слишком хорош для этого!
Фрекен. Вы гордый!
Жан. В иных случаях да, в иных — нисколько.
Фрекен. Любили вы когда-нибудь?
Жан. У нас это слово не в ходу, но мне многие девушки нравились, а один раз в жизни я даже просто заболел из-за того, что одна девушка для меня была недоступна. Заболел, знаете ли, прямо как эти принцы из «Тысячи и одной ночи»[84] — не ел, не спал от любви!
Фрекен. И кто же была она?
Жан молчит.
Кто же была она?
Жан. А вот этого вы не заставите меня сказать.
Фрекен. Но если я прошу вас, как друга, как равного? Кто была она?
Жан. Это были вы!
Фрекен (садится). Прелестно!
Жан. Да, если угодно! И даже смешно! Это, понимаете ли, та самая история, которой я не хотел касаться, но теперь уж я все расскажу!
Знаете ли вы, каким кажется мир, если смотришь на него снизу? Нет, откуда ж вам знать! Он кажется чем-то похожим на соколов и ястребов, у которых не видно спин, ведь они парят в вышине! Я рос в доме статара, нас было семеро детей, и одна свинья на сером поле, где не стояло ни деревца! Но из окошка я видел стену графского сада и яблони за нею. Как райский сад. И злые ангелы с огненными мечами его стерегли. Я да и другие мальчишки тоже нашли, однако же, путь к древу жизни — вы презираете меня?
Фрекен. Ах, мальчишки вечно яблоки таскают.
Жан. Это вы только так говорите, а сами меня презираете! Ну да все равно! Как-то раз я пришел в райский сад вместе с матерью, лук полоть. Там, где начинался сад, стоял турецкий павильон в тени жасминов, весь в кустах жимолости. Я не знал, для чего служит этот павильон, но в жизни еще я не видывал такой красоты. В него входили, из него выходили, и однажды дверь оставили открытой. Я проскользнул внутрь и увидел на стенах портреты императоров и королей, а на окнах красные гардины с бахромой — ну, сами понимаете. Я… (отламывает ветку сирени и подает ее фрекен) в замке не бывал, ничего не видел, кроме церкви, но тут было красивей; и куда б ни уносился я потом в мечтах, всегда возвращался обратно — туда. И понемногу мной овладело желание хоть разок увидеть всю эту роскошь — словом, я прокрался туда, смотрел и дивился. И вдруг кто-то входит! Для господ в павильоне был только один выход, ну а для меня сыскался другой, и мне ничего не оставалось, как им воспользоваться!
Фрекен роняет ветку сирени на стол.
Потом я пустился бегом, пробрался сквозь заросли малины, потоптал клубнику и выбежал к розовым кустам. И там увидел я розовое платьице, белые чулочки — это были вы. Я затаился в сорняках, меня колол репейник, от земли ужасно воняло. А я смотрел, как вы проходите среди роз, и думал: если и вправду разбойнику можно было взойти на небо и очутиться среди ангелов, почему же сыну статара здесь, на Божьей земле, нельзя войти в графский парк и поиграть с графской дочкой?!
Фрекен (задумчиво). И вы полагаете, каждый бедный ребенок так же точно подумал бы на вашем месте?
Жан (сначала неуверенно, потом убежденно). Каждый бедный… да! Конечно! Конечно!
Фрекен. Страшное, вероятно, несчастье — быть бедным!
Жан (с глубокой горечью, шаржированно). Ах, фрекен Жюли! Ах! И собаке дано лежать на графской кушетке, лошади дано ощущать мордою нежную ручку юной графини, но мальчишка… (другим тоном) да-да, кое у кого и хватит духу выкарабкаться, но часто ли это бывает! Словом, знаете, что я тогда сделал? Я, как был, во всей одежонке плюхнулся в мельничный ручей; меня оттуда вытащили и отодрали. Но в воскресенье, когда отец и все домашние собрались в гости к бабушке, я устроил так, чтоб остаться дома. И тут уж я вымылся мылом и теплой водой, разрядился как мог и отправился в церковь, где надеялся вас увидеть! Я вас увидел и пошел домой в полной решимости умереть; но умереть красиво и удобно, без боли. И тут я вспомнил, что вредно спать под кустами бузины. У нас был большой куст бузины, и как раз она цвела. Я всю ее оборвал, натолкал в ларь с овсом и улегся там спать. Замечали вы, как гладок овес? Нежный под рукой, словно человеческая кожа!.. Меж тем я закрыл крышку и задремал; проснулся я, и точно, совсем больным. Но не умер — как видите. Сам не знаю, чего я добивался! Вы были совершенно недостижимы — но я понял, глядя на вас, что для меня нет никакой возможности выбиться из того круга, в котором я рожден.
Фрекен. А ведь вы прелестно рассказываете, знаете ли! Вы учились в школе?
Жан. Немного. Но я немало романов прочел и в театры хаживал. Вдобавок я часто слушал разговоры благородных господ и всего более от них научился.
Фрекен. Значит, вы стоите и слушаете наши разговоры?
Жан. Конечно! И чего только я, к примеру, не наслушался! Когда на козлах сижу или на лодке гребу. Как-то раз слушал, как фрекен Жюли разговаривала с подружкой…
Фрекен. Да? И что же такое услышали?
Жан. Ха-ха, об этом лучше помалкивать; я даже удивился, откуда это вы таких выражений набрались. Может, в сущности-то, между людьми различие не столь и большое?
Фрекен. Как не стыдно! Уж у нас не водится такого, как у вас, между женихом и невестой.
Жан (пристально смотрит на нее). Точно ли? Но, по мне-то, вам и незачем оправдываться…
Фрекен. Я отдала свою любовь ничтожеству.
Жан. Это вы всегда так говорите — потом.
Фрекен. Всегда?
Жан. Думаю, что всегда, поскольку много раз слыхивал такие слова при подобных обстоятельствах.
Фрекен. При каких обстоятельствах?
Жан. Как вышеозначенное! Последний раз…
Фрекен (встает). Довольно! Я не желаю больше слушать!
Жан. Вот и она не желала! Примечательно. Впрочем, прошу позволения уйти и лечь спать.
Фрекен (мягко). Спать — в Иванову ночь!
Жан. Да! Мне вовсе не хочется отплясывать в их компании.
Фрекен. Так возьмите ключ от лодки и покатайте меня по озеру; хочу посмотреть на восход!
