Иван Буковчан - Антология современной словацкой драматургии
Звонок мобильного телефона.
Слушай, Нищий, Гробовщик вернулся из Америки с чемоданами денег! Устраивает в честь этого гулянку! А ты не знал? Позвони ему, может, у него нет твоего номера!
НИЩИЙ (ЛОЛО) (говорит по мобильному). Значит, я должен последним узнавать о том, что Гробовщик вернулся?! Наконец хотя бы одному посчастливилось! Да что ты говоришь? Кучу денег заработал? А взаймы даст? Все же кореш. Ведь, в конце концов, я тоже ради него работал. Думаешь, мне можно к нему зайти? Пока!
Смена образа. НИЩИЙ прихрамывает, протягивает руку.
Добрый день, пани. Прошу вас, будьте такая добренькая, подайте мне на хлебушек. У меня нет ни гроша, в животе пусто, во рту ни крошки с позавчерашнего дня, просто жить невозможно. Нет, на хлебушек или на рогалик, не на пиво! Вы меня с кем-то путаете. Я не прикидываюсь! Я не пропойца и не наркоман, поглядите на мою одежду, какой я помятый, будто меня корова жевала. Да что вы! Я — и таблетки! Я — и таблетки, и водка! Это же для меня смерть! У меня сердце слабое, так еще моя матушка говорила.
Спасибо вам и за эти 1, 2, 3 кроны, лучше такую малость, чем ничего. Это как раз на три рогалика, но только вечером, когда в магазине скидка на лежалый товар будет.
Смена образа.
Это от меня-то несет? Во-ня-ет?! Разве это верное определение? Знаю, от меня не пахнет парфюмом, но и не разит бойней или мышами. «Я благоухаю», возможно, не совсем адекватное выражение, однако крепкий, мужской запах, запах мужика, может быть чем-то… что женщин возбуждает… Это вам не какой-то глупый парфюмчик, эксклюзивные духи для пижонов, дамочек и гомиков, это запах мужественного тела, из пор которого выступает пот и придает ему кисловатый или сладко-кисло-соленый — не смрад, а запах, аромат мужчины, настоящего мужика!
Смена образа, бинты, вывернутая нога. Просит милостыню.
Хорошего, прекрасного, наилучшего дня вам, уважаемый! Очень вас прошу, дайте бедному бездомному пару крон на лекарства. Сам я желудочник. Страдаю от язвы. Без таблеток мне конец. Без таблеток я не могу даже вареное есть. При нормальных обстоятельствах мне бы лежать в больнице, но, приди я туда в таком виде, меня бы не приняли. Знавали таких, как они говорят. А с чего мне за страховку платить? Ведь я живу только тем, что добрые люди, вроде вас, подадут, уважаемый вы мой. У меня ведь и крыши над головой нет. Дом наш вода затопила, он и рухнул. А взамен ничего не дали. Дескать, зона отселения… И жили мы там нелегально. Можно, по-вашему, жить нелегально? На таблетки прошу, клянусь! Если не приму пару этих пилюль, снова приступ будет, и тогда уж совсем окочурюсь. Спаси вас господь, как говаривала моя покойная, добрая как хлеб мать, и бабушка и бабушкина мать, то есть моей бабки бабка и той бабки бабка, ну, вы понимаете.
Смена образа.
Блохи? Лучший способ избавиться от блох зимой — это вываляться в снегу, полежать на спине, зарыться в снег — голышом! Само собой! Блохи, да и вши тоже, испугавшись такой резкой смены температур, дезориентированные, выскочат и в одно мгновение, в самый момент прыжка замерзнут, бедные, в воздухе как сосульки и попадают в снег.
Смена образа. Костыль.
Обхожу дом за домом, не выбросили ли чего люди из окон, не сдул ли ветер с балкона. Потом посматриваю на балконы, те, которые на первом этаже: вы не поверите, что только люди не выставляют на балкон! На Рождество я увидел раз кастрюлю с кислыми щами. Колбаса, грибы плавают, то есть мерзнут на поверхности: праздник пришел. Ну я, конечно, сразу же зачерпнул эту колбаску, жалко только хрена с горчицей не было, хлеба-то будет в праздники полно в контейнерах, словом, принялся я за еду. Колбасе в тот же миг пришел конец, щи замерзшие только что на зубах хрустят, да мне без разницы, все равно внутри растает, зачерпываю, короче, рукой прямо из кастрюли и вдруг — бах! Балкон нараспашку — и баба в ночной рубашке: «Грабители-и-и!» А я ей — что, какие грабители, что за грабители такие! Пошел я подобру-поздорову назад мимо этих домов, ни одного грабителя не видел. А уже весной, когда я после воскресной обедни у церкви просил: «Подайте, мол, дамочка, на хлебушек, на пилюли, сам я больной, неимущий, ни гроша за душой». Тут одна баба и говорит: «Не дам! Вы у меня тарелку украли и кислые щи загубили, на балконе, да еще в святое Рождество!!» Да как это — я?! Чтоб тебя разорвало! Меня ведь тут тогда и не было! Я два года в больнице лежал, в Гагах, легкие мне меняли, и Боженька, видать, пожелал, чтобы я выжил…
Снова мимикрирует.
Летом-то хорошо. Насобираю коробки от бананов, положу их под балкон первого этажа, залезу туда — а там повсюду бурьян — ну, просто классная квартирка. Чаще всего ночую под балконом у одной вдовы, рядом с кладбищем. Боится она или еще черт знает почему, но у нее с вечера до самого утра играет телевизор, под него она, наверно, засыпает. А я слушаю звук телевизора и представляю себе, что там, на экране: у меня все еще есть дом — я вижу это как будто по телевизору — он еще не рухнул, жена варит на дворе в котле гуляш, его вкусный запах распространяется далеко вокруг. А потом я засыпаю. Красота! Каждый вечер я спешу к балкону вдовы, забираюсь в бурьян и жду, когда она включит телевизор. И снова наш двор, дом на пригорке, жена в котле… нет, гуляш был в прошлый раз, а сегодня она вываривает в нем белье, на дворе играет транзистор, я сплю как сурок, но что будет зимой? Когда закончится срок аренды квартирки под балконом с телевизором? И снова придется спать в канализации, на трубах? Так, значит, гробовщик сделал это! Вау-у-у! Он вернулся из Америки с чемоданом денег! Я так и знал, Америка — это рай! Наконец кому-то из нас повезло! Такая удача! (Вытаскивает пистолет.) Эй ты, молодой человек! Гони бабки, я социально нуждающийся. Раскрывай кошелек. Тысяча моя, двадцатку оставь себе. Свободен… А пистолетик этот игрушечный, зажигалка. Но у меня есть и второй, с настоящими патронами. На всякий случай…
Смена образа.
Ну да, я был артистом. Точнее, я и есть артист. Работал статистом в театре. Был там один режиссер, который велел нам наблюдать за бездомными и прочей швалью. И вот я стал ходить по пивным, буфетам, разным забегаловкам. В нашем городе забегаловок хоть пруд пруди. Множатся просто в геометрической прогрессии. Жаль, что я не занялся этим бизнесом. Капитала нет. Миллиона-другого. А Гробовщик приволок из Америки кучу денег, он одолжит. Кореш все-таки! Я ведь тоже ради него работал. То есть побирался. Один-то раз я уже погорел. Купил на пару с приятелем участок под автозаправку, рядом с дорогой. В долги влез по самые уши. А через полгода оказалось, что трассу будут прокладывать на десять километров дальше! Мне дали неправильную информацию. Пришел судебный пристав, забрал квартиру, жене с ребенком пришлось вернуться к матери, потом развод и все остальное. Но мне все-таки должно повезти! Вот покончу с нищенством, приведу себя в порядок, выиграю в кастинге на ведущего популярного телевизионного шоу. Я должен стать звездой. Я же был артистом и рабочим сцены. А если ты ноль, тебя любая собака обмочит. Куплю себе костюм, приоденусь, как эти бездари, которые мелькают там сейчас, и стану телезвездой. Только уж когда на экране окажусь я, все будет совсем по-другому. Потому что я вложу в это дело все. А это я умею… (Кричит в мобильник). «Додо, я знаю. Гробовщик устраивает гулянку! А меня не позвал, засранец. Можно мне пойти с тобой?»
КИНОШНИК (ДОДО) (с мобильником возле уха). «Лоло, со мной уже не получится, я беру на гулянку Пипину!» Наконец-то я заарканил Пипину. Агитировал ее каждый день, битых две недели! Чтобы было понятно: конечно, Пипина — телка что надо, дочка хороших родителей: мать училка, отец рентгенолог. Только Пипина другая, у нее папаша с мамашей и не пикнут, она с ними может целый день словом не перекинуться. Всякую эту элиту, семейки эти приличные, девиц воспитанных игнорирует, предпочитает травку с нами курить. Правда, за сиськи подержаться не дает. Пока. Но она уже в компании, у нас. А там главный — я. Встречаю я Матё, нет, сначала посылаю весточку Пипине: суббота, едем на природу, спим под открытым небом, о’кей? Думаю, будет ломаться. Но она отвечает: о’кей! Вот везуха! Хорошо… И тут как раз идет навстречу Матё, старый кореш, я — к нему, так, мол, и так, одолжи на время квартиру, старик. А Матё на это отвечает, мол, вряд ли получится, его жена здоровый зуб на меня нарастила, а с тех пор, как они поженились, она меня прямо не выносит. Матё был уже сто лет в нашей команде, а потом эта его Жанета залетела, и ему пришлось жениться. Я ему и говорю: жене обо всем этом знать не обязательно. В субботу поедете к ее родителям, ключи бросишь в почтовый ящик, мы с Пипиной 24 часа потрудимся вдвоем, с морем травы и пива, аж до посинения, а в воскресенье к вечеру из квартиры выкатываем, и все о’кей! И вот наконец Матё соглашается. Ну, полный кайф: уж если везет, то везет. Закупил я прорву травки, пивка — и вперед! В субботу Пипина с рюкзаком — на вокзале, и я там же. Говорю ей: корректировка плана, Пипина, двигаем в квартиру Матё! А она: «А что, не под открытым небом, нет?» Нет! У Матё! Хватаю рюкзак и тащу ее в квартиру. Все как по маслу: открываю хату, вижу — чистая работа, красота, тесть с тещей нехило раскошелились: квартира обалденная, чистота, холодильник светится, внутри полно жратвы, выпивки, пива, мебель полированная блестит. Разобрали мы на кухне рюкзаки и спальники, вытащили травку и сразу закурили, по пиву приняли, просто кайф! Я напустил полную ванну воды и начал в ней плавать, вокруг пена, волны — прямо океан! Пипина уже совсем расколбасилась, на физии блаженство, почище церковной статуи, и я как был мокрый начал ее распаковывать и обрабатывать, она бешено вздыхала, как в кино, когда я стаскивал с нее трусики, а потом начала стонать, даже визжать, когда я ее продырявил, а потом снова — все в норме, трава и пиво, трава и пиво, и пиво — Пипина в ванне, а я перед теликом, а потом она меня обработала, и так мы с ней курили всю ночь и хлестали пиво всю ночь, танцевали всю ночь, смотрели порно всю ночь, обкуривались травой всю ночь, трахались, и снова трава… Ночью меня будто встряхнуло, вывалил я зенки, гляжу — телевизор мигает, Пипина на полу спит! Словно я уже на том свете. Кто я? Где я? Знаю только, что это — я, но в то же время вижу, что и я мелькаю, как экран на телевизоре, а душа будто где-то наверху, где-то надо мной… я на всякий случай закрыл глаза — я ли это? Или не я? Потом снова закрыл глаза, и захотелось остаться живым, хотя сердце стучало, как лошадиное копыто. На другой день я оклемался. Пипина меня остервенело, с ненавистью хлестала по щекам, на ее часах сработал будильник: ну ладно, прибрались мы в квартире, подмели траву, ликвидировали бутылки из-под пива, банки, собрались и свалили. А на следующий день приходит Матё: «Ты что мне тут?..» И влепил мне разок, так что я на пол рухнул. Я встал. Убью! А он достает видеокассету, вставляет в проигрыватель. И что же я вижу?! Я у Матё дома вылезаю из ванны, вчера ночью, распаковываю Пипину, обрабатываю ее, мы дрыхнем, потом Матё прибавляет скорость — ночь, трава, трава, пиво, пиво… вижу, как я встаю, пошатываясь, брожу, ищу и ищу сортир — и, наконец, иду к здоровенному цветочному горшку и все это пиво, пиво и траву отливаю туда, в цветы, в этот большой горшок, потом доползаю до Пипины, заваливаюсь на нее, хочу обработать, но она в отключке, лежит как колода, и я через минуту такой же… Матё плюнул на меня, сгреб кассету и исчез. «Лоло, слышишь меня? У тебя дома камеры нет? Остерегись, сейчас повсюду камеры. В сортире, в церкви, о магазинах и не говорю, даже в кладовке. Тебя могут заснять в любой момент, в самой неожиданной ситуации. И не обязательно полиция, это могут быть частники или охранная служба, как у Матё. Тесть купил им специально оборудованные двери со скрытыми камерами по всей квартире. И каждый раз, когда он уходит, камеры включаются. Вот так меня и сняли, сволочи. Человек теперь уже нигде и ни в чем не может быть уверен. Когда-то на нас сверху смотрел Бог, а теперь — камеры, НЕ ЗНАЮ ЧЬИ».
