Афанасий Салынский - Драмы и комедии
Н а д я. Самое почетное!
М и ш к а. А кто вам рыбы натягал? А? То-то. Без Мишки Зевина вы все тут загнетесь, беспомощные!
Н а д я, Л е р а и А н т и п о в уходят. Мишка и Борис входят в комнату, в которой жил Бунеев.
(Бросает матрац и постельное белье на койку, застилает). Мамка все перестирала, не брезгуй.
Б о р и с. Ты зачем проделал эту штуку с письмом?
М и ш к а. Да ради смеху.
Б о р и с. А если я тебе ради смеху морду набью?
М и ш к а. Ну-ну… Ты где? На моей пристани. Это тебе не город. Понял?
Б о р и с (рассмеялся). Забавный ты мужик!
М и ш к а. Забавный? А ну глянь сюда… Стенка, да? А вот сдвинь-ка эту доску. (Приналег на одну из досок стенной панели, ничем не отличающуюся от остальных, и открылось углубление.) Засунь сюда руку. Видишь? Тайник! (С подозрительностью косится на Бориса, стремясь понять, как тот реагирует на тайник.) Вчера я этот бунеевский тайник обнаружил, когда помогал мамке убирать комнату. А как потом мамка ушла, я и давай шуровать.
Б о р и с. Что же он тут прятал?
М и ш к а (сложил на груди руки с видом превосходства). Так я тебе и сказал!..
Борис осматривает тайник.
Варвара, прочитав письмо, швырнула его на буфетную стойку. Разрыдалась. Поняв, что ее могут услышать, поднялась, бросила монетку в радиолу-автомат, нажала рычажок, пустила музыку. Села на прежнее место. Мы видим, как вздрагивают в рыдании ее плечи.
Б о р и с. Все-таки что же тут было?
М и ш к а. Денег не было, не! Другое всякое.
В каюту вошел З е в и н.
З е в и н. Так-так… Дебаркадер всегда покачивает легонько — зыбь. А если волна, тогда еще заметней…
Б о р и с. Ничего.
З е в и н. Андрей Семенович, считай, боле двадцати лет этак покачивался. Дебаркадер, он такой… с виду он вроде корабль, а никуда не плывет… к берегу прикованный…
М и ш к а. Катер уже из Корабельщиков вертается.
З е в и н (Борису). А у тебя мать… мама есть?
Б о р и с. Есть. В речном порту работает кассиром, билеты продает. Может, и видели когда-нибудь? Татьяна Васильевна…
З е в и н. Может, и видел. (Спохватился.) Ах ты, из Корабельщиков туристы приедут. (Торопливо покидает каюту.)
Б о р и с вырвал из блокнота листок, пишет.
(Зашел в буфет). Катер подходит.
Варвара вскинула на мужа заплаканные глаза, но Зевин стремительно вышел из буфета и ушел к реке.
Варвара, справившись наконец с собой, начинает готовить буфет к приему пассажиров.
Рыкнул, подходя к пристани, катер.
М и ш к а (кричит в большой жестяной рупор). Рыжий! Пиво привез?! Нет?.. Эх… (Поднимается по трапу, переворачивает фанерную табличку над буфетной стойкой — и на обратной стороне обозначается надпись: «Нет пива».)
Б о р и с выходит на палубу, бежит и скрывается. Высыпали на палубу т у р и с т ы, бесшабашные, шумливые, с рюкзаками и гитарой. Поют:
«Мы ходим, ноги носим еле-еле,Походка наша, братцы, такова…Как будто сто пудов у нас на теле,Легка лишь только очень голова!..»
Ватага ребят подхватила песню гитариста. Забросив рюкзаки на спину, т у р и с т ы покидают дебаркадер, уходят по берегу. М и ш к а вышел на палубу, проводил их взглядом блюстителя порядка.
В каюту возвращается Б о р и с, входит и А н т и п о в со свернутой постелью.
Б о р и с. Маме записку отправил. Попросил капитана, передаст ей в порту.
А н т и п о в. Боб, пора на поминки.
Б о р и с. Сережка, ну зачем нам эти поминки?
А н т и п о в (помахивает подобранным с палубы обрывком железной цепи). Там будет один человек… Профессор Марягин.
Б о р и с. Бывший наш декан? Здесь?!
А н т и п о в. Здесь! Отец этой пигалицы, Леры.
Б о р и с. С ним та стенографистка и приехала?
А н т и п о в. Да. А ты знаешь, что именно он настоял на том, чтобы нас выперли из университета?
Б о р и с. Кто бы нас мог пощадить? Опоздали на целых три месяца.
А н т и п о в. Точно знаю, это был только формальный предлог. А истинная причина была другая. Помнишь дискуссию — «Идеал современного человека»?..
Б о р и с. А-а!
А н т и п о в. Какой ор стоял тогда в актовом зале!.. Вылезли мы тогда с тобой, вякали что-то свое, не по шпаргалке… С деканом сцепились. Он нам и ответил — пинком под зад. Теперь у нас отличный случай выдать Марягину.
Б о р и с. Да что ты ему сейчас можешь выдать?
А н т и п о в. Слушай, я тебя не узнаю. Я хочу видеть, как этот демагог Марягин станет бледнеть, сделается жалким.
Б о р и с. Злой ты, Серж.
А н т и п о в. А что, слюни пускать? Наше время, знаешь, слабаков не терпит. Возьми пример с Марягина. Живет без комплексов. Давным-давно все понял. Берет от жизни… Владимир Павлович прибыли-с на собственной «Волге», со стенографисткой. (Взмахнул обрывком цепи.) Превратить бы этот профессорский автомобиль в груду железного лома!
Б о р и с. И сдать.
А н т и п о в. Ты не хохми, Боб, начиняй сердце взрывчаткой.
Б о р и с. Разошелся ты, старик.
А н т и п о в. Да, тут еще… как всегда, серьезное и смешное рядом. Дочурка Марягина… Эта хамса глазеет на меня, как дитя на мороженое.
Б о р и с. Приличная девочка.
А н т и п о в. Интересно бы заняться ею. На радость папаше. Скажешь, нехорошо, да? Вспомни-ка, что ты пережил, когда тебя шуганули из университета.
Б о р и с. Паршиво было, конечно. Правда, в армии все это быстро выветрилось… Десантник!
А н т и п о в. Ринемся, Боб, в атаку?
Б о р и с. Серж, не трогай ты их, ведь потом с ними на одном пляже валяться.
А н т и п о в. Эх, Куличок, ты так и остался птенцом… Есть такие птенцы, знаешь, глазки торчком, озорные, сами подпрыгивают, пищат весело щелкают клювом, ловят мух… Может, еще и настучишь на меня? Марягин отблагодарит.
Б о р и с (встряхнул Антипова, отпустил, смотрит на свои руки). Эх, рядовой Куликов…
А н т и п о в. Ладно, пойдем… Жизнь нас еще рассудит. (Уходит с Борисом.)
Из буфета выходит В а р в а р а. Вынула из кармана зеркальце, подкрасила губы.
Появляется З е в и н. В руках у него ящик с плотничьим инструментом.
З е в и н. Смотрю я сейчас — весь дебаркадер моими руками сделан. От старого ни единой доски не осталось…
В а р в а р а. Егор, этот парень, что сёдни приехал, Андрей Семеновича сын родной. Письмо он привез… (Читает вслух, иногда проборматывая текст.) «Андрей…». Мм… Вот! «Учти, что Борис не знает, к кому он приехал». Тут подчеркнуто слово «к кому»… «Я ему не сказала. Ведь когда ты бросил нас, лишил Борю отца, а себя сына, ты это сделал сам, один. Так и теперь сам думай, рассказать ли ему обо всем. А я, чтоб не тревожить его понапрасну, сказала, что ты мой давний знакомый». (Вновь проборматывает текст. Дальше читает с язвительной усмешкой.) Еще: «Оба мы уже немолоды, Андрей, не пришла ли тебе пора хотя бы к старости вспомнить, что у тебя есть законная жена, которая тебя не забыла…».
З е в и н (после паузы, игнорируя пристрастные интонации Варвары). Выходит, сам-то парень не знал, к кому он едет…
В а р в а р а (спрятала письмо). Мы с тобой на поминки пойдем?
З е в и н. Только ты там, при всех-то, не плачь.
В а р в а р а (сорвалась). Зачем ты меня жалеешь?! Другой бы исколотил меня!..
З е в и н. Чего ж тебя теперь колотить?.. Был у меня в Антарктиде знакомый американец, водитель вездехода, Эдди звали. «Ты, рашен, ол-райт, самый большой мороз терпишь». А я ему, значит, отвечаю: «Дома к морозу привык… Привык я, Эдди»… Кофточка эта к лицу тебе, Варя… все тебе к лицу!
З а т е м н е н и е
Сцена медленно выходит из затемнения, и мы видим старика О л ь х о в ц е в а. Он сидит на скамейке. Плетет лапти для продажи туристам. Со стороны церкви появляется Н а д я.
Н а д я. Церковь я подмела, пыль с икон смахнула.
О л ь х о в ц е в. Сердце что-то тянет…
Н а д я. Говорила я тебе в пятницу на поминках: не пей!
О л ь х о в ц е в. Сколько я выпил? Одну рюмку. А прошло уже три дня. Нет, не потому. Тоска.. Даже лапти плести не хочется. А туристы спрашивают, почему это я лапти не продаю.
Н а д я. Зазнался ты, дед. Схожу накапаю капель.
О л ь х о в ц е в. Еще успеешь, надаешь мне лекарств… Надоест еще…
