Комедии - Василий Васильевич Шкваркин
О л ь г а П а в л о в н а. «Артистка», «артистка»… «Имеет успех»… Не дай бог такого успеха! Дождались венков-букетов. Прославились. Артистка… Лучше бы на машинке без славы печатала!
К а р а у л о в. Пойми, что теперь в жизни новые начала.
О л ь г а П а в л о в н а. Какие начала, не знаю, а концы все те же.
К а р а у л о в. Не спорю. Но должны мы помочь дочери?
О л ь г а П а в л о в н а. Че-ем?
К а р а у л о в. Ведь мы решили?
О л ь г а П а в л о в н а. Решили.
К а р а у л о в. Ну и прекрасно. Ты же редкая женщина по красоте… душевной. Я сейчас Маню позову. Только не бросайся на нее. Тихо, ласково… (Зовет.) Маня, Марусенька! (Ольге Павловне.) Ну, будь спокойна, господь с тобой!
О л ь г а П а в л о в н а. И ты не волнуйся, Христос с тобой.
Крестят друг друга. Входит М а н я. Караулов, приготовляет на столике рюмку и капли.
К а р а у л о в. Ну вот… Маня, сейчас мы не родители, а как бы твои подруги… Подруги. Поговори с нами, пожалуйста… С тобой случилась беда… То есть, нет, может быть, даже радость. И мы хотим тебе в ней помочь.
М а н я. Большое спасибо.
К а р а у л о в (Ольге Павловне). Вот видишь: все безболезненно и хорошо. Маня, хотелось бы знать: кто, так сказать, виновник?
М а н я. Никто. Во всем виновата я одна.
О л ь г а П а в л о в н а. Одна? Этого не может быть!
К а р а у л о в. Все-таки поставь нас в известность: кто он, где он, этот твой…
М а н я. Любовник?
О л ь г а П а в л о в н а. Ох!
К а р а у л о в. Ничего, крепись! (Мане.) Да-да, он. Где он?
М а н я. Он уехал.
К а р а у л о в. Куда уехал?
М а н я. Н-н-н… на строительство.
О л ь г а П а в л о в н а. Куда именно? Теперь везде строительство.
М а н я. Предположим, в Казахстан.
К а р а у л о в. Ты ему туда пишешь?
М а н я. Нет, он теперь переехал на другое строительство.
О л ь г а П а в л о в н а. Значит, летун?
К а р а у л о в. Выпей капель! (Мане.) Ничего, она старая. Человека перевели, командировали, он и переехал. Ну и прекрасно. Маня, а вернется он скоро?
М а н я. Он никогда не вернется.
О л ь г а П а в л о в н а. Помер?
М а н я. Нет, мы разошлись.
О л ь г а П а в л о в н а. То есть он тебя бросил?
М а н я. Я его бросила.
О л ь г а П а в л о в н а. Ты? Ой!..
Караулов спешно льет капли в рюмку.
Ой, от одного изумления умереть можно!
К а р а у л о в. Ничего удивительного. Я бы его не только бросил, я бы этого сукиного… гм… (Сам выпивает капли.) Ну, вот теперь, когда, слава богу, все выяснилось, ты не беспокойся. Работай, играй… А ребенка мы с бабушкой выкормим, вынянчим, воспитаем… Маня… дурочка моя!
М а н я (бросается к отцу, потом обнимает мать). Вы замечательные старики! Вас премировать надо. Самый трудный зачет сдали на весьма!.. Зато сейчас ваши испытания кончатся. Спасибо. (Отцу.) А из тебя даже комсомолец-активист выработается.
К а р а у л о в. И выработается.
О л ь г а П а в л о в н а. Хоть отца не развращай. А в крестные надо звать Ивана Михалыча.
К а р а у л о в. Ему нельзя: он партийный.
О л ь г а П а в л о в н а. У хороших знакомых, я думаю, можно.
М а н я. А зачем его крестить?
О л ь г а П а в л о в н а. Бога-то он знать должен? Вот у Елизаветы Николаевны детям вместо имен клички дали: мальчик — Эрик, а девочка — Эротика. Они бога даже в лицо не узнают. Идут мимо церкви, а на стене образ: Николай-угодник прохожих благословляет. (Жест.) Эрик увидел и спрашивает: «За что этот гражданин голосует?» Николай-то угодник голосует! Как у него язычок не отнялся! Хоть в газетах про меня печатайте, а некрещеного ребенка я на руки не возьму.
М а н я. А я крестить не позволю.
К а р а у л о в. Предоставим ребенку свободу совести. Когда он станет совершеннолетним, пускай сам пойдет и окрестится во что ему угодно.
О л ь г а П а в л о в н а. Глупеешь ты летом.
М а н я. О чем вы спорите? Вообще домашнее воспитание вредно.
О л ь г а П а в л о в н а. Что же, он в беспризорные пойдет?
М а н я. Зачем? Есть детские дома, ясли.
О л ь г а П а в л о в н а. Ясли для телят хороши.
М а н я. Сказки обывателей!
О л ь г а П а в л о в н а. Значит, я обыватель?
К а р а у л о в (жене). Капель дам. Маня, ты не беспокойся, мы его полюбим. Если мальчик будет, ну, конечно, когда надо, и посеку.
М а н я. Моего сына? Сечь?
К а р а у л о в. Это если он очень шалить будет.
М а н я. Никогда не позволю! Не дам ребенка уродовать. Он его будет сечь! Маленького… Я не могу доверить вам его воспитание.
К а р а у л о в. Ладно! Хорошо. Не буду пороть. Пускай растет хулиганом!
О л ь г а П а в л о в н а. Тогда сама от него наплачешься.
М а н я. И наплачусь, а бить не дам.
К а р а у л о в. Зачем бить? Я его и музыке учить буду. Хотя виолончель устарела, нам соло на литаврах нужно. Ну, книги у меня есть для юношества…
М а н я. Какой-нибудь старинный хлам?
К а р а у л о в. Значит, культура ему не нужна?
М а н я. Да, буржуазную культуру мы должны принимать с оглядкой. Многое, чем вы восторгались, теперь непонятно и вредно.
К а р а у л о в. Ах, непонятно? Вам непонятно? Вам вредно? Прекрасно. Значит, ты мне не доверяешь? Кончено! (Бежит в дом.)
О л ь г а П а в л о в н а. Вместо благодарности отца затравила.
К а р а у л о в (выбегает из дачи с пачкой книг). Я эти «вредные книги» для внуков берег. Оказывается, зря старался. Им непонятно!.. Конечно! (Хватает одну из книг.) «Герой нашего времени». Больше нету героев, и наше время кончилось. Правильно. Кто для вас Печорин? Белогвардеец с Кавказского фронта! Вр-редно! (Бросает книгу на площадку.)
О л ь г а П а в л о в н а (с рюмкой). Отец, выпей капель.
К а р а у л о в (бросает рюмку, берет другую книгу). Н-н-непонятно! (Швыряет.)
Ольга Павловна и Маня бегут поднимать книги.
(Берет следующую.) Тургенев. «Завтрак у предводителя». Понятно? Нет, вам шамовка у вожатого нужна! (Бросает книгу.) Погибай, старая культура! (Опять хватает книгу, размахивается и останавливается.) Пушкин… Александр Сергеевич, простите, не могу вас выбросить! (Прижимает томик к груди и уходит в дом.)
М а н я (подняв брошенные книги, идет за Карауловым). От этих книг мы никогда не откажемся!
О л ь г а П а в л о в н а (с книгой). Тургеневу, Ивану Сергеевичу, весь корешок ободрал.
Входит П р и б ы л е в. Кланяется Ольге Павловне.
П р и б ы л е в. Кто у вас тут кричал? И книги на ступенях…
О л ь г а П а в л о в н а (уходя в дом и всхлипывая). Это мы… вслух читали.
Прибылев пожимает плечами, шевелит тростью книги, сваленные Карауловым на ступеньках террасы, поднимает тетрадь, читает.
П р и б ы л е в. «Дневник Марии Карауловой». Дневник? (Раскрывает, оглядывается. Прячет во внутренний карман пиджака.) Занятно. (Уходит.)
С другой стороны входят Р а я с маленьким чемоданом и З и н а.
З и н а. Вот карауловская дача. Только у них кошмарная история.
Р а я. Что случилось?
З и н а. Все всё узнали… У родителей удары были. Поклонники разбежались… И теперь против Мани целая кампания. (Зовет.) Маня! Ничего, уж очень она была горда — не по обстоятельствам. Конечно, я ей зла не желаю, но пускай помучается. (Зовет.) Маня, к тебе приехали!
Входит М а н я.
Р а я. Маня!
М а н я. Рая!
З и н а (Мане). Как ты осунулась!
М а н я. Вовсе я не осунулась.
З и н а. Конечно, прежнее не вернется, но ты не отчаивайся.
М а н я. С чего
