Жан Мольер - Комедии

Жан-Батист Мольер

Комедии

Перевод с французского

{1}

Великий реформатор комедии

В ряду гениев мировой литературы Жан-Батист Мольер занимает одно из самых видных мест.

На вопрос короля Людовика XIV к поэту и теоретику литературы Буало, кто тот величайший писатель, который прославил его царство, последовал ответ: «Мольер, ваше величество».

Высокий литературный престиж Мольера поддерживали главные авторитеты трех последующих столетий: Вольтер в XVIII веке, Бальзак в XIX, Ромен Роллан в XX. Комедиографы почти всех стран издавна признают Мольера своим старейшиной. Комедии Мольера переведены почти на все языки мира. Имя Мольера блистает во всех трудах по истории мировой литературы. Девиз Мольера: «цель комедии состоит в изображении человеческих недостатков, и в особенности недостатков современных нам людей» — во многом определил эстетику реалистической драматургии нового времени. Так писательский труд Мольера обрел самую высокую историческую оценку и в известном смысле был возведен в норму и образец.

Правда, творчество гениального комедиографа получало иногда и иные оценки. Полемизируя со сторонниками «академической мольеристики», навязывавшими порой Мольеру чуждую ему роль докучного моралиста и плоского бытописателя, ряд критиков впадал в другую крайность, утверждая, что автор «Тартюфа» и «Дон Жуана» — всего лишь «актер, а не писатель», что он думал лишь о том, чтобы рассмешить зрителя.

Борясь с убогой идейностью «академической мольеристики», сторонники новой теории допускали еще больший грех, отрицая у Мольера вообще всякую идейность и превратно видя в конфликте между Мольером и его плоским мещанским истолкованием извечную борьбу между «театром» и «литературой», в связи с чем и был затеян спор — какая из творческих сторон гения Мольера является ведущей. Кем был Мольер — «человеком пера» или «человеком театра»?

Надо сказать, что баталия за Мольера между литературой и сценой идет издавна. И начал ее еще Буало, выступив решительным воителем из лагеря Теренция. Хорошо памятен его укоризненный стих:

Стремясь быть признанным вульгарною толпой,Он в шутовство ушел; Теренцию взаменУчителем его стал просто Табарен[1].

(Перевод С. Нестеровой и С. Пиралова)

Имя Табарена, знаменитого площадного комика, было употреблено здесь как синоним народного фарсового театра.

И действительно, знаменитому критику было из-за чего досадовать: в возрасте пятидесяти лет, уже сочинив все свои шедевры, его друг упрямо не покидал сцену. Он даже сыграл роль весельчака Скапена, окончательно лишившись права занять кресло во Французской академии. А оснований стать академиком у Мольера было больше, чем у кого-либо другого: он стоял на вершине литературы века и был широко образованным писателем, глубоким мыслителем.

Жан-Батист Поклен (настоящая фамилия Мольера) родился в январе 1622 года[2], в семье королевского обойщика Жана Поклена. Потеряв в детстве мать, он остался на попечении деда Луи Крессе, а затем его определили в Клермонский коллеж. То было лучшее учебное заведение страны, а Жан-Батист Поклен — одним из его лучших учеников. Склонность к занятиям литературой и философией обнаружилась у Мольера очень рано. Прилежный юноша с любовью переводил стихами философскую поэму Лукреция Кара «О природе вещей», эту знаменитую энциклопедию материализма древности.

С молодых лет направление мысли Мольера было предуказано учением французского философа-материалиста Пьера Гассенди, а самое увлечение философией было связано с настойчивым стремлением драматурга познать суть, «природу вещей» окружающего мира — недаром Буало назвал Мольера «созерцателем». Человек созерцающий, сосредоточенно думающий, глядит на нас и с портрета, нарисованного Лагранжем: «Говорил он мало, но метко, и к тому же наблюдал за повадками и нравами окружающих, находя превосходные способы вводить наблюденное в свои комедии».

Характерен и круг людей, с которыми был дружен Мольер. Еще молодым человеком он сближается с лицами, склонными к занятиям философией и литературой. Это Клод Шапель, обладатель живого иронического ума, ставший впоследствии писателем-памфлетистом; это Франсуа Бернье — в будущем автор смелого политического трактата; это драматург и философ Сирано де Бержерак. В провинции Мольер сближается с веселым поэтом-эпикурийцем д’Ассуси, с братьями Пьером и Тома Корнель. В Париже Мольер дружит с молодым Депрео Буало, с философом-гассендистом Ла Мот ле Вайе, с вольнодумной женщиной Нинон де Ланкло, с просвещенной дамой г-жой Саблиер, с юным Жаном Расином и, наконец, Лафонтеном, сказавшим как бы от имени всех собеседников и единомышленников Мольера: «Это мой человек».

Ведь богатые литературные источники, которыми, как показывают исследования, пользовался Мольер, — это первый показатель обширных знаний писателя, его значительного литературного опыта. Мольер — отличный латинист — четыре раза использует в своих комедиях сюжеты римских авторов; неоднократно обращается он к пьесам итальянского происхождения, пользуется испанским материалом. Отличный знаток литературы французского Возрождения, Мольер находит зерна для своих творений в сатире Матюрена Ренье или в комических историях, рассказанных в знаменитом романе Рабле. Свое «добро» Мольер находил и в закромах фарсового театра.

Можно было бы и дальше расширять список доказательств того, что актер Мольер был виднейшим литератором и литературно широко образованным человеком. И если за перо он взялся позже, чем поднялся на сцену, то это не значит, что писательство для него было делом вторичным по отношению к лицедейству.

Но так решительно подчеркивая писательство Мольера, не следует забывать и его собственное категорическое заявление: «Комедии пишутся для того, чтоб их играли».

Единство литературного и актерского творчества — действительно характернейшая черта гения Мольера. Величайший драматург Франции начал свое вхождение в театр как актер и оставался актером всю свою жизнь. Это обстоятельство имеет огромное значение, и дело не только в том, что пребывание на сцене способствует лучшему знанию законов театра. Главное в том, что, находясь тридцать лет на подмостках, Мольер собственной сценической практикой продолжал непрерывную французскую театральную традицию, развивая и согласовывая ее с требованиями жанра высокой комедии. Не только на самой сцене театра Мольера, но во всем внутреннем строе его комедий была сохранена стихия вольной площадной игры, открытая форма лицедейства, яркие краски масок, динамика внешнего построения действия — при том, что на подмостки были возведены современные типы и были показаны нравы и быт живой действительности.

Чрезвычайно важно было и то, что Мольер, оставаясь актером всю жизнь, был в непрестанном общении с сотнями тысяч зрителей. И если он сам воздействовал на их взгляды и вкусы, то народная аудитория своими аплодисментами, смехом, одобрением или порицанием формировала его вкус и направляла мировоззрение.

Неотделимость драматургии и театра была для Мольера неотделимостью творчества от его общественной функции. Драматург, будучи актером, сам доводил свои замыслы до конца, непосредственно сам делал свои пьесы подлинным достоянием народа.

Поэтому с такой определенностью и было им сказано: «Комедии пишутся для того, чтоб их играли».

И это явилось важнейшим условием того, что Мольер смог осуществить реформу современной комедии. Получилось так, что сцена способствовала Мольеру в его поисках новой комедии, а новая комедия стала главной причиной процветания его театра.

Но процесс этот был очень не прост.

Вступив на театральную стезю в юные годы, — и для этого отказавшись от должности «королевского обойщика» и от карьеры адвоката, — Мольер был полон светлых надежд. Он сдружился с семейством Бежаров, увлеченных театральным любительством. Старшая в семье дочь, Мадлена, была уже профессиональной актрисой. Влюбленный в театр, Жан-Батист влюбился и в Мадлену. Естественно, что он мечтал выступать со своей подругой в героическом репертуаре. Будущее рисовалось заманчиво, но познал он пока что лишь тернии актерского ремесла.

И беда была не только в ошибочном выборе героического амплуа. Любительская труппа, в которую вошел Мольер, не могла, конечно, со своим малооригинальным репертуаром и слабой актерской техникой, соперничать с двумя стабильными парижскими труппами — Бургундским отелем и театром Маре. С трудом протянув сезон 1644/45 года, театр (он гордо именовал себя Блистательным) оказался кругом в долгах, и Мольеру, взявшему на себя финансовую ответственность, даже пришлось отсидеть в долговой тюрьме.