Сергей Носов - Выпуск 3. Новая петербургская драматургия
Она входит, зажигает свечу.
Сколько мы тратим на свечи, не сосчитать. Почему бы вам, как приличному человеку, не писать при солнечном свете? Оно бы, может, как-то и яснее выходило…
Он заглядывает под стол.
А вы что потеряли?
ПОЭТ. Ничего.
АНЕТТА. Если ничего не потеряли, так бросьте искать, все равно ничего не найдете. (Зевает.) Ложитесь. Я только-только начала засыпать и вот опять…
ПОЭТ. Закрой окно. Мне дует в спину.
АНЕТТА. Оно закрыто плотно.
ПОЭТ. Ставни поди закрой.
АНЕТТА. Да что это с вами? Мы ставни сроду не закрывали. Ставни закрывают, когда из дому уезжают.
ПОЭТ. А теперь будем всегда закрывать.
АНЕТТА. На весь день?!
ПОЭТ. До дня еще нужно дожить. Доживем — там решим.
АНЕТТА. Как желаете, сударь, а я и в доме с закрытыми ставнями жить не буду, хоть вы меня режьте. Отправлюсь к брату на поклон и буду там продолжать…
ПОЭТ. Что продолжать?
АНЕТТА. Свою девическую жизнь. Авось войду в берега и потеку, как река, а так я с вами превращаюсь в лужу. (Уходит закрывать ставни.)
ГОЛОМ ДВОЙНИКА. Чего ты боишься? Того, что я ушел или того, что я приду? Не бойся, уйти я, к сожалению, от тебя не могу. А выйду по твоему первому зову. И даже без него. Стоит только дверцу открыть… Бедняга, как давно не открывал ты сердца своего!
ПОЭТ. Анетта!!!
Входит Анетта.
АНЕТТА. Ну что?
ПОЭТ. Помолчи.
АНЕТТА. Я и так молчу.
ПОЭТ. Молчи и слушай тишину.
Пауза.
Ну что ты слышишь? Ну?!
АНЕТТА. Ничего. Что можно слышать в тишине? На то она и тишина. А вы не заболели, сударь мой?
ПОЭТ. Не знаю. Я ничего сейчас не понимаю.
АНЕТТА. Ну-ка, дайте голову… (Щупает лоб, прикасается к нему губами.)
ПОЭТ (по-детски). Зачем ты усыпила собаку?
АНЕТТА. Затем, что проверяла на ней лекарство и еще затем… Дайте пульс. Чтоб вы…
ПОЭТ. Что я?
АНЕТТА. Молчите, я считаю.
Пауза.
Затем, чтоб вы ее не пинали, она всегда вам ночью мешала.
ПОЭТ. Не смей ей ничего давать. Пусть бодрствует со мной. Она не будет больше мне мешать. Собака чует, что есть, а чего нет… Кто свой, а кто чужой…
АНЕТТА. Вы, вроде, сударь, не больной. Голова холодная, а пульс, как у БОНАПАРТА. Одним словом, можно в бой. Если хотите, продолжайте писать. Я вам не стану мешать. Против рожна не попрешь. Только прошу вас больше не кричать. А давайте-ка… знаете что? Завяжем вам рот. И в самом деле, зачем вам он? Руки свободны, а его заткнем шарфом. Если правду сказать, он вам даже мешает. (Завязывает ему рот шарфом.) Вот так-то лучше. И пить будете меньше. Снять вы можете в любой момент. Когда начнется ваш аплодисмент, об котором вы мечтаете, вы шарф опустите и снова наболтаете. Сударь, да что ж вы меня за юбку хватаете? Не понимаю… На что вы намекаете? Сесть?.. Куда?.. Туда?.. С вами рядом в кресло? Да мы не поместимся вместе… Лечь? Вы что, сударь, сдурели? С вами лечь? Вы же не малое дитя, а я не ваша мать. И не блядь. Вы меня даже обижаете. Не так поняла? А как вас понять? Вы сами не знаете, чего желаете. (Садится на ручку кресла.) Ну, ладно… Только не надо со мной играть. Не надо голову на ручки опускать… Не надо так бурно дышать, вроде вы рыдаете… Не надо делать вид… Месье, да вы и в самом деле… Плачете?!
Действие второе
Та же ночь, и то же место действия. Миновало не более четверти часа. Поэт сидит за столом, ест, шарф повязан, как салфетка. Анетта вяжет в качалке.
АНЕТТА (поет).
Как Лизетта, ты —В тканях шелком шитыхЖемчуг и цветы в локонах завитых?Нет, нет, нет.Нет, ты не Лизетта.Нет, нет, нет.Бросим это имя.Кони у крыльцаЖдут Лизетту ныне.Самый цвет лица куплен в магазине!Нет, нет, нет.Нет, ты не Лизетта.Нет, нет, нет!Бросим это имя…
Не чавкайте так, сударь мой, следите за собой. Когда обедать будете у короля, что скажут при дворе о ваших манерах?
ПОЭТ. Никогда…
АНЕТТА. Почему?
ПОЭТ. Я слишком стар, чтобы заводить новые знакомства.
АНЕТТА. Это еще очень под большим ВОПРОСОМ. Придумали глупость, а за вами все, кому не лень, повторяют. Как же! Умник большой: оставил короля с носом… А я вам скажу, что мужчина ни для чего не бывает слишком стар. Иной раз сегодня посмотришь, — песок из него сыплется, а завтра берет и женится на молодой, а послезавтра так входит в азарт, что ей уже изменяет с другой.
ПОЭТ. Мерзость.
АНЕТТА. А что не мерзость? Если принюхаться, в этом мире постоянно что-то воняет. На сегодня суп хорош, а на завтра и в рот его не возьмешь, хоть бери и свиньям выливай… Человек ко всему привыкает. А иначе хоть и не родись совсем… Но для чего-то все-таки нас зачинают…
ПОЭТ. Глупость.
АНЕТТА. Конечно, месье. Если вдуматься, все глупость. Но от большого ума болит голова, а от боли человек страдает. Потому вроде и выхода другого нет. Человек человека рожает. Кроме, конечно, таких как мы с вами калек.
ПОЭТ. Уважаю…
АНЕТТА. Кого?
ПОЭТ. Тебя.
АНЕТТА. Конечно. Еще бы вам меня не уважать. Я вам заменяю родную мать. А мужчина, если правду сказать, только этого и желает. (Поет.)
Ты цветком цвела,Пела вольной птицей.Но тогда былаБедной мастерицей.Нет, нет, нет!Нет, ты не Лизетта…
ПОЭТ. Другое.
АНЕТТА. Не спешите. Дайте это допеть сначала. Чем песня вам не хороша? По-моему, в ней есть душа.
ПОЭТ. Блюдо тащи другое.
АНЕТТА. Вы что, совсем сдурели? Я еще не готовила ничего такого другого. Остался суп от вчера, я его и дала, а больше нет и в помине ничего. Вы все сожрали.
ПОЭТ. Врешь.
Пауза.
АНЕТТА. А почем вы знаете?
ПОЭТ. Вижу по глазам.
АНЕТТА. Сами врете. Вы моих глаз не можете видать. Потому что пальцами в зубах ковыряете, а своими глазами по сторонам шныряете. Про ваши манеры я уже молчу, но что вы все время ищете — не пойму.
ПОЭТ. Привычка.
АНЕТТА. Опять неправда. Я все ваши привычки как свои пять пальцев знаю.
ПОЭТ. Новая.
АНЕТТА. И новой нет такой. Я все ваше новое сразу замечаю. К привычке нужно привыкнуть, чтоб она привычкой стала. Привычка это старая жена. А если она вчера еще у вас не ночевала, так она не привычка, а приблудная девка пока.
ПОЭТ. Или невеста.
Пауза.
АНЕТТА. Ну что ж, невеста… Это очень даже может быть… Я как-то не подумала об этом. Ну да… Кучер позже всех замечает, что карета сзади горит, потому что спиной сидит… Там с вечера, кажись, еще бобы остались. (Встает.) А вы, сударь, совсем не такой простой, каким себя изображаете. Вроде, и пьяный, и сочиняете, а что есть где пожрать — не пропускаете. (Уходит.)
ПОЭТ.
Нет, нет, нет,Нет, ты не Лизетта.Нет, нет, нет.БРОСИМ имя это.
Одеяло на кровати начинает шевелиться, появляется Двойник.
Вставай с постели… Моей.
ДВОЙНИК. Зачем?
ПОЭТ. Я сейчас сам лягу спать.
ДВОЙНИК. Ты давно уже спишь. Ты не просыпался ни на минуту. Всю жизнь проспал. Если хочешь, можешь лечь рядом.
Поэт смеется.
ДВОЙНИК. А что ты так гнусно хихикаешь? Ты принял это за скабрезный намек? Наверняка. Я знаю, что у тебя испорченное воображенье и оно работает очень часто не в том направленье. А между прочим, я и так провожу с тобой каждую ночь. Очень редко мне удается побродить одному.
ПОЭТ. Все-таки удается?
ДВОЙНИК. Иногда, как в чаду, ты меня вызываешь и куда-то посылаешь. Не глядя на меня, киваешь в ту сторону, куда мне следует идти. Я обычно подпрыгиваю от восторга, как молодой козел, настолько мне дорога каждая минута свободы и бегу, то есть лечу в указанном направлении и натыкаюсь…
ПОЭТ. На что?
ДВОЙНИК. На то, что ты хотел увидеть. Сегодня в полночь это был убогий пьяница, толстый, такой же лысый, как и ты. Хотя, возможно, он был не толст, а слишком худ и просто опух от гнусного пойла и голода. Но он был весел, брел по берегу, руками размахивал и бормотал, как будто напевал какую-то песенку. Я расслышал слово одно: ЯБЛОЧКО. Потом он вдруг вздохнул глубоко, подошел к воде и упал лицом вниз. Там было мелко, ему едва по щиколотку, но он, бедняга, этого не знал и утонул.
