Сергей Носов - Выпуск 3. Новая петербургская драматургия
ПОЭТ. И ты не вмешался?
ДВОЙНИК. За кого ты меня принимаешь? Как можно вмешиваться в такие дела? Если душа отлетела, значит, она отлетела, когда захотела. Значит, ей надоело тело. Не стану же я ее ловить и впихивать в старый, грязный мешок… Знаешь, кто это был?
ПОЭТ. Имя?! Фамилия?
ДВОЙНИК. Если ты не помнишь его фамилии, как же могу ее помнить я? В твоей писанине, где ты упоминаешь сотни друзей и врагов ее нет и следа.
ПОЭТ. Эпизод! Напомни хоть какой-нибудь случай!..
ДВОЙНИК. Вы — дети бродите, бродите вдвоем по лесу долго, заблудившись… Потом выходите у незнакомой деревни и, совершенно выбившись из сил, засыпаете в стогу сена, голодные, холодные, прижавшись тесно друг к другу и согреваясь общим теплом. Ты плачешь, он тебя гладит по голове и целует… Помилуй Бог! Как славно люди врут. Ты так расширил круг друзей, а на поверку всех прошедших дней, он был твой единственный друг.
Входит Анетта с тарелкой.
АНЕТТА. Вот бобы и лук зеленый. Так и быть, набейте до отказа брюхо, потому что до вечера, видит Бог, я вас ничем кормить не буду, хоть режьте меня. Ешьте! (Ставит перед ним тарелку.) А утром выпьете сенны натощак. Что я хотела еще сказать?
Пауза.
Ах, да! Уж, как вы хотите, сударь, но вот вы поедите, я тарелку заберу… То есть сначала вас в постельку уложу, как дитя, потом тарелку заберу, свечу погашу и уйду. Я вас силком заставлю спать… И тут уж надобно подумать: а может вам и вправду на ночь ставни закрывать? К примеру, нынче полнолунье. Луна, как харя нашего трактирщика ДЮВАЛЯ, а глядя на него и не хотя, а выпьешь. Вот дала же природа поганую рожу и при этом нежную и белоснежную кожу… Видно, перепутала адреса. А у соседки слева дочка, она над ней дрожит, как квочка. Бедняжке замуж давно пора, а вся в прыщах и гнойниках и выйти даже боится со двора…
Анетта усаживается в кресло и продолжает вязать.
ПОЭТ (осторожно.) Ты ничего не видишь?..
АНЕТТА. Я вяжу на ощупь. Это так приятно, не глядя, делать дело — руки сами ходят, а голова свободна, можно и не думать…
ДВОЙНИК. Как в любви.
ПОЭТ. А где он сейчас?
ДВОЙНИК. Возможно, там же, а возможно, уже в каком-то морге. Под номером, как безымянный.
АНЕТТА. Кобель спит в конуре.
ПОЭТ. У него есть имя!
ДВОЙНИК. Но кто его знает?
АНЕТТА. Я, сударь, считала и по сей день считаю, что это ВЫЗОВ — назвать беспородного пса, как короля. Это может принести несчастье. Вы республиканец, не к ночи будь сказано, месье, а я имею уваженье к благородной власти. Власть голодранцев — это смута, голод и драка. И я собаку буду звать собакой. Я так ему и говорю: иди сюда, кобель. А он, между прочим, сразу бежит и хвостом виляет, а на вашего ЛУИ — рычит…
ДВОЙНИК. А знаешь, какая табличка на морге висит?
АНЕТТА. Ешьте, сударь, время бежит… Вся ваша публика давненько спит… (Смеется.)
ДВОЙНИК. СВОБОДА, РАВЕНСТВО и БРАТСТВО.
ПОЭТ. Не смей над этим потешаться!
АНЕТТА. Нет, плакать стану! Что ж делать, если мне смешно?..
ДВОЙНИК. Мой друг, дабы ценность не утратила ценность, над ней полезно иногда смеяться.
Пауза.
АНЕТТА.
Как яблочко румян,Одет весьма беспечно,Не то, чтоб очень пьян, —Но весел бесконечно.Есть деньги — прокутит,Нет денег — обойдется,Да как еще смеется!«Да ну их!» — говорит,«Да ну их!» — говорит,«Вот, — говорят, — потеха!Ей-ей умру,Ей-ей умру,Ей-ей умру от смеха!»
ДВОЙНИК. Давай сбежим, пока старуха спит.
ПОЭТ. Куда сбежим?
ДВОЙНИК. Да мало ли куда. Покуда ночь — себе мы господа. Свобода у людей кончается с первым криком петуха. Что надевает, просыпаясь, человек? ОКОВЫ. И с неохотою в тюрьму вступает снова.
ПОЭТ (тихо). Если нет любви…
ДВОЙНИК. Ах, милый мой! Какая же в тюрьме любовь? Одни унылые попытки разогреть хладеющую кровь. Пошли.
ПОЭТ. Мне не подняться.
ДВОЙНИК. Я научу тебя, как с телом управляться. Смотри и повторяй движения за мной…
Оба встают.
Подумай сначала правою рукой, потом всей левою… (Показывает движенья. Поэт их повторяет). Потом ножным мизинцем… Подумай печенью? Ага… Болит. Потом подумай всем хребтом… Попробуй думать животом… Ага? Набит?.. Пускай все тело думает и говорит… Сейчас спадут оковы, и будешь ты, как новый.
Пауза.
А теперь летим!.. Не бойся. Выше, выше, по книжным полкам поднимаемся и пробиваем крышу… Больно?
ПОЭТ. Темно. Я ничего не вижу.
ДВОЙНИК. Пролетаем тучку. Сейчас она закончится, глаза откроешь и посмотришь вниз. Уже смотри! О Господи! Какой ты трус… Открой глаза, не бойся. Под тобой Париж!
АНЕТТА.
Забился на чердакМеж небом и землею,Свистит себе в кулакДа ежится зимою,Его не огорчит, что дождь сквозь крышу льется,Измокнет весь, трясется,«Да ну их», — говорит!«Да ну их», — говорит.«Вот, — говорит, — потеха!Ей-ей, умру,Ей-ей, умру,Ей-ей, умру от смеха…»
ДВОЙНИК. Боишься высоты?
ПОЭТ. Боюсь.
ДВОЙНИК. А знаешь, почему? Боишься опускаться. А тот, кто не умеет падать, не научится подниматься. Смотри, как он прекрасен, наш ночной Париж.
ПОЭТ. Давай-ка приземляться…
ДВОЙНИК. Сейчас… Сейчас разыщем Пляс Пигаль… Левей, чуть-чуть левей. И не мрачней, попробуй улыбаться…
ПОЭТ. Я падаю.
ДВОЙНИК. Держись. Не за меня, а за себя. Не смей хвататься… (Бьет его по голове и хватает под мышки.) Так проще мне управиться с тобой. А то угробишь нас двоих своею головой.
Оба садятся на пол. Пауза.
ПОЭТ. На чем я?
ДВОЙНИК (оглядываясь). Тротуар под нами, невдалеке сортир. Попробуй притвориться пьяным.
ПОЭТ. А я и так навеселе.
ДВОЙНИК. Попробуй пьяным быть вдвойне. (Пьянея.) И при этом не шататься…
ПОЭТ (поет).
У молодой жены богатые наряды,На них устремлены завистливые взгляды…Злословье не щадит, от сплетен нет отбою,А он, махнув рукою,«Да ну их», — говорит…«Вот, — говорит, — потеха!Ей-ей умру…Ей-ей умру…Ей-ей умру от смеха…»
ДВОЙНИК. Вот, кажется, сейчас ты стал чуть-чуть похож на человека.
АНЕТТА. И все-таки зависит все от первого шажка! Какую славу принесла вам эта песенка… А вы над ней почти что не трудились. Весь день, мне помнится, шалили, веселились… А перед ужином в два счета разродились. Вы были молоды тогда и на меня так часто не сердились. А что до крика, то вообще не повышали голос никогда. Вернуть бы прежние года…
ДВОЙНИК. Смотри, какие лица!..
ПОЭТ. Стеклянные…
ДВОЙНИК. А за стеклом?
ПОЭТ (вглядываясь). Стекло другое… Матовое.
ДВОЙНИК. А дальше третье. И так, мой милый, без конца. Все лица врут. Не лгут одни глаза.
ПОЭТ. Любимые…
ДВОЙНИК. Ах, дорогой, «любимые глаза» — одно названье. То, что сегодня так любимо, через пару лет сплошное наказанье.
ПОЭТ. Ты… как относишься… к любви?
ДВОЙНИК. Пьяней! Еще пьяней!
ПОЭТ. К любви ты как относишься?
ДВОЙНИК. По милости твоей, болван… Я, к сожаленью, не любил.
ПОЭТ. По милости моей, ты говоришь…
ДВОЙНИК (поднимает его). Чуть-чуть повыше…
ПОЭТ. Куда?..
ДВОЙНИК. Давай-ка поднимайся!
ПОЭТ. Запросто. Я сам… Не прикасайся!
Пауза.
ДВОЙНИК. Летим.
ПОЭТ. Летим и говорим. По милости моей… По милости моей?
ДВОЙНИК. По милости твоей я не влюблялся. Ты никого не допускал до сердца своего. Ты опасался.
ПОЭТ (возмущенно). Опасался? Певец любви?
ДВОЙНИК. Ой, ради Бога, не смеши, я упаду. Ты певец любви?
ПОЭТ. Я признанный певец… И в почестях я не нуждался… И, несмотря на популярность имени… На одобренье множества людей… и расточаемые похвалы в театре… На протяженье многих лет… На протяженье многих лет… Теряю мысль.
