Эжен Ионеско - Орифламма

Д ж о н Б у л ь. Небогатое воображение. Если все это литература, то весьма посредственная.

Ж у р н а л и с т. Не сравнить с нашими поэтами.

1-й а н г л и ч а н и н. И даже с иностранными. Никто еще не превзошел Данте.

2-й а н г л и ч а н и н. Все это мало интересно, мало интересно.

2-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а. А меня это волнует, волнует.

М а р т а. Ну, а когда ты поднялся еще выше? Когда ты был совсем высоко?

Ж о з е ф и н а. Что ты еще видел?

Б е р а н ж е. На самую большую высоту я попал, чтобы видеть, что происходит в других местах.

Ж у р н а л и с т. Ну, а там что вы видели?

Д ж о н Б у л ь. Что самое захватывающее?

1-й а н г л и ч а н и н. Менее вульгарное?

2-й а н г л и ч а н и н. Более веселое?

Б е р а н ж е. Я был на гребне невидимой крыши, к которой я прикоснулся лбом, там, где сходятся пространство и время. Я смотрел направо и налево, назад и вперед.

Когда он произносит последнюю фразу, 1-й англичанин говорит жене: «Ребенку пора спать».

1-я а н г л и ч а н к а (беря Мальчика за руку). Пойдем домой.

1-й англичанин и Мальчик неторопливо уходят в левую кулису, где слабые звуки и неясные отсветы фейерверка намекают на грустный праздник.

Б е р а н ж е. Бездомные пропасти, бомбардировки, бомбардировки, бездонные пропасти врезались в долины, уже давно разоренные и опустошенные.

2-й а н г л и ч а н и н (беря за руки жену и дочь). Эти глупости могут их взволновать.

Они уходят медленно, прогуливаясь, в правую кулису, глядя на праздник.

Б е р а н ж е. А потом, потом, потом…

Д ж о н Б у л ь. Могли бы нам привезти лисицу или эту самую свинью, чтобы мы поверили.

Ж у р н а л и с т (Джону Булю). Идемте? Паб открыт.

Медленно удаляются в глубину сцены, потом уходят вообще.

1-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а (2-й пожилой англичанке). Уже поздно.

Б е р а н ж е…миллионы исчезающих миров; миллионы взрывающихся светил.

2-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а. Мне холодно. Пойдем выпьем чаю.

Две пожилые англичанки тихонько уходят.

Б е р а н ж е. А затем, затем бесконечный огонь сменился льдом, а лед пламенем. Ледяные и огненные пустыни, вгрызаясь друг в друга, двигались к нам… двигались к нам.

Ж о з е ф и н а. Скажи это людям, расскажи им скорее, что ты видел. Послушайте, что он говорит.

М а р т а. Они не слушают.

Б е р а н ж е. Никто не может мне поверить. Я так и знал, что никто мне не поверит… грязь, огонь, кровь… бескрайние завесы огня…

М а р т а. Я тебе верю. Мы верим тебе.

Б е р а н ж е. И даже если бы мне поверили, даже если бы поверили…

Ж о з е ф и н а. Тогда чего ты ждешь? Возьми нас за руки, как ты уже делал, и полетим.

М а р т а. Улетим скорей!

Б е р а н ж е. Куда?

Ж о з е ф и н а. Унеси нас за ту сторону, за пределы ада.

Б е р а н ж е. Увы! Не могу, дорогие мои. Дальше ничего нет.

Ж о з е ф и н а. Как ничего?

Б е р а н ж е. Ничего. Дальше ничего больше нет, только безграничные пропасти… одни только пропасти.

Наступает кроваво-красный вечер, слышны взрывы петард, видны красные вспышки. Играет сельская праздничная музыка, грустная и веселая одновременно.

М а р т а. Слышишь? Видишь? Мне страшно.

Б е р а н ж е. Это еще ничего, мои дорогие. Пока это всего лишь праздник, вроде английского 14 июля. (Опустив головы, Беранже, Жозефина и Марта идут в сторону красных огней деревни.) Сейчас еще ничего, пока ничего.

М а р т а. А может, ничего и не будет, кроме этих петард… может, все уладится… может быть, пламя погаснет… а лед растает… пропасти зарастут… быть может… сады… сады…

Уходят.

Занавес

Жертвы долга

Ш у б б е р т.

М а д л е н.

П о л и ц е й с к и й.

Н и к о л а й В т о — Р о й.

Д а м а.

М а л л о т.

Мещанская обстановка. Шубберт, сидя в кресле у стола, читает газету.

Его жена Мадлен сидит за столом на стуле и штопает носки.

М а д л е н (прерывая работу). Что нового пишут?

Ш у б б е р т. Ничего. Кометы. Космические потрясения где-то во вселенной. Почти ничего. Кто-то возмущается, что соседские собаки гадят прямо на тротуар…

М а д л е н. И правильно недовольны. Противно, когда тебе действуют на нервы.

Ш у б б е р т. А каково тем, кто живет на первом этаже? Утром они открывают окна, все это видят, и настроение испорчено на целый день.

М а д л е н. Они слишком чувствительны.

Ш у б б е р т. Нервозность свойственна нашему веку. Современный человек утратил прежнюю безмятежность.

Пауза.

А, вот еще коммюнике.

М а д л е н. Что за коммюнике?

Ш у б б е р т. Это довольно интересно. Администрация предлагает жителям больших городов быть невозмутимыми. Это, по их мнению, единственный способ преодолеть экономический кризис, избавиться от душевной неуравновешенности и избежать жизненных неурядиц.

М а д л е н. Все прочее уже испробовали. И ничего не вышло. И никто, наверное, в этом не виноват.

Ш у б б е р т. Пока администрация только дружески советует следовать ее рекомендациям. Но нас не проведешь: хорошо известно, что рекомендации всегда оборачиваются приказом.

М а д л е н. Ты всегда торопишься с выводами.

Ш у б б е р т. Совет вдруг превращается в правило, в суровый закон.

М а д л е н. А как бы ты хотел, друг мой? Закон необходим, а раз уж он необходим и даже неизбежен — он хорош, а все, что хорошо, — приятно. Ведь очень приятно подчиняться закону, быть добропорядочным гражданином, выполнять свой долг, иметь чистую совесть…

Ш у б б е р т. Да. Мадлен, в сущности, правда на твоей стороне. Закон — это не так уж плохо.

М а д л е н. Само собой разумеется.

Ш у б б е р т. Важное преимущество самоотречения в том, что оно и в политике, и в мистике. И там и тут оно плодотворно.

М а д л е н. Образно говоря, оно позволяет убить двух зайцев сразу.

Ш у б б е р т. Вот этим-то оно и хорошо.

М а д л е н. Вот именно.

Ш у б б е р т. Впрочем, если вспомнить, чему нас учили в школе, то будет очевидно, что подобный способ администрирования — пропаганда невозмутимости — с успехом применялся три века назад, и пять веков назад, и девятнадцать веков назад, и в прошлом году..

М а д л е н. Ничто не ново под луной.

Ш у б б е р т…для руководства населением целых метрополий, деревень (встает) и для управления нациями, подобными нашей.

М а д л е н. Сядь.

Шубберт садится.

Ш у б б е р т (сидя). Вот только способ этот требует принести в жертву некоторые личные удобства. А это все-таки утомительно.

М а д л е н. Это не совсем так!.. Не всегда трудно жертвовать. Бывают разные жертвы. Даже если вначале трудно избавиться от некоторых привычек, то потом, когда избавишься, о них просто забываешь.

Пауза.

Ш у б б е р т. Вот ты часто ходишь в кино, любишь театр.

М а д л е н. Как все.

Ш у б б е р т. Больше, чем все.

М а д л е н. Да, скорее, больше, чем все.

Ш у б б е р т. Что ты думаешь о современном театре, каковы твои взгляды на театр?

М а д л е н. Опять ты со своим театром. Все время об одном и том же. Ты на нем помешался.

Ш у б б е р т. Считаешь ли ты, что в театре можно создать что-то новое?

М а д л е н. Я повторяю — ничто не ново под луной. Даже если луны нет.

Пауза.

Ш у б б е р т. Ты права. Да, ты права. Все пьесы от античности до наших дней были не чем иным, как детективными историями. Театр всегда или — жизнь, или — детектив. Любая пьеса — это расследование, доведенное до логического конца. Всегда есть загадка, которую нам разгадывают в последней сцене. Иногда чуть раньше. Ищут и находят. С таким же успехом можно все раскрыть в самом начале.

М а д л е н. Что ты имеешь в виду, дорогой?

Ш у б б е р т. Я думаю о чудесном спасении женщины, которую не сожгли живьем только благодаря вмешательству Богоматери. Но, если не принимать во внимание божественное вмешательство, оно, впрочем здесь и ни при чем, остается следующее: некая женщина подговаривает двух бродяг убить своего зятя по причинам двусмысленным…

М а д л е н. И непристойным…

Ш у б б е р т. Приходит полиция, идет расследование, находят преступницу. Это натуралистический детективный театр. Театр Антуана.

М а д л е н. Это действительно так.

Ш у б б е р т. В сущности, театр никогда не развивался.

М а д л е н. А жаль.

Ш у б б е р т. Ты же видишь, это драматургия загадки, детективной загадки. Всегда было именно так.

М а д л е н. Ну а классицизм?

Ш у б б е р т. Это изысканный детективный жанр, как всякий натурализм.

М а д л е н. Ты рассуждаешь оригинально. Может быть, ты и прав. Но все-таки нужно узнать мнение осведомленных лиц.

Ш у б б е р т. Каких лиц?

М а д л е н. Такие люди есть среди любителей кино, преподавателей Коллеж де Франс, среди влиятельных членов Агрономического института, среди норвежцев и некоторых ветеринаров… Особенно у ветеринаров, у них, должно быть, много мыслей по этому поводу.