Вальсингамские девы - Анна Морион
– Куда ты? – сонно спросила его Кристин, проснувшаяся и увидевшая, как любовник бесшумно покидает их спальню.
– У меня бессонница, – коротко бросил тот, вышел из спальни и закрылся в своем кабинете.
После этого ночного испытания лорд продолжал усиленно бороться со своим порочным желанием, но с каждым днем образ кроткой смущенной девушки с большими голубыми глазами и розовыми приоткрытыми губами все чаще возникал перед ним, прокрадывался вглубь его сознания. Все эти чувства и мысли граф старался забыть в постели с Кристин, но однажды ему показалось, что вместо Кристин, в его постели лежит Кэсси, одетая в белое ночное платье. Он как ошалевший выскочил из спальни и вновь закрылся в кабинете, проклиная Кэсси, превратившую его в безумца.
«Нужно срочно уехать из этого проклятого места! – решил граф, пытаясь прогнать образ Кэсси с помощью крепкого виски. – Какой позор! Будь проклята эта девчонка! Будь прокляты все Глоуфорды!»
Но воплотить в реальность свое решение он не смог: ремонт его поместья в Уэльсе был не завершен, поэтому, скрепя сердце, лорд Дрэймор уговорил себя потерпеть еще месяц, а затем навсегда покинуть Риверсхольд и продать его, от греха подальше. Когда из Уэльса пришло письмо с вестью о том, что поместье отремонтировано, граф вздохнул с облегчением: за этот месяц, когда Кэсси не попадалась ему на глаза, он сумел заставить утихнуть свои болезненные чувства и желание к ней, и решил, что окончательно избавился от власти над ним голубоглазого кудрявого демона.
До переезда в Уэльс оставалось два дня, и Кристин слезно умоляла возлюбленного разрешить ей в последний раз привести в Риверсхольд Кэсси, чтобы она смогла попрощаться с любимой сестрой.
– Ведь, возможно, я больше никогда ее не увижу! – восклицала Кристин, целуя лицо графа, в попытке задобрить его. – Мы устроим небольшой прощальный ужин, и, если ты не желаешь ее видеть, пусть слуги накроют его в моих покоях.
Лорд Дрэймор нахмурился – его объял страх того, что он вновь окажется в пропасти своих желаний, которых был полон тогда, оставшись наедине с Кэсси, однако гордость решительно заявила ему, что теперь девчонка не имеет над ним никакой власти, и он свободно может провести последний прощальный ужин в Риверсхольде в ее скромном обществе.
– Что ж, дорогая, я позволяю ей прийти, – благосклонным тоном сказал он Кристин. – Но прикажи накрыть в парадной столовой, все-таки Кэсси твоя сестра, и ты действительно увидишь ее в последний раз.
Кристин невероятно обрадовалась позволению любовника и поблагодарила его долгим страстным поцелуем. Однако лорд предпочел бы другой поцелуй – тот, что Кристин дарила ему на заре их отношений – робкий и боязливый. Та скромная девушка – прислуга немки Гольдберг исчезла, и ее место заняла светская дама, чьи поцелуи, полные неукротимой страсти, лишь обжигали.
«Где же твоя робость? Как же скоро ты убила в себе муки совести и порядочность!» – с насмешкой подумал граф, целуя Кристин в ответ, однако, несмотря на свое недовольство, он не мог отказаться от нее – эта красавица словно околдовала и манила его к себе, как манит сирена моряков в бездонные сети океана.
– Но, любовь моя, чем Кэсси провинилась перед тобой? – спросила Кристин, желая узнать причину неприязни возлюбленного к ее младшей сестре.
Тот пристально посмотрел в ее глаза и иронично усмехнулся.
– Она плохо на тебя влияла, – ответил он, но мысленно добавил: «И на меня». – Но, надеюсь, сегодня за ужином она будет вести себя прилично?
– Безусловно, дорогой, я прослежу за этим.
Кристин послала в Вальсингам посыльного, с запиской для Кэтрин, в которой уведомила ее о том, что хозяйка Риверсхольда желает попрощаться с их младшей сестрой, но Кейт боялась отпустить Кэсси. Да еще и после того, как Кристин (как считала Кейт) сама же прогнала ее от себя! С тех пор, как случилась эта неприятность, Кэсси была задумчива и почти не разговаривала, а на ее лице всегда присутствовало выражение страдания, которое не смывалось ничем, несмотря на все усилия и молитвы Кэтрин. Но, едва Кэсси услышала о том, что Кристин вновь зовет ее в свой «дворец», она тут же расцвела, как замерзший бутон розы под теплыми лучами солнца. Бедная девушка, она считала, будто сделала что-то плохое, и именно поэтому Кристин и ее жених прогнали ее от себя.
Крепко сжав зубы, чтобы не заплакать от разочарования и обиды за неразумную в своих выводах Кэсси, Кэтрин переодела сестру в самое лучшее ее белое платье, надела ей на голову белый чепец (который Кэсси, направляясь в Риверсхольд, повесила на ближайшее же дерево), а затем с разбитым сердцем наблюдала за тем, как нарядная Кэсси уходит с лакеем Кристин в Риверсхольд. Едва счастливая Кэсси скрылась с ее глаз, Кейт бросилась в комнату отца, упала на колени перед распятием и принялась громко молиться, не сдерживая слез горечи. Девушку терзала обида того, что Кэсси не осознавала истинной заботы и любви, которую всю, до последней капли, отдавала ей Кейт, и того, что неразумная сестра радовалась объедкам и крохам, что кидала ей, с высоты своего порочного пьедестала, Кристин.
Хозяйка Риверсхольда встретила младшую сестру у ворот поместья, с любовью обняла ее и, взяв за руку, повела за собой в дом.
– Но, обещай мне, что будешь вести себя тихо и не баловаться, – командным тоном сказала она сестре, по пути в столовую.
– Да, как скажешь, – с готовностью согласилась восторженная Кэсси. – Я буду молчать, как камешек!
– Вот и умница, – ласково отозвалась на это Кристин.
Когда сестры зашли в роскошную столовую, Кэсси оробела, увидев графа Дрэймора, ожидающего их прихода. Девушка сильно смутилась и устремила взор в пол, а когда граф подошел к ней и вежливо поприветствовал ее, она побоялась даже взглянуть на него.
«Как прелестна эта полоумная девчонка!» – вновь пронеслось в разуме графа, и он тут же поспешил отойти от Кэсси и занять свое место за столом, мысленно ругая себя и пытаясь выглядеть радушным хозяином, прячась за маской равнодушия.
Кристин усадила Кэсси за стол и заняла место рядом с любовником.
Сидя там, куда усадила ее сестра – напротив графа, испуганная Кэсси боялась смотреть на них – великолепных, одетых в богатые роскошные наряды хозяев Риверсхольда, а когда лакей стал обносить блюда, она вцепилась пальцами в подол своего платья
