Дмитрий Мережковский - Борис Годунов (киносценарий)
Пристав. Здорово, хозяйка.
Хозяйка. Добро пожаловать, гости дорогие, милости просим.
Пристав. Э, да тут угощенье идет. (Григорию). Ты что за человек?
Григорий. Из пригорода, в ближнем селе был, теперь иду восвояси.
Пристав. Хозяйка, выставь-ка еще вина. Мы здесь попьем, да побеседуем.
Садятся за стол. Хозяйка приносит вино. Пьют. Один из приставов важно осматривает Григория.
1 Пристав (другому). Алеха, при тебе ли царский указ?
2 Пристав. При мне.
1 Пристав. Подай сюда.
Григорий. Какой указ?
1 Пристав. А такой: из Москвы бежал некоторый злой еретик. Слыхал ты это?
Григорий. Не слыхал.
Пристав. Не слыхал? Ладно. Приказал царь всех прохожих осматривать, чтоб того беглого еретика изловить и повесить. Знаешь ли ты это?
Григорий. Не знаю.
Пристав. Умеешь читать?
Григорий. Умею.
Пристав. Ну так вот тебе царский указ.
Григорий. На что мне его?
Пристав. А читай, коли умеешь. Вслух читай.
Григорий (читает). «Чудова монастыря недостойный чернец Григорий впал в ересь и дерзнул, наученный диаволом, возмущать святую братию всякими соблазнами и беззакониями. А по справкам сказалось: отбежал он, окаянный Гришка, к Литовской границе…»
Пристав. Ну вот.
Григорий (продолжает). «А лет ему, вору Гришке, от роду… (останавливается) за 50, а росту он среднего, лоб имеет плешивый, бороду седую, брюхо толстое».
Пристав. Стой, стой. Что-то нам не так было сказано.
2 Пристав. Да помнится, сказано было лет ему 20. А волосы рыжие, глаза голубые…
1 Пристав. А ты, что же читаешь нам? Забава тебе, что ли? Лоб плешивый, борода седая? (Шепчет про себя). Волос рыжий, глаза голубые… (всматривается в Григория). Да это, друг, уж не ты ли?
Григорий вдруг выхватывает из-за пазухи кинжал. Пристава отступают, он бросается в окно.
Пристав. Держи. Держи.
Оба бегут к двери. Распахнув дверь, опрокидывают кадку. Оттуда вываливается белая громадная туша.
Туша (истошным голосом). Да воскреснет Бог и расточатся врази его. Да бегут от лица Его все ненавидящие Его…
Пристава (сначала остолбеневшие, беспорядочно кричат, набросившись на Мисаила, который валяется на полу). «Да вот он, еретик-то». «Гришка!» «Да кто ты, прах тебя возьми?» «Да тот-то где, Гришка-то?»
Один пристав выбежал за дверь, кричит оттуда: «Алеха! Алеха! Сюды иди, лови энтого. Брось ты черта седого».
Оставленный Мисаил подымается с полу. Кидается с размаху в окно. Не может пролезть, ругается. Хозяйка сзади помогает. Наконец его просовывает. Слышно, как он шлепнулся за окном, оханье, потом бегущие шаги. Некоторое время в избе только плачущая и крестящаяся хозяйка. Потом опять вбегают пристава. Накидываются на хозяйку. Кричат наперерыв: «Как провалился. Да и коней, коней нет, коней увел. А этот-то где? Гришка-то? Да какой он Гришка? А чего он в муку залез, коль не Гришка? Ты куда монаха-то дела?» и т. д., и т. д.
Хозяйка на все отвечает плача, что знать ничего не знает и ведать не ведает.
Пристава набрасываются друг на друга в полной растерянности.
В это время по лесной дороге скачет Григорий. Он далеко впереди. На втором коне – Мисаил, распластавшись, держась за гриву, весь еще в муке. Григорий скачет. Мелькнула часовня на Чеканском ручье. Дальше. Все на некотором расстоянии несутся кони. Наконец они почти вместе.
А вот и Луевы горы. Литва.
XI. Письмо нунция
Палата с низкими сводами, с византийской росписью по стенам. Но на этой росписи, на главной стене, – большое католическое Распятие черного дерева с Христом из слоновой кости. Стол под ним покрыт темно-фиолетовым бархатом; на нем высокие католические светильники, священные сосуды, чаши, дароносицы, остензории и т. д. вокруг служки в белых кружевных накидках с серебряными колокольчиками в руках.
Отец Игнатий, секретарь Рангони, читает молитвенник. Входит Рангони, преклоняется перед Распятием, творит молитвы. Слышна органная музыка и тихое пение.
Окончив молитвы, Рангони подымается. Жестом отсылает служек.
Рангони (о. Игнатию). Я должен продиктовать вам важное письмо кардиналу Боргезе,
О. Игнатий садится и приготовляется писать.
Рангони (диктует). Прошу, ваше преподобие, доложить Святейшему отцу о свидании моем с царем Борисом. Я передал поздравления Его святейшества, а также пожелания его о соединении церквей. Но на сие последнее царь Борис, подобно всем упорным и невежественным схизматикам московским, ответствовал мне лукаво и уклончиво. Я имею, однако, другие, лучшие вести. Сын царя Иоанна, прямой наследник московского престола, царевич Димитрий, почитавшийся убитым, Божьим чудом спасен. Ныне, при нашем содействии, он имеет быть отправлен, до времени, в Литву. Мы уповаем, что Святейший отец примет его под свое высокое покровительство, о чем известит и короля Сигизмунда[23] польского, верного сына святой нашей церкви. Сей воскресший Димитрий, воссев на престол своих предков, будет нам великой помощью во святом деле возвращения московских схизматиков в лоно единой апостольской Римской церкви. Аминь.
Берет письмо у о. Игнатия, прочитывает его, подписывает и запечатывает своей печатью. Затем снова склоняется перед Распятием. Слышны те же звуки органа, медленно затихающие.
XII. Бал у Мнишек
Замок Сандомирского воеводы, Юрия Мнишек[24], в Самборе. Ряд освещенных зал. Бальная музыка. Пары танцующих кавалеров и дам.
О. Мисаил с подстриженными волосами и бородой, в слишком для него узком, арамантового бархата, польском жупане, в желто-шафранных, атласных штанах в обтяжку, стоя у поставца с винами и попивая венгерское, смотрит на танцующих.
Митька, выросший, тонкий, как тростинка, в шелковом белом, на розовой подкладке доломане с серебряным шитьем и собольей опушкой, в белой лебяжьего пуха шапочке с изумрудным пером и двумя по бокам белыми крылышками, похожий на амура, подходит к о. Мисаилу.
Митька (вглядываясь). Батька, ты?
Мисаил. Я-то батька, а ты кто?
Митька. Митьку не узнал?
Мисаил (кидаясь ему на шею). Митенька; светик мой, родимый! Вырос-то как, молодцом каким стал, карсавчиком! А я-то думал, пропал малец. Где же тебя Бог носил?
Митька. В Львове, у ксендзов, учился.
Мисаил. Давно ли здесь?
Митька. С панночкой вчера из Кракова.
Мисаил. Хлопцем у нее, что ль?
Митька. Нет, пажом. Лыцарское звание шляхетское!
Мисаил. Ну, пошли тебе Бог. Кабы только у ксендзов не облатынили. Держи ухо восторо, сынок, крепко за веру стой!
Митька (лукаво). А ты, отче, рясу-то скинул?
Мисаил. Скинул, батюшка, скинул, ох, согрешил окаянный! Ну, на Москву вернусь, отмою, и паки шмыг под шлык. Ряса, что кожа, – небось не сдерешь. Нам без ряски нельзя. Мне и Гришенька… тьфу! Великий государь наш, Димитрий Иванович, архиерейский клобук обещал, а то, гляди, и в патриархи выскочу. (Указывая на бывшего инока Григория, нынешнего царевича Димитрия, идущего в паре с дочерью князя Мнишек, Мариною).[25] Вишь, сколь-то наш как откалывает, пес его заешь! Ну, да и та, чертова девка, умеет плясать. Аж и меня разбирает – так бы и пустился в пляс! Это какой же по-ихнему будет?
Митька. Краковяк.
Мисаил. Лихо, лихо, жги! (Подплясывая и притоптывая):
Коль со щукой ходит рак,Так и сяк, так и сяк,Раскоряк – Краковяк!
(Вдруг остановившись). Чтой-то у меня как будто сзади треснуло? Глянь-ка, сынок, не на спине ли шов?
Митька. Нет, пониже.
Мисаил. Ну-у? И видать?
Митька. Видать.
Мисаил. Ох, искушенье! Говорил я шведу: «Узко-де шьешь, подлец, распорется». Митенька, батюшка, стань-ка сзади, притулись как-нибудь, епанечкой прикрой, а то срам, засмеют нехристи: «Вот, скажут, архиерей с дырой!»
Митька. Стать-то недолго, отец, да не все же стоять, как пришитому!
Мисаил. А мы пойдем, потихонечку, да и проберемся как-нибудь в девичью, там меня живо девки заштопают!
Митька с Мисаилом уходят. Музыка играет мазурку. Трое панов, глядя на танцующих, беседуют.
Пан Станислав (указывая на Марину с Димитрием). Нашей-то панночке вон как не терпится: крунку алмазную да горностаеву мантийку вздела, – поскорей бы в царицы московские!
