Генрих Эрлих - Царь Борис, прозваньем Годунов

Генрих Эрлих

Царь Борис, прозваньем Годунов

Вместо предисловия

Уважаемый читатель! Надеюсь, вы открыли этот том после прочтения первого. Потому что, если это не так, боюсь, вам трудно будет разобраться в повествовании. Непреодолимым препятствием будет служить ваша высокая образованность и хорошее знание русской истории. Ведь, взяв за отправную точку общеизвестный факт рождения будущего царя всея Руси Ивана IV Васильевича в семье великого князя Василия Ивановича, мы очень далеко ушли от канонической версии. Знакомая со школьной скамьи опричнина обернулась не тем, что вы о ней знали, да и стоит во главе ее не грозный царь Иван Васильевич, а совсем юный Иван Иванович. Такое, признаем, тяжело переварить без предварительной подготовки.

Тем, кто прочитали первый том, много легче, их уже трудно чем-либо удивить. Разве что названием, вынесенным на обложку. Ведь до воцарения Бориса, Годунова по фамилии или по прозвищу, что в канонической версии, что в нашей, еще много воды утечет, за что этому детоубийце такая честь? «Детоубийцу» оставляем на совести Карамзина и Пушкина, в остальном же следуем классикам, считавшим Бориса Годунова не менее интригующим персонажем, чем Иван Грозный. Он и был главной звездой трех последовательных царствований — позднего Ивана Грозного, Федора Иоанновича и своего собственного, а именно это время и описано в настоящем томе. Так что ничего удивительного в названии нет.

Хочу предварить еще один вопрос — о небольшом временном разрыве между событиями первого и второго томов. Этому есть объективная причина — отсутствие нашего главного героя в России. Пребыванию князя Юрия Васильевича и княгини Иулиании за границей посвящена интерлюдия «Бег по задворкам». Под задворками империи князь Юрий, по нашему с вами уговору, главный автор этих хроник, понимает Польшу, Германию, Голландию, Францию, Англию, Италию. Можно только удивляться, сколько опасных приключений, великих событий и незабываемых встреч выпало на долю князя Юрия за неполные два года его метаний по европейским странам. В Польше с его подачи возвели на престол Генриха Анжуйского, в Германии он не по своей, правда, воле поучаствовал в религиозных войнах, а княгиня Иулиания следовала за мужем, маскируясь под мамашу Кураж, в Голландии князь Юрий чуть не попал на костер инквизиции, в Париж поспел в аккурат к бракосочетанию Генриха Наваррского с Маргаритой Валуа и, соответственно, к Варфоломеевской ночи, по просьбе Екатерины Медичи съездил в Лондон, сватая королеву Елизавету за герцога Алансонского, затем отправился на юг, погостил в замках катаров, в Риме схлестнулся в споре с папой Григорием VII и вывел на чистую воду его трюк с одноименным календарем, в Венеции едва не умылся кровавыми слезами и успокоился, да и то ненадолго, лишь в Константинополе. И описание всех этих приключений щедро сдобрено неподражаемыми комментариями князя Юрия об иностранцах и жизни заграничной, занимательнейшее чтиво. Вот только жаль, что тетрадка с этими записками затерялась где-то во времени. Впрочем, невелика беда. К нашей, настоящей и русской, истории она не имеет почти никакого отношения. Интерлюдия она на то и интерлюдия, что ее можно безболезненно пропустить. Вот и князь Юрий придерживается того же мнения. Передаем ему слово или, лучше сказать, перо.

Часть первая

КОНЕЦ ЭПОХИ

Глава 1

Дым отечества

Если вы последовали моему совету и пропустили мой рассказ о наших с княгинюшкой приключениях в странах заграничных, то не много потеряли. Ничего там нет интересного для русского человека: ни каких-то особенных красот природы, ни потрясающих воображение творений рук человеческих. Дома сыры и холодны, водка превонюча, женщины тщедушны и корыстолюбивы, пища скудна и несытна, от травы веселящей одно першение в горле и судороги в желудке, а медов, квасу и бань нет вообще. В людях же нет истинного благочестия и доброты душевной, и даже в злодействе нет русского размаха и открытости, а один немецкий педантизм и латинское коварство. Что же касается пищи для размышлений, то пытливый ум и в родном отечестве найдет ее в преизбытке, за всю жизнь ни переварить, ни передумать.

Поэтому расскажу я вам только о самом конце нашего долгого путешествия. Вы же, пролиставшие мои предыдущие записки, не обессудьте, без этого рассказа остальным непонятно будет, как и почему я домой вернулся.

Летом 1573 года очутились мы с княгинюшкой в Царьграде у нашего извечного друга султана Селима. Не успели мы толком отдохнуть душой и телом после суматошного бега по задворкам наших с турками великих империй, как нос к носу столкнулись с Васькой Грязным, при посольстве нашем обретавшимся. Вы представить не можете, какой ужас обуял меня, ведь я не сомневался, что Васька специально послан, чтобы нас с княгинюшкой разыскать и домой силой вернуть. Убежали мы тогда от него, презрев всякое достоинство, только серебряные набойки на каблуках сверкали, к потехе царьградских жителей. Затворились мы в наших палатах и уже строили планы побега на край света, но тут коварный Селим выдал нас Ваське головой. Пригласил меня якобы на обычное наше тайное вечернее бдение над сулеей со сладким вином, а у той сулейки уже Васька сидит, знай вино как воду попивает, посмеивается и на меня поглядывает.

— Что же ты, князь светлый, бегаешь от меня, как неродной? Али не признаешь? Или забыл о пирах наших веселых в слободе? — спросил он меня, подождал немного ответа и, не дождавшись, продолжил: — Не чаял я тебя здесь встретить, хоть и имею наказ письменный от великого князя Симеона на такой случай. Просит он тебя в Москву вернуться, негоже тебе зайцем по чужим землям бегать.

Я хоть и стоял столбом от испуга, но все же главное слово выхватил и возмущенно закричал: «Не знаю я никакого великого князя Симеона!»

— Ах да, — спохватился Васька, — откуда же тебе знать, это князю Симеону в благодарность за его заслуги в победе земщины пожаловали один из его прародительских титулов — великого князя Тверского.

— Какой победы? — пролепетал я.

— Полной! — с радостной улыбкой возвестил Грязной. — Нет больше ни земщины, ни опричнины, есть одна единая земля Русская! Великий князь Симеон с боярами еще в прошлом году указ огласили, чтобы никто не смел слова такого мерзкого произносить — «опричнина». А кто скажет, тех обнажать по пояс и бить кнутом на торгу.

— А что с царем Иваном? — спросил я с замиранием сердца.

— Жив Иван! — все с той же улыбкой сказал Грязной. — Жив и здоров! По крайней мере был в полном здравии, когда я сюда отъезжал. Да, жив, здоров и свободен, — вновь прибавил Грязной, но, как мне показалось, на последнем слове немного запнулся.

Но я и без этой запинки ему не поверил — Васька враль известный! Вот только не мог я решить, в чем же он соврал. Во всякой лжи есть доля правды, и чем больше ложь, тем больше в ней должно быть правды, иначе кто же в нее поверит. Васькина ложь была очень большая, значит…

В таких вот раздумьях провел я несколько дней, вновь затворившись в своих палатах. А Васька между тем времени даром не терял — принялся обхаживать мою княгинюшку. Уж и не знаю, чем он сумел ее обаять и убедить в том, что нечего ей опасаться в Москве, как бы то ни было, в один злосчастный день княгинюшка твердо сказала, что мы возвращаемся. Сколько ни уговаривал я ее изменить решение, все напрасно. И чем дольше я ее уговаривал, тем больше убеждался в том, что вернуться на родину было моим самым заветным желанием за прошедшие годы, и только страх за мою любимую удерживал меня от того, чтобы развернуть коня и помчаться назад, в Москву, а там — будь что будет! Никогда не выдавал я этих своих тайных мыслей княгинюшке, но она — в который раз! — чутким своим сердцем угадала их и подвигла меня на единственно правильное решение.

Вот так и поехали мы в Москву вместе с Васькой Грязным, который завершил свои посольские дела при дворе султана Селима. Сопровождал нас отряд в несколько десятков янычар, Васька убеждал меня, что это для почету и для охраны, но я-то знал, что это стража для нас, чтобы не убежали мы по дороге к казакам, уж они-то нас бы не выдали, как коварный Селимка.

Так, пленником, с тяжелым сердцем и мрачными предчувствиями ехал я по степи, невольно подстраиваясь под мерный шаг янычарской стражи. Сквозь топот ног и стук копыт до меня доносился звонкий смех княгинюшки, которую окаянный Васька тешил своими бесконечными байками. Она и меня звала присоединиться к ним и послушать, но я долгое время не мог заставить себя это сделать, потому что преисполнился к Ваське еще большим презрением. И раньше я его не жаловал, а тут еще выяснилось, что он не только охальник и душегуб, но еще и предатель, перевертыш и двурушник. Оказывается, его со Скуратовым специально заслали в опричнину, чтобы они земщине все о делах опричных доносили и всячески борьбе царя Ивана препятствовали. Бог с ним, с Ваською, с него спрос невелик, но Григорий Лукьянович-то каков! Вот уж не ожидал от него такой подлости, Иван ему как мне верил, да и я на какое-то мгновение почувствовал к нему если не симпатию, то уважение. А после такого одно ему прозвание — Малюта!