Айдар Павлов - Патрул
- И корону! – строго просит учитель. - Надень, пожалуйста, эту прекрасную корону!
Вытаращив глаза, Таши надевает корону.
- Вот, теперь видно настоящего главу большого монастыря! – Джамьянг Кхенце довольно улыбается. – Поздравляю! Готов давать учение сотням учеников, Таши Озер?
Таши не чувствует себя готовым ни к чему вообще. Посох Ринпоче строго стучит по полу.
- Посмотри на эту палку! Я опечатаю ей твою голову, если дхарма не польется из тебя подобно нектару из уст Манжуршри.
Отрицательного ответа не подразумевается.
- Да, Ринпоче, - молвит глава монастыря ослабевшим голосом.
- Чего-чего?
- Готов, Ринпоче.
- Отлично, - кивает Джамьянг Кхенце и тут же меняет тему: - Как поживает наш драгоценный Патрул?
- Отлично, - подражая собеседнику, говорит Таши. Он постепенно начинает осознавать реальность.
- Мы с ним вместе учились.
- Да, он о вас рассказывал, - кивает Таши. – О вас, и о моем коренном учителе Джомгоне Конгтруле.
- Ты начинал у Джомгона?
- Да, Ринпоче.
- А закончил у сумасшедшего Патрула? – Джамьянг Кхенце смеется.
- Дхарма это не то, что можно начать и закончить.
- Ого! Мне это нравится, - хвалит Ринпоче.
- Ринпоче, можно… - Воспользовавшись благодушием собеседника, Таши хочет освободиться от короны, она ему непривычна.
Палка Джамьянга Кхенце грозно стучит по полу. Все понятно без слов. Таши смиряется, корона остается на голове, диалог продолжается:
- Каждое мгновение мы начинаем с нуля, - говорит Таши.
- Да, да.
- Мы никогда не станем чем-то раз и навсегда завершенным. Так говорит Патрул Ринпоче. Мы постоянно меняемся. Проходит день, и мы уже совсем другие.
- Да, да, - задумчиво соглашается Джамьянг Кхенце.
Затем, словно опомнившись, учитель значительно изрекает:
– А Патрул показал тебе то, что не меняется? Ты видел то, что не рождается и не умирает, Таши Озер?
В вопросе содержится вся полнота ответа, и есть возможность в тот же момент обнаружить себя в «том, что не рождается и не умирает».
- Каждый день.
- О-о-о!
- Патрулу Ринпоче не надо что-то специально показывать. Что-то, чего до сих пор не было. Нерожденная основа всегда при нем. Кто может, тот видит.
- Нерожденная основа… Когда мы учились, его любимым занятием было валяться на кровати. Он падал на кровать, кидал на глаза рясу и мог не вставать целый день напролет. Потом еще день, и еще… За это кого угодно выставили бы из монастыря, а ему никто слова не говорил. Знаешь почему?
- ?
- Потому что это Патрул. Там где Патрул, раскрываются цветы. Цветы сострадания. Ты видел цветок великого сострадания, о, Таши Озер? – Выразительно мощно вопрошает Кхенце.
- Да, Ринпоче, - зажмурив глаза от внезапно появившейся слезы, шепчет Таши.
Новоиспеченный настоятель монастыря ответил на главный вопрос экзамена.
- Цветок великого сострадания ни с чем не спутать, правда? - Джамьянг Кхенце удовлетворен.
В вопросах Кхенце о «цветке великого сострадания» и о «том что не рождается», обязаны содержаться ответы, по-другому никак. Если актер не располагает хотя бы минимальной реализацией бодхичитты, он не поймет, о чем его заставляют говорить в этой сцене, зритель не поймет, почему Таши едва не пустил слезу, и вообще кино снимать незачем. Это относится ко многим сценам, прежде всего, с участием самого Патрула. Профессиональные - в современном значении слова - актеры в этом фильме отдыхают.
Вокруг пещеры Патрула Ринпоче лежит нетронутый снег. Место покинуто, сюда давно никто не заходил.
Внутри пещеры. Патрул погружен в глубокую медитацию. Сначала мы думаем, что он умер. Затем губы начинают шевелиться:
- Ом Мани Пеме Хум, Ом Мани Пеме Хум, Ом Мани Пеме Хум Шри…
Вновь наступает тишина и оцепенение. Живых существ нет. Снаружи завывает только ветер.
Белоснежные пейзажи тибетской зимы. Горы, долины. Озеро, на котором Ринпоче делал подношения.
По льду озера (может, по берегу) скачет всадник, ему около тридцати. Лошадь и наездник - единственные живые существа зимнего пейзажа.
Оставив озеро за спиной, всадник скачет дальше. Он спешивается в месте, где лошадь пройти не может, привязывает транспорт к дереву, берет в руки карту и ориентируется на местности. Сообразив, куда надо идти, он закидывает сумку на плечо и начинает подъем в гору.
Пещера. Патрул Ринпоче погружен в глубокую медитацию и по-прежнему не считается «живым существом».
Человек продолжает подниматься в гору, иногда заглядывая в карту.
Наконец, он видит издали пещеру Ринпоче и сбавляет шаг. Приблизившись к пещере, человек простирается перед входом.
Когда из пещеры появляется Ринпоче, он заканчивает простирания.
- Мое почтение, Ринпоче, - кланяется путник.
- Здравствуйте, - кивает Патрул.
В пещере. Человек рассказывает Ринпоче свою историю:
- До сих пор не могу поверить, что ее больше нет. Кажется, уехал из дома, а она осталась; кажется, вот, вернусь, она меня встретит… Ей всего двадцать, всего двадцать лет, Ринпоче! – молодой человек убито заглядывает в глаза Патрула. – Как такое могло произойти?
- Да, вам тяжело... Но это сансара. Трагедия не в том, что кто-то умирает в двадцать лет. Трагедия в том, что в сансаре мы боимся смерти и считаем жизнь великим счастьем. Вся наша жизнь – это побег от призрака смерти к призраку счастья. Но давайте хотя бы на пару минут забудем о том, как тяжело вам, и подумаем о вашей жене. Это лучшее, что мы можем для нее сделать. Ее тело мертво, но ее ум в бардо, ум не может умереть. Ум боится смерти и стремится вновь обрести тело. Ум желает вернуться к тому, что он привык называть «жизнью» и «счастьем». Поскольку это ему какое-то время не удается, ум очень страдает. Так происходит в бардо, переходном состоянии. Вы богатый человек, ваша жена привыкла к роскоши и лени, поэтому бардо может показаться ей не очень-то комфортным местом. Но тут уж не до выбора.
- Ринпоче, скажите… Наверно, страшная должна быть карма, чтобы погибнуть в двадцать лет?
- Не волнуйтесь, - Патрул мягко улыбается. – Карма может быть прекрасная. Многие святые перерождались и умирали очень рано. Да и мы с вами давно бы лежали в ящиках, если б не страшное стечение обстоятельств.
- Уж лучше бы мне лежать в ящике…
- Это ничего бы не изменило. Смерть не делает нас ни лучше, ни хуже.
- Я постоянно думаю, почему именно она? – Гость хватается руками за голову. - Почему именно с ней…
- Каждый проходит свой путь. Путь ее жизни окончен. Вот почему. Это ее путь, а не ваш. Вы своими мыслями можете либо помочь, либо навредить ее следующему воплощению. Если будете слишком убиваться, то скорее навредите.
- Нет, я хочу помочь!
- Это хорошо. Это прекрасно. – Патрул делает паузу. – Только не требуйте от себя многого. Пока мы не достигли просветления, наша помощь так незначительна… Мы никому не прибавим ни роста, ни количества прожитых дней. Что уж говорить о большем?
Опустив голову, путник благодарно прижимает руки к груди:
- Ринпоче, я понимаю, моя помощь – ничто. Но ваша помощь… Она… она безмерна! Еще несколько минут назад я горел в аду. Горел с тех пор, как ее не стало…
- Вы взяли на себя ее боль. У вас хорошее сердце. Сердце, в котором обитает сострадание.
- Но побывав возле вас всего несколько минут, даже просто увидев вас, там, у входа, Ринпоче, я вдруг понял, что ада нет. А если есть, то я туда не вернусь. – Выдержав паузу, гость лезет в сумку и извлекает драгоценные камешки, сверкающие подобно солнцу в убогой пещере. - Ринпоче, ваша помощь безмерна. Я осмелюсь поднести Будде, Дхарме и Сангхе это недостойное подношение.
Пауза. Драгоценности оказываются под алтарем.
- Ринпоче, не могли бы вы сделать перенос сознания для моей несчастной жены? – робко произносит заказчик.
- Она практиковала?
- Нет, Ринпоче, - опустив лицо, признается благодетель.
- Невозможно забросить человека в Девачен, как камень. Каждый приходит в чистую землю сам.
Пауза. Убитый горем муж готов низвергнуться обратно в «ад».
- Наверно, вы думаете, что в Девачене есть все, необходимое для жизни? – спрашивает Патрул. - Что это какое-то место, где люди чувствуют комфорт и обеспеченность? Не волнуйтесь, все обстоит не так. Ваша жена ничего не потеряла: в Девачене вообще ничего нет. Ни для жизни, ни для смерти. Нет желаний, нет объектов желаний, нет привязанностей. Чистая земля чиста от желаний. И это не какое-то место. Чистая земля - просто поток чистых мыслей. Если ум чист от желаний, привязанностей, страхов и обид, вы в Девачене. Для этого не обязательно умирать. Понимаете?
- Но хоть что-нибудь можно для нее сделать?
- Исключительно для вашей жены - ничего. Но мы можем от всего сердца помолиться за всех, кто находится сейчас в бардо. – Ринпоче делает паузу, с сочувствием глядя на разочарованного заказчика, сверкающие драгоценности которого оказались бесполезными. – В бардо смерти, бардо жизни, бардо сна и медитации, - уточняет Ринпоче, увеличив тем самым количество пользователей практики до числа существ во Вселенной. – Что касается индивидуального переноса сознания, то мне незнакома такая практика.
