Александр Молчанов - Убийца. Пьесы
ОН. Разрешаешь?
ОНА. Разрешаю. Делай что хочешь.
ОН. В таком тоне, конечно…
ОНА. Дался тебе мой тон.
ОН. Ты как будто бы мне разрешаешь, но если я так сделаю, ты меня с дерьмом съешь.
ОНА. Очень мне нужно твое дерьмо.
ОН. Или если например, мне стать сценаристом.
ОНА. Становись кем хочешь. Хоть космонавтом.
ОН. Космонавтом не успею. Мне сорок лет.
ОНА. Тебе тридцать восемь.
ОН. Это неважно. Фолкнер, кстати, работал сценаристом в Голливуде. Написал, между прочим, сценарий по роману Хемингуея «Иметь и не иметь». А потом сбежал обратно в свой Джефферсон. Понимаешь, он уже был мировой знаменитостью, но не мог своей литературной работой прокормить семью.
ОНА. Кого-то мне это напоминает.
ОН. Я тут говорил с одним драматургом. Он раньше писал пьесы для «Театра. doc», а сейчас фигачит сериалы для НТВ. Знаешь, сколько ему за серию платят?
ОНА. Завидовать вредно для печени.
ОН. Столько, сколько мне за десять романов. Представляешь, сколько это в колонках? Я у него спрашиваю: Женя, а за сколько ты, например, одну серию пишешь? Он говорит – ну, дня четыре. Если с правками, то недели две. Как думаешь, я мог бы писать сценарии?
ОНА. Понятия не имею.
ОН. Мне кажется, я что-то делаю принципиально неправильное.
ОНА. Да, вместо того, чтобы писать свою дебильную колонку, ты выносишь мне мозг.
ОН. Вот я на Росконе Митю встретил. Митю помнишь?
ОНА. Это который на радио работает?
ОН. Он уже там не работает.
ОНА. Есть же у кого-то нормальные тиражи. В отличие от.
ОН. Черта с два. Он мне сказал, сколько он получает с тиража. Это не сказать, чтобы очень большие деньги. Не как у Женьки за серию. У него основные поступления с компьютерных игр. По его книге какая-то украинская контора сделала игру, и теперь он живет только на эти отчисления. Уволился с радио, кропает себе потихоньку свою фантастику…
ОНА. Может тебе фантастику начать писать?
ОН. Ты что? Там у них все давно поделено. Такой рынок сложный. Как пауки в банке. Сожрут на раз. Уж лучше сценарии писать.
ОНА. Пиши.
ОН. Есть она проблема. Я кино не люблю. Ты понимаешь, у меня есть теория…
ОНА. Кто бы сомневался.
ОН. Дело в том, что в определенные периоды истории тот или иной вид искусства становился актуальнее всех остальных. Например, во времена Гомера это была эпическая поэзия. Почему, спросишь ты?
ОНА. Я ничего не спрашивала.
ОН. Я тебе отвечу. Потому, что в то время не было письменности, и литературный текст нужно было знать наизусть. А поэму выучить наизусть проще, чем прозу. И так рождается Илиада, Беофульф, не знаю, исландские саги какие-нибудь. Потом появляется письменность и литература сразу становится элитарным занятием. Не каждый король может позволить себе иметь целую книгу из пергамента. Потом, благодаря религии, к искусству подтягивается чернь. И появляется искусство для неграмотных. Это фрески на стенах церквей и театр. Тут тебе и Микельанджело, тут тебе и Шекспир. А в 19-м веке роман сделал такой скачок именно потому, что народ стал поголовно грамотный, а книги – доступны.
ОНА. Как и сейчас.
ОН. Проблема в том, что сейчас телевидение и компьютер еще доступнее, чем книги.
Людям в ломы читать. Все смотрят сериалы и играют в компьютерные игры. Сериалы и компьютерные игры сегодня – это то же самое, что Илиада для древних греков, «Гамлет» для англичан и Сикстинская капелла для итальянцев.
ОНА. Литература никогда не умрет.
ОН. Ошибаешься. Данте знаешь такого?
ОНА. Не то, чтобы мы были знакомы лично…
ОН. Знаешь, что такое «Божественная комедия»?
ОНА. Толстенная книга с занудными стихами?
ОН. Это сатирическая безделушка, в которой Данте сводил счеты со своими политическими противниками, написанная практически непечатным слогом.
ОНА. В смысле матом?
ОН. В смысле, на диалекте, который во времена Данте не был литературным языком. На нем разговаривали торговки на рынке. Никому бы и в голову не пришло написать на этом языке поэму. Литературным языком была латынь. И, кстати, сам Данте был уверен, что он войдет в историю литературы своими возвышенными стихами на латыни. Сегодня эти его латинские стихи никто не помнит. А «Божественную комедию» читают все.
ОНА. Я не читала. Вернее, один раз в детстве пыталась, когда кукольный спектакль посмотрела по телевизору…
ОН (смеется). Да, я тоже так накололся. Даже в библиотеке взял… Но потом, уже в институте…
ОНА. Так, ты закончил?
ОН. Нет, подожди. Я имею в виду, что писать романы сегодня – это то же самое, что писать латинские стихи во времена Данте. Это престижно, но это не гарантирует ни прижизненного достатка, ни посмертной славы. Мои романы забудут так же, как забудут латинские стихи Данте.
ОНА. Напиши «Божественную комедию».
ОН. Да, но, видимо, «Божественная комедия» сегодняшнего дня должна быть не поэмой, а сериалом или компьютерной игрой.
ОНА. Напиши сериал или компьютерную игру.
ОН. Не умею.
ОНА. Тогда освободи ноут.
Он встает и идет через комнату к душу
ОНА. Ты посмотрел, что это за собор?
ОН. Блин, забыл. Давай посмотрю.
ОНА. Все, иди отсюда
Он уходит в душ. Включает воду. Она надевает наушники и выходит в скайп.
ОНА. Привет. Мы здесь. Нет, не слышит. Он в душе. Хорошо. Презентация в восемь. Мы, наверное, сходим сначала поужинать. Еще раз, как называется ресторан? Это в Малой Стране? Пешком три минуты? Ладно, увидимся там. Скучаешь по мне? Я тоже.
Он голый выходит из душа
ОН. Дай мне бритву. Она в пакете
Она достает бритву и подает ему
ОН. Привет маме.
ОНА. Передам
Он уходит обратно в душ. Она возвращается за ноутбук
ОНА. Я устала. И от него, и от себя. И от всей этой ситуации. Я не могу просто так от него уйти. Вообще-то, это и моя квартира тоже. Нет, дело не в квартире. Просто я боюсь. С ним – это какая-то стабильность. Пусть это стабильность прозябания, но все-таки стабильность. А с тобой никакой стабильности не будет. Нет, у меня с ним давно ничего нет. Это просто привычка. Он для меня как мебель. Хорошо, не как мебель, как вентилятор. Шумит, гудит, я не прислушиваюсь. Не дави на меня. Мне нужно подумать. Дай мне еще немного времени.
Он выходит из душа в трусах, вытирая волосы полотенцем
ОН. Слушай, я тут подумал…
Она выключает скайп и снимает наушники
ОНА. Что?
ОН. Мне нужно заняться спортом. Смотри, какой живот.
ОНА (не смотрит). Нормальный у тебя живот.
ОН. Ты чего? Я ужасно растолстел.
ОНА. Меня все устраивает.
ОН. Решено, завтра с утра пойду в спортзал. У них тут на первом этаже есть спортзал с тренажерами. Как у мамы дела?
ОНА. Все в порядке. Тебе привет. (Смотрит на часы) Я тоже ополоснусь и давай сходим поужинать.
ОН. Успеем? Презентация в восемь.
ОНА. Я посмотрела в Гугл Мап, тут рядом есть хороший ресторан. В Малой стране. Пешком три минуты.
ОН. Хорошо.
Она уходит в душ. Он садится за ноутбук
ОН. Так. Википедия. Собор в Праге. Блин, а как он называется-то?
2. ХЕЛЬСИНКИ
Гостиничный номер. Он и она спят. На столе лежит мобильный телефон. На телефоне срабатывает будильник. Он протягивает руку, отключает его и спит дальше.
ОНА. Я так понимаю, сегодня тоже спортом никто заниматься не будет?
ОН. Угу.
ОНА. Тогда чтобы я больше не слышала про твой огромный живот.
Он встает с закрытыми глазами. Берет разложенную на столе спортивную форму, надевает ее. Уходит. Она открывает глаза, смотрит на дверь, проверяет – ушел ли он. Встает, включает ноутбук. Заходит в душ. Включает там воду. Выходит с зубной щеткой во рту. Подходит к ноутбуку. Смотрит на экран. Уходит в душ. Выходит через секунду уже без щетки. Садится за ноутбук. Включает вызов скайпа. Надевает наушники.
ОНА. Какого черта? Почему я не могу до тебя дозвониться? Мы здесь уже два дня. Ты когда прилетел? Ну? Какие у тебя могут быть дела? Твое единственное дело – быть рядом со мной. Никаких других дел у тебя нет и быть не может. Знаешь, если бы мне был нужен человек, который меня игнорирует, я бы вон с этим роман завела. Он по крайней мере всегда рядом. Нет, ничего не все. Я злюсь и собираюсь тебя наказать. Жестоко. Нет, это не шутка. Ты где сейчас? Ах вот как. Очень хорошо. Посмотри на мое окно. Я говорю, посмотри на мое окно.
Она снимает наушники, встает, подходит к окну, отдергивает занавески. Смотрит за окно. Оглядывается на кровать. Возвращается за ноутбук. Надевает наушники. Оглядывается на окно.
ОНА. Ты меня видишь?
Берет ноутбук, переходит на кровать. Ложится ногами к окну
