Оноре Бальзак - Вотрен
Вотрен (за стеной). Ляфурай!
Ляфурай. Вот он! Что-то он мне сегодня не нравится: быть грозе! Пойду-ка лучше прогуляюсь, авось, беду пронесет! (Направляется к двери.)
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Вотрен и Ляфурай.
Вотрен (на нем белые мольтоновые брюки со штрипками, жилет с круглым вырезом из той же материи, красные сафьяновые туфли — словом, утренний костюм делового человека). Ляфурай!
Ляфурай. Что изволите?
Вотрен. Ты куда это собрался?
Ляфурай. К вам за письмами.
Вотрен. Я их уже получил. А еще у тебя какое дело?
Ляфурай. Вот — комнату убрать...
Вотрен. Так ты прямо и говори, что хочешь поскорее улизнуть. Я давно убедился, что нечистая совесть ногам покоя не дает. Останься, надо поговорить.
Ляфурай. Я к вашим услугам.
Вотрен. Надеюсь. Поди-ка сюда. Когда мы с тобой жили под прекрасным небом Прованса, ты нам все уши прожужжал одной историей, правда, не особенно для тебя лестной, — как какой-то управляющий перехитрил тебя, помнишь?
Ляфурай. Управляющий? Да это Шарль Блонде, единственный человек, которому удалось меня обокрасть. Разве такие вещи забываются?
Вотрен. Но ведь ты однажды продал ему своего хозяина? Дело обычное.
Ляфурай. Однажды? Да я своего хозяина трижды продавал.
Вотрен. Еще того чище. А чем же промышлял этот управляющий?
Ляфурай. Вот слушайте. Было мне лет восемнадцать, служил я псарем в имении господ де Ланжаков...
Вотрен. А я думал, у герцога де Монсореля.
Ляфурай. Нет. К счастью, герцог видел меня только раза два и, надеюсь, давно забыл.
Вотрен. Ты и его обокрал?
Ляфурай. Ну, немножко.
Вотрен. Так как же, по-твоему, он мог тебя забыть?
Ляфурай. Я видел его вчера в посольстве, так что беспокоиться нечего.
Вотрен. А! Значит, все-таки тот самый!
Ляфурай. Каждому из нас прибавилось лет по двадцать пять — вот и вся разница.
Вотрен. Ну, говори же. То-то мне помнится, что ты называл это имя. Дальше.
Ляфурай. Так вот, мой хозяин, виконт де Ланжак, и герцог де Монсорель были неразлучны, словно два голубка. Когда пришло время выбрать, на чью сторону стать — за народ или за дворян, я не долго раздумывал: из простого псаря я стал гражданином, а гражданин Филипп Буляр, могу сказать, прославился своим рвением. Я горел жаждой деятельности, я стал в нашем городе важной персоною.
Вотрен. Это ты-то? Ты был политическим деятелем?
Ляфурай. Недолго. Я совершил один прекрасный поступок, ну это и сгубило меня.
Вотрен. Эх, голубчик! Прекрасных поступков надо опасаться не меньше, чем прекрасных женщин: того и гляди влипнешь! Дело-то по крайней мере действительно хорошее было?
Ляфурай. Судите сами. Во время сумятицы десятого августа герцог вверил виконта де Ланжака моему попечению. Я его переодеваю, прячу, кормлю, — рискуя лишиться не только популярности, но и головы. Правда, герцог поощрил меня кое-какой безделицей — тысчонкой червонцев, а этот Блонде имел подлость явиться ко мне и предложил бóльшую сумму, чтобы я выдал нашего барчука.
Вотрен. Ты его выдаешь...
Ляфурай. Недолго думая. Его упрятывают в тюрьму, ну, а у меня в кармане остается в полном моем владении добрых шестьдесят тысяч золотом, настоящим золотом.
Вотрен. А при чем тут герцог де Монсорель?
Ляфурай . Дайте срок. Когда наступают сентябрьские события[7], мой поступок начинает мне казаться несколько предосудительным, и, для успокоения совести, я отправляюсь к герцогу. Он как раз собирался удрать за границу. Я предлагаю снова спасти его друга.
Вотрен. И прибыльно было твое раскаяние?
Ляфурай. Еще бы! В то время раскаяние было редкостью. Герцог обещает мне двадцать тысяч, если я вырву виконта из рук моих приятелей. И я, представьте, вырвал.
Вотрен. За виконта — двадцать тысяч? Не дорого!
Ляфурай. Тем более что это был последний. Да я слишком поздно об этом узнал. Управляющий уже прикончил всех прочих Ланжаков, даже несчастную бабушку запрятал в тюрьму.
Вотрен. Он, видно, не дремал.
Ляфурай. Он никогда не дремлет. Пронюхал о моем самоотверженном поступке, выследил меня, устроил облаву и захватил меня в окрестностях Мортаня[8] у моего дяди, где наш барин выжидал удобного случая, чтобы добраться до моря. Мерзавец Блонде предложил такую же сумму, что и в тот раз. Вижу, мне обеспечено порядочное существование до конца дней моих; человек слаб — ну я и поддался. Между тем наш друг Блонде приказал расстрелять виконта как шпиона, а нас с дядей засадил в тюрьму как сообщников. И чтобы выкарабкаться оттуда, мне пришлось пожертвовать всем моим золотом.
Вотрен . Вот как познается людское сердце. Тебе не повезло — нашла коса на камень.
Ляфурай. Да как сказать: ведь он, простофиля, оставил меня в живых.
Вотрен. Ну, довольно. В твоей истории мне проку нет.
Ляфурай. Можно идти?
Вотрен. Смотрите-ка. Так его и тянет туда, где меня нет. Вчера ты был в свете, — прилично ли вел себя?
Ляфурай. Вполне прилично! Там болтают про господ такие занятные вещи, что я безвыходно просидел в лакейской.
Вотрен. Я, однако, видел, как ты терся около буфета. Что пил?
Ляфурай. Ничего. Ах, да! Стаканчик мадеры.
Вотрен. А куда ты дел дюжину золоченых ложек, которые исчезли вместе с мадерой?
Ляфурай. Золоченых ложек? Постойте-ка, дайте припомнить. Нет, увольте, никаких ложек даже в глаза не видал.
Вотрен. Ну так увидишь их у себя под матрацем. А Философ тоже малость поразвлекся?
Ляфурай. Бедняга Философ! Уж и потешаются же над ним сегодня у нас внизу! Представьте себе — он облюбовал мальчишку-кучера и спорол с его ливреи галуны. А серебро-то оказалось фальшивое! В наше время господа совсем себя не соблюдают. Ни на что нельзя положиться — жалость одна!
Вотрен (свистит). Такие дела — не шутки. Вы погубите мой дом, хватит! Папаша Бютэ! А ну — сюда! Эй, Философ! Поди скорей! Шелковинка! Друзья мои, поговорим-ка по душам. Все вы — мерзавцы.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же, Бютэ, Философ и Шелковинка.
Бютэ. Я здесь! Что, горим?
Шелковинка. Или кто чужой сюда пролез?
Бютэ. По мне, так уж лучше пожар. Огонь недолго и потушить.
Философ. А чужого — придушить.
Ляфурай. Да нет, вот разгневался из-за пустяков.
Бютэ. Опять нравоучения, благодарю покорно!
Шелковинка. Мое дело сторона, я и из дому ни на шаг.
Вотрен (Шелковинке). А как же намедни, когда я велел тебе снять ночной колпак, душегубец ты этакий...
Шелковинка. Нельзя ли без титулов?
Вотрен. ...и велел сопровождать меня в качестве егеря к фельдмаршалу, ты, подавая мне шубу, стянул часы у казачьего гетмана.
Шелковинка. Так ведь это же враги Франции.
Вотрен. А ты, Бютэ, старый прохвост, украл лорнетку у принцессы Архосской, когда она подвезла сюда в своей карете вашего молодого хозяина.
Бютэ. Да ведь лорнетка-то сама упала на подножку.
Вотрен. Тебе следовало учтиво подать ее принцессе, а ты при виде золота и жемчуга сразу же выпустил когти.
Ляфурай. Неужели нельзя уж и капельку побаловаться? Какого черта! Жак, ты хочешь...
Вотрен. Что-о?
Ляфурай. Вы хотите, господин Вотрен, чтобы этот молодой человек на тридцать тысяч франков жил как принц какой-нибудь. Мы действуем на манер некоторых иностранных правительств: прибегаем к займам и кредиту. Кто является к нам за деньгами, сам без кошелька уходит, а вы еще недовольны.
Шелковинка. Ну, уж если мне запрещается приносить с рынка деньги, когда я отправляюсь без гроша за провизией, я подаю в отставку.
Философ. А я взял по пяти тысяч с четырех каретников за право нас обслуживать, и своих денежек им уж не видать! Намедни господин де Фрескас потащился из дома на двух клячах, а домой мы с Ляфураем его прикатили на паре рысаков тысяч в десять, и они нам обошлись всего-навсего в два-три стаканчика дрянной водки.
Ляфурай. Нет, киршвассера.
Философ. Словом, если вы за это на нас сердитесь...
Шелковинка. Как же вы думаете вести дом?
Вотрен. И вы воображаете, что вам это долго будет с рук сходить? Я разрешил это на время, ради вашего устройства, теперь хватит — запрещаю. Вы, кажется, хотите попасть из огня да в полымя? Если вам не угодно понимать, я подыщу себе других слуг.
