Уильям Шекспир - Ромео и Джульетта (Пер. Т. Щепкина-Куперник)

Святой Франциск! Какое превращенье!

А твой предмет любви и восхищенья,

А Розалина! Ты ее забыл?

В глазах у вас – не в сердце страсти пыл.

Из-за нее какие слез потоки

На бледные твои струились щеки!

Воды извел соленой сколько ты,

Чтобы любви прибавить остроты?

Еще кругом от вздохов все в тумане,

Еще я слышу скорбь твоих стенаний;

Я вижу – на щеке твоей блестит

След от былой слезы, еще не смыт.

Но это ведь был ты, и вся причина

Твоей тоски была ведь Розалина!

Так измениться! Где ж былая страсть?

Нет, женщине простительней упасть,

Когда так мало силы у мужчины.

Но ты ж сердился из-за Розалины,

Бранил меня, что я ее любил.

Не за любовь, мой сын, – за глупый пыл.

Убить любовь найти велел мне силы.

Но не за тем, чтоб из ее могилы

Любовь иную к жизни вызвать вновь.

О, не сердись, теперь моя любовь

За чувство чувством платит мне сердечно —

Не то, что та.

Брат Лоренцо

Та видела, конечно,

Что вызубрил любовь ты наизусть,

Не зная букв. Но, юный флюгер, пусть

Все будет так; пойдем теперь со мною.

Все, что возможно, я для вас устрою:

От этого союза – счастья жду,

В любовь он может превратить вражду.

Идем же, я горю от нетерпенья.

Будь мудр: тем, кто спешит, грозит паденье.

Уходят.

СЦЕНА 4

Улица.

Входят Бенволио и Меркуцио.

Куда ж, черт побери, Ромео делся?

Он так и не был дома?

Нет, я с его слугою говорил.

Все это из-за бледной Розалины;

Его жестокосердная девчонка

Так мучает, что он с ума сойдет.

Ему Тибальт, племянник Капулетти,

Прислал какую-ту записку на дом.

Клянусь душою, вызов!

Наш друг ответить на него сумеет.

Любой грамотный человек сумеет ответить на письмо.

Нет, он ответит писавшему письмо, показав, как он поступает, когда на него наступают.

О бедный Ромео, он и так уж убит: насмерть поражен черными глазами белолицой девчонки. Любовная песенка попала ему прямо в ухо. Стрела слепого мальчишки угодила в самую середку его сердца. Как же ему теперь справиться с Тибальтом?

Да что особенного представляет собой этот Тибальт?

Он почище кошачьего царя Тиберта18. Настоящий мастер всяких церемоний! Фехтует он – вот как ты песенку поешь: соблюдает такт, время и дистанцию; даст тебе минутку передохнуть – раз, два и на третий ты готов. Он настоящий губитель шелковых пуговиц, дуэлянт, дуэлянт; дворянин с ног до головы, знаток первых и вторых поводов к дуэли. Ах, бессмертное passado! punto revesso! hai…19

Что это такое?

Чума на всех этих сюсюкающих, жеманных, нелепых ломак, настройщиков речи на новый лад! «Клянусь Иисусом, весьма хороший клинок! Весьма высокий мужчина! Весьма прелестная шлюха!» Ну не ужасно ли, сударь мой, что нас так одолели эти иностранные мухи, эти заграничные модники, эти pardonnez-moi20, которые так любят новые манеры, что не могут даже сесть попросту на старую скамью. Ох уж эти их "bon, bon!21"

Входит Ромео.

А вот и Ромео, вот и Ромео!

Совсем вяленая селедка без молок. Эх, мясо, мясо, ты совсем стало рыбой! Теперь у него в голове только стихи, вроде тех, какие сочинял Петрарка. По сравнению с его возлюбленной Лаура – судомойка (правду сказать, ее любовник лучше ее воспевал), Дидона – неряха, Клеопатра – цыганка, Елена и Геро – негодные развратницы, а Фисба, хоть у нее и были хорошенькие глазки, все же не выдерживает с нею сравнения. Синьор Ромео, bonjour22! Вот вам французское приветствие в честь ваших французских штанов. Хорошую штуку ты с нами вчера сыграл!

Доброе утро вам обоим. Какую штуку?

Сбежал от нас, сбежал! Хорошо это?

Прости, милый Меркуцио, у меня было очень важное дело. В таких случаях, как мой, дозволительно проститься с учтивостью.

Это все равно, что сказать – проститься учтиво.

Ударение на проститься, а не на учтивости.

Этим ударением ты ударил в самую цель.

Как ты учтиво выражаешься!

О, я – цвет учтивости.

Цвет – в смысле «цветок»?

Именно.

Я признаю цветы только на розетках бальных туфель.

Прекрасно сказано. Продолжай шутить в таком же роде, пока не износишь своих туфель. Если хоть одна подошва уцелеет, шутка может пригодиться, хоть и сильно изношенная.

О бедная шутка об одной подошве, – как ей не износиться!

На помощь, друг Бенволио, мое остроумие ослабевает.

Подхлестни-ка его да пришпорь, подхлестни да пришпорь, а то я крикну: «Выиграл!»

Ну, если твои остроты полетят, как на охоте за дикими гусями, я сдаюсь, потому что у тебя в каждом из твоих пяти чувств больше дичи, чем у меня во всех зараз. Не принимаешь ли ты и меня за гуся?

Да ты никогда ничем другим и не был.

За эту шутку я тебя ущипну за ухо.

Нет, добрый гусь, не надо щипаться.

У твоих шуток едкий вкус: они похожи на острый соус.

А разве острый соус не хорош для такого жирного гуся?

Однако твое остроумие – точно из лайки, которую легко растянуть и в длину и в ширину.

Я растяну слово «гусь» в длину и в ширину – и ты окажешься величайшим гусем во всей округе.

Ну вот, разве это не лучше, чем стонать от любви? Теперь с тобой можно разговаривать, ты прежний Ромео; ты то, чем сделали тебя природа и воспитание. А эта дурацкая любовь похожа на шута, который бегает взад и вперед, не зная, куда ему сунуть свою погремушку.

Ну-ну, довольно.

Ты хочешь, чтобы я обрубил моему красноречию хвост?

Да, иначе ты его слишком растянешь.

Ошибаешься, я хотел сократить свою речь; я уже дошел до конца и продолжать не собирался.

Входят кормилица и Пьетро.

Вот замечательный наряд!

Парус, парус!

Два: юбка и штаны.

Пьетро!

Что угодно?

Мой веер, Пьетро.

Любезный Пьетро, закрой ей лицо: ее веер красивее.

Пошли вам бог доброе утро, синьоры.

Пошли вам бог прекрасный вечер, прекрасная синьора.

Да разве сейчас вечер?

Деле идет к вечеру: шаловливая стрелка часов уже указывает на полдень.