Алексей Писемский - Хищники

Граф (презрительно усмехаясь). Как же ему и понять мой выбор, когда он сам просился на это место.

Ольга Петровна. Я это предчувствовала и даже кольнула его этим: "Нельзя, говорю, князь, требовать, чтобы все назначения делались по нашему вкусу. Мало ли чего человек желает, но не всегда того достигает!" Его немножко передернуло. "Английская, говорит, аристократия никогда не позволяет себе открывать такой легкий доступ новым людям в свою среду!" "Позвольте, говорю, а Роберт Пиль и Д'Израэли?" - "Роберт Пиль и Д'Израэли и господин Андашевский две вещи разные: то люди гениальные!"

Граф (с прежней презрительной усмешкой). А может быть, и Андашевский человек гениальный! Почем они знают его? Они его совершенно не ведают.

Ольга Петровна. Они нисколько и не заботятся узнать его; а говорят только, что это человек не их общества, и этого для них довольно.

Граф (вспылив наконец). Что ж мне за дело до их общества!.. Я его и знать не хочу - всякий делает, как ему самому лучше: у меня, собственно, два достойных кандидата было на это место: Вуланд и Андашевский - первый, бесспорно, очень умный, опытный, но грубый, упрямый и, по временам, пьяный немец; а другой хоть и молодой еще почти человек, но уже знающий, работающий, с прекрасным сердцем и, наконец, мне лично преданный.

Ольга Петровна (с некоторой краской в лице). Тебе он, папа, предан и любит тебя больше, чем сын родной.

Граф. Это я знаю и многие доказательства имею на то! Неужели же при всех этих условиях не предпочесть мне было его всем?

Ольга Петровна. Об этом, папа, и речи не может быть!.. Иначе это было бы величайшей несправедливостью с твоей стороны, что я и сказала князю Янтарному: "И если, говорю, граф в выборе себе хорошего помощника проманкировал своими дружественными отношениями, то это только делает честь его беспристрастию!" - "Да-с, говорит, но если все мы будем таким образом поступать, то явно покажем, что в нашем кругу нет людей, способных к чему-либо более серьезному".

Граф. И действительно нет!.. Хоть бы взять с той же молодежи: разве можно ее сравнить с прежней молодежью?.. Между нами всегда было, кроме уж желания трудиться, работать, некоторого рода рыцарство и благородство в характерах, а теперь вот они в театре накричат и набуянят, и вместо того, чтобы за это бросить, заплатить тысячи две - три, они лучше хотят идти к мировому судье под суд: это грошевики какие-то и алтынники!

Ольга Петровна. Все это, может быть, справедливо; но тут досадно, папа, то, что, как видно, все, старые и молодые, разделяют мнение князя Янтарного, потому что я очень хорошо знаю Янтарного: он слишком большой трус, чтобы позволить себе в таком многолюдном обществе так резко выражать свое мнение, если бы он ожидал себе встретить возражение, напротив: одни поддерживали его небольшими фразами, другие ободряли взглядами; наконец, которые и молчали, то можно наверное поручиться, что они думали то же самое.

Граф. И пусть себе думают, что хотят! Я на болтовню этих господ никогда не обращал никакого внимания и обращать не буду.

Ольга Петровна. Ты этого не говори, папа!.. Крик этих господ для людей таких значительных, как ты и Андашевский, гораздо опаснее, чем что-нибудь другое, а тем больше, что к этому присоединилась опять какая-то статья в газетах.

Граф (нахмуривая брови). Опять статья?

Ольга Петровна. Опять!.. Очень резкая, говорят, и прозрачная. Ты бы, папа, какие-нибудь меры принял против этого.

Граф (пожимая плечами). Какие же я могу принять меры?.. (Насмешливо.) Нынче у нас свобода слова и печати. (Встает и начинает ходить по террасе.) Нечего сказать, - славное время переживаем: всем негодяям даны всевозможные льготы и права, а все порядочные люди связаны по рукам и по ногам!.. (Прищуривается и смотрит в одну из боковых аллей сада.) Что это за человек ходит у нас по парку?

Ольга Петровна. Это, вероятно, Мямлин!.. Я привезла его с собою... Он один на вечере у madame Бобриной заступался за тебя и очень умно, по-моему, доказывал, что нынче все службы сделались так трудны, так требуют от служащих многого, что на важные места возможно только сажать людей совершенно к тому приготовленных.

Граф (с презрительной усмешкой). Это, вероятно, он себя считает совершенно приготовленным на освободившееся место Андашевского.

Ольга Петровна (стремительно). И ты, папа, определи его непременно!

Граф (с удивлением взглядывая на дочь). Что ты такое говоришь?.. Шутишь, что ли?

Ольга Петровна. Нет, не шучу, и я тебе сейчас объясню, почему я так говорю: ты вспомни, что Мямлин - родной племянник князя Михайлы Семеныча, и когда ты определишь его к себе, то самому князю и всему его антуражу будет это очень приятно и даст тебе отличный противовес против всех сплетен и толков у madame Бобриной, которыми, опять я тебе повторяю, вовсе не следует пренебрегать. (Граф грустно усмехается.) Ты поверь, папа, женскому уму: он в этих случаях бывает иногда дальновиднее мужского.

Граф. Но каким же образом дать Мямлину какое бы то ни было серьезное место, когда его корчит и кобенит почти каждоминутно?

Ольга Петровна. Это, папа, болезнь, а не порок; но что Мямлин умен, в этом я убедилась в последний раз, когда он так логично и последовательно отстаивал тебя. (Граф отрицательно качает головой.) Ты, папа, не можешь судить об его уме, потому что, как сам мне Мямлин признавался, он так боится твоего вида, что с ним сейчас же делается припадок его болезни и он не в состоянии высказать тебе ни одной своей мысли.

Граф (усмехаясь). Какие у него мысли?.. У него никогда, я думаю, не бывало в голове ни одной своей собственной мысли.

Ольга Петровна. Даже, папа, если бы и так это было, то я все-таки прошу тебя определить его; если не для него, так для меня это сделай.

Граф. Но почему ж тебе так желается этого?

Ольга Петровна. Желается, папа, потому что это будет полезно для тебя и, наконец, для меня самой.

Граф (пожимая плечами). Не понимаю, почему это тебе может быть нужно!.. Во всяком случае, я должен об этом прежде поговорить и посоветоваться с Андашевским.

Ольга Петровна. С Андашевским я говорила; он сам этого желает и сию минуту, вероятно, приедет просить тебя о том же.

Граф (взглядывая пристально на дочь). Где ж ты видела Андашевского?

Ольга Петровна. Он вчера вечер сидел у меня.

Граф. Стало быть, он бывает у тебя довольно часто?

Ольга Петровна. Бывает!.. Позволь мне позвать к тебе Мямлина, и обещай ему это место! Soyez si bon, cher pere, nommez le directeur[3]. (Подходит и начинает ласкаться к отцу.) Я позову его, папа?.. Да?

Граф (пожимая плечами). Позови, пожалуй.

Ольга Петровна. Вот за это merci, papa! (Целует отца в лоб и сбегает с лестницы.)

Граф (смотря вслед дочери). Умная женщина - Ольга! Как она скоро и хорошо поняла всю эту нашу глупую служебную махинацию, и только мне одно тут подозрительно, что она очень уж сблизилась последнее время с Андашевским, и что это такое: дружба ли, или более нежное чувство?.. Во всяком случае, я весьма бы не желал, чтобы из этого произошло что-нибудь серьезное, потому что какой бы по личным качествам своим этот господин ни был, но все-таки он parvenu[4] и хам по своему происхождению! (Входит Ольга Петровна, ведя за собой Мямлина.)

Граф, Ольга Петровна и Мямлин.

Ольга Павловна (Мямлину). Граф здесь!.. Я просила его за вас, сколько могла.

Граф (довольно приветливо протягивая Мямлину руку). Здравствуйте!.. Вы, как я слышал, желаете получить бывшее место Алексея Николаича?

Мямлин (делая над собой страшное усилие, чтобы не начать гримасничать). Очень желаю, ваше сиятельство.

Граф. Но совладаете ли вы с ним? Это место очень трудное и ответственное.

Мямлин (решительным тоном). Совладаю, ваше сиятельство. Я совершенно готов на это место.

Граф. Ну, смотрите: я вас назначу, только уж на себя после пеняйте, если что будет выходить между нами.

Мямлин (обезумевшим от радости голосом). Благодарю вас, ваше сиятельство!.. (Кидается к графу и хватает его руку, чтобы поцеловать ее.)

Граф (не давая ему руки и с презрением). Перестаньте!.. Как это можно!.. Вы сядьте лучше и успокойтесь! (Все садятся. Лицо Мямлина начинает мало-помалу принимать более спокойное выражение.)

Ольга Петровна (обращаясь к нему). А какой мы милый спор с вами выдержали на вечере у madame Бобриной.

Мямлин (пожимая плечами). Это невероятно!.. Это непостижимо!.. Требуют, чтобы на все высшие должности назначались их знакомые, на том только основании, что они люди хороших фамилий; но, боже мой, я сам ношу одну из древнейших дворянских фамилий; однако помыслить никогда не смел получить то место, которое занял теперь Алексей Николаич, сознавая, что он ученей меня, способнее, и что одним только трудолюбием и добросовестным исполнением своих обязанностей я могу равняться с ним, и в настоящее время за величайшую честь для себя и милость со стороны графа считаю то, что он предложил мне прежнее место Алексея Николаича.