Григорий Горин - Феномены
Иванов. Ты спокойнее, Миша, спокойнее!..
Прохоров. Не буду спокойней. Не могу!.. Отправил я их, думаю, ладно, действительно, мать – одна на двоих, пусть с ними поживет, а она… Она, понимаете, значит, примерно через… восемь месяцев… значит… вот и умерла. Я прилетел: как? что?.. Умерла! Похоронили!.. И потом я, значит, узнаю, понимаете, что он, понимаете, про все это пронюхал заранее. Понимаете? Она когда-то в поликлинику нашу краснодарскую пошла на рентген, и ей диагноз плохой поставили. Я про все это еще не знал, а он как-то узнал, через медсестру. Медсестра там работает, родня его жены. Узнал и прилетел. Понимаете?! Так совпало, что ему с женой должны были квартиру давать, и он решил, значит, мать как девять метров использовать! Понимаете? Ее лечить можно было, операцию сделать, но он все скрывал… Зачем, мол, тянуть-то… Возиться, понимаете? Зачем? Просто использовал как девять метров, а дальше – чем скорей, тем лучше! Я когда узнал, у меня в глазах потемнело. Как быть? Что делать, а?.. Что, просто проскочить мимо, да? Забыть?.. Вот вы умный человек, интеллигент, феномен, мысли человеческие понимаете… Скажите, как быть?.. По закону – говорите. А если нет здесь закона, что ж, прощать это можно?.. Объясните! Мне в школе объяснили, что Бога нет, а только недосказали, как обходиться без него в таких случаях! Ну, что молчите? Советуйте!
Прохоров расхаживал по комнате, а вокруг него в каком-то странном возбуждении раскачивались предметы, скрипели двери и рамы, шевелились занавески. Только Иванов этого не замечал, он сидел задумавшись.
Спокойней, говорите?.. Ну нет! Мне Елена Петровна, она чудный человек, я ее уважаю и люблю, и она: спокойней, Миша, спокойней, вы, мол, особенный человек! А мне плевать, что я особенный, человеком бы быть – и то спасибо! И если Антон Бога не побоялся, то от меня ему не скрыться, потому что я все время о нем думать буду. И пусть пригибается под моими мыслями, пусть ходит и вздрагивает, потому что рано или поздно я его накрою!!! И я его!..
Прохоров напрягся, заскрипел зубами, сжал кулаки. Раздался раскат грома. Вспышка молнии. В спальне раздался треск. Крик. Дверь распахнулась, оттуда выскочил Клягин.
Клягин. Товарищи! На помощь! Человека шкафом задавило!!!
Иванов бросается к спальне.
Иванов. Михаил! Михаил!.. Без рук!.. Мыслью…Только мыслью!!! Только мыслью!!!
Прохоров бежит в спальню. Все трое скрываются за дверью. На шум входит Дежурная.
Дежурная (оглядев номер). Ну просила же мебель не сдвигать! Просила же… (Вздохнув, включает телевизор, расставляет мебель по местам; села, смотрит.)
Затемнение.
Часть вторая
Картина третья
Утро следующего дня. Тот же номер гостиницы. Прохоров лежит в кровати, его голова забинтована полотенцем. Из ванной появляется Клягин. Он только что принял душ, у него прекрасное утреннее настроение.
Клягин (Прохорову). Гутен морген… Гутен морген, майн либен фройнд! Ви шлафен зи?.. Вас махт ин дер нахт?
Прохоров. Очумел, что ли?
Клягин. Почему? Я с тобой по-немецки разговариваю.
Прохоров. Зачем?
Клягин. Для эрудиции. В школе какой язык учил?
Прохоров. Английский.
Клягин. Извини! Ладно. Давай по-английски. Гуд монинг, май френд. Хау ду ю слип ди найт?
Прохоров. Ты что ж, на всех языках можешь?
Клягин. Нет. Только в объеме третьей программы… По телевизору есть третья программа. Учебная. Смотришь?
Прохоров. Не-а.
Клягин. Напрасно. Там много поучительного. Лекции разные. Фильмы для глухонемых… А бывают наши фильмы, но на иностранных языках. Знаешь, Миша, очень интересный эффект!.. Вот я одно кино недавно смотрел: когда по-нашему говорят, ну, полная мура, а когда не по-нашему, уже ничего… Смотреть можно!
Прохоров. Не тарахти ты, Сергей Андреевич! И так башка трещит.
Клягин. Таблеточку прими.
Прохоров. Принимал.
Клягин. Еще, еще прими. А спал как?.. Кстати, я ж тебя по-английски спрашивал: как ты спал? Хау ду ю слип ди найт? Как спал?
Прохоров. Никак не спал… Ноу! (Привстал, застонал, хватается за голову.) Ну просто разламывается башка! Черт его вчера принес, Антона-то. Я ведь не собирался им до показа заниматься. Я думал – после.
Клягин. Но вчера ты ему здорово вмазал! Молодец! Знаешь, когда ты разволновался, Антон ружье поднял и хотел выскочить, а тут его шкафом в спину – р-р-раз! Он рванулся, а его еще стулом – р-раз! Молодец, Миша! Просто молодец! (Поднял валявшееся у стены ружье.) Гляди-ка! Так драпанул отсюда, что и ружье бросил. На, возьми, Миш!
Прохоров. Ну его к лешему! Ничего мне от него не надо.
Клягин. Возьми! Хорошее ружье. Имеешь право: боевой трофей! Дома на стенку повесишь! Или нет, на стенку не вешай! Плохая примета! Чехов говорил: если на стене в первом акте висит ружье, то в четвертом оно должно выстрелить.
Прохоров. Что значит «в акте висит»?
Клягин. Этого, Миш, я не понял. Я, Миш, это по радио слышал. В такси. Ехал с аэродрома, а Чехов в такси про это и говорил. Я запомнил. А еще он говорил, что воспитанный человек не тот, кто не прольет соус на скатерть, а тот, кто не заметит, если это сделает кто-нибудь другой. Вот что он говорил.
Прохоров (раздраженно). Кому говорил-то?
Клягин. Не знаю. Вообще говорил. Думаю, к народу обращался, к общественности!
Прохоров. Ну что ты за человек, Клягин! Что ты мне голову забиваешь?
Клягин. Почему «забиваю»?.. Я тебе пищу даю для размышлений… Елена Петровна говорила, это полезно перед показом… Чехов-то прав. Считаем себя культурными людьми, а ведь, не дай бог, кто-нибудь соус на скатерть прольет…
Прохоров (в отчаянии). Да замолчи ты!.. Не пойду я ни на какой показ! Неужели не понимаешь?
Клягин (опешил). Как?
Прохоров. Ну куда я пойду?.. Еле на ногах стою! Куда мне в таком состоянии комиссии показываться! Позориться только… Сломался я, понимаешь? Сломался!.. Мне теперь неделю пластом лежать, чтоб в форму прийти… Ах, Антон! И тут, стервец, напакостил!.. Такое дело сорвал!.. Перенапрягся я из-за него, понимаешь?.. Уж если я шкаф сдвинул, значит, вся сила из меня ушла. Я ведь раньше-то никогда шкафы не мог, понимаешь?
Пауза.
Клягин (нерешительно). Вообще-то, Миша, если откровенно говорить, я тоже слегка помог.
Прохоров удивленно уставился на Клягина.
Прохоров. Что?!
Клягин (поспешно). Нет, нет… В основном, конечно, ты… Но когда ты стал про мать рассказывать, я, знаешь, тоже разволновался, а Антон, он с ружьем наперевес хотел выскочить, ну, я его шкафом-то сзади и прижал!.. А потом, стало быть, стулом… Но, конечно, в основном – ты! Ты!
Прохоров (мрачно усмехнулся). Во как!.. Значит, и сломался-то понапрасну!.. Ну дела! Верно Елена Петровна говорит: самое страшное, когда хорошая голова дураку достается!.. Как я ей в глаза-то посмотрю?.. Ведь просила же она, со слезами просила… Вечер один выдержать!.. И то не смог! Ах ты, черт!.. Такую женщину подвел!.. (Вскочил.) Все! Уезжать надо. Срочно! (Схватил чемоданчик, стал быстро собирать вещи.)
Клягин. Подожди! Ну что ты как с цепи сорвался?
Прохоров. Нечего ждать. Поехали.
Клягин. Как – поехали? И я?
Прохоров. А ты как думал? Давай, давай собирайся!
Клягин. Что ты, Миша? Мне платье надо в ГУМе обменять.
Прохоров. По дороге обменяем! Собирайся! Быстро! Быстро!
Клягин. Ты только не гони!.. У меня багаж большой, уложиться надо. Вот черт сумасшедший! (Достает чемодан, начинает укладывать в него большое количество свертков, коробок, консервных банок и прочее.)
Прохоров (усмехнувшись). Запасся!
Клягин. Чего?
Прохоров. Я говорю, много углядел-то… по разным углам.
Клягин (обиженно). Эх, Миша, ничего-то ты не понимаешь. Думаешь, я для чего сюда приезжал?
Прохоров. Ясно для чего – ГУМ обследовать!
Клягин. Глупость говоришь. Извини, конечно, Михаил. Примитивно рассуждаешь. У меня дальний прицел был. Я порядок хотел вокруг навести! Порядок! Ты верно вчера кричал: Бога отменили, народ и распустился. С работы каждый тащит. Кругом – распущенность! Каждый болтает что хочет. А все почему? Некого бояться. Знают, что никто не видит, вот, стало быть, и бояться нечего!.. А я подумал: ну нет, голубчики, будет над вами всеми присмотр. Мой пронзительный взгляд! Недремлющее око мое!.. От него никому не спрятаться! Вот для какой цели великой, Миша, я начал через стенки смотреть!.. ГУМ, ЦУМ – это так, хобби. Побочная отрасль. А основное – порядок!.. Ох, мне бы справочку – я бы показал.
