Александр Островский - Том 6. Пьесы 1871-1874

Декорация та же.

Шаблова, потом Лебедкина.

Шаблова (заглянув в печь). Прогорели совсем дрова, хоть закрывать, так в ту ж пору. Угару бы не было! Ну, да ведь голова-то своя, а за дрова деньги плачены. Что тепло-то на ветер пускать! Аль погодить? Кого это бог несет? Какая-то женщина, да словно как незнакомая. Отпереть пойти. (Идет в переднюю и отпирает.)

Входит Лебедкина, просто одетая и покрытая на голове платком.

Пожалуйте! Кого вам угодно?

Лебедкина (снимая платок). Ты меня не узнала?

Шаблова. Ах, матушка Варвара Харитоновна! И то не узнала. Как это ты подкралась?

Лебедкина. Я на извозчике; в карете-то ездить в вашу сторону неловко; сейчас явятся любопытные: кто приехал, да к кому, да зачем; прислуга болтлива. А мне не хочется, чтоб знали, что я у тебя была сегодня.

Шаблова. Да и не узнает никто.

Лебедкина. Стряпчий дома?

Шаблова. Нет, матушка, ушел спозаранку.

Лебедкина. А дочь его?

Шаблова. Она не войдет, что ей здесь делать! Мы только по вечерам здесь работаем вместе, чтобы врознь лишней свечи не жечь; а то целый день сидит в своей комнате. Да нынче же либо больна, либо расстроена… Тебе что нужно-то, дорогая моя?

Лебедкина. Николая Андреича.

Шаблова. Сейчас покличу. А ты не беспокойся, я постерегу; коли стряпчий придет, я тебя спрячу. (Уходит в переднюю.)

Входит Николай.

Лебедкина и Николай.

Лебедкина. Здравствуйте!

Николай молча кланяется.

Вот я приехала.

Николай. Вижу. Привезли деньги?

Лебедкина. Привезла.

Николай. Все?

Лебедкина. Все… А разве все нужны?

Николай. Конечно. Вы на что же надеялись?

Лебедкина. На вас, мой друг.

Николай. За кого же вы меня принимаете?

Лебедкина. Я вас всегда принимала за благороднейшего человека; но вы так меня любите… Для любимой женщины можно решиться…

Николай. И вы совершенно уверены в любви моей?

Лебедкина. Да разве это не правда, разве я не вижу по глазам вашим…

Николай. Вы проницательны. Вероятно, вам не раз приходилось испытывать силу ваших прелестей над мужскими сердцами?

Лебедкина. Да, бывало. Я в этом счастлива, для меня жертвовали очень многим.

Николай. Так что вы нисколько бы не удивились, если бы и я…

Лебедкина. Чему тут удивляться, мой друг!

Николай. Да, вы правы. (Подает ей бумагу.)

Лебедкина (взглянув мельком, прячет бумагу). Ах! Я так и ожидала. Благодарю вас, милый друг мой! Вот этой любви, этой страсти можно поверить.

Николай. И наградить.

Лебедкина. Да, конечно, вы стоите. Но, милый мой Николай Андреич, подождите немного. Ведь сердцем нельзя располагать по произволу… если оно занято, что ж делать?

Николай. Но, кроме сердца вашего…

Лебедкина. Деньги, хотите вы сказать? О! деньги я отдам. Хотя не вдруг — я сама нуждаюсь; но я вам понемногу выплачу все, что обещала — это мой первый долг.

Николай. Но позвольте! я дело сделал: у вас в руках ценный документ, а у меня ничего, только одни обещания, слова, которые не имеют никакой цены. Вы меня обманываете.

Лебедкина. Нет, я все исполню, только не вдруг. Подождите!

Николай. Возвратите мне документ!

Лебедкина. Вы либо сами очень просты, либо меня за дурочку считаете, мой друг.

Николай. В таком случае, я заявлю, что вы похитили у меня документ; вас обыщут… Я вас не выпущу отсюда.

Лебедкина. Ах, как страшно! Вы так не шутите! Ну что, если б я была женщина нервная, ведь вы бы меня ужасно перепугали. Хорошо еще, что у меня есть характер и никогда я не теряю присутствия духа. Вот и теперь я поступлю очень ловко и осторожно. (Идет к печке.)

Николай. Что вы делаете?

Лебедкина (бросая бумагу в печь). Посмотрите, как весело горит: как быстро исчезают строчки! Вот даже и пепел улетел в трубу, не осталось и следа моего долга.

Николай. Мне уж остается только удивляться вам.

Лебедкина. Ох, отлегло от сердца! Мне теперь совсем легко.

Николай. Верю.

Лебедкина. Как скоро и просто это сделалось! И знаете ли, мне и винить себя не в чем. Все чужими руками, не правда ли, я почти не виновата.

Николай. Разговаривайте, разговаривайте, я слушаю.

Лебедкина. Что вы так презрительно смотрите на меня? Вы разве лучше? Конечно, я предлагала деньги; но ведь надо было, чтоб нашелся такой джентльмен, который бы решился на такой подвиг. Когда за деньги все на свете можно сделать, поневоле соблазнишься. Я себя, как вам угодно, виноватой не считаю. Да мне бы и в голову не пришло; я живу хоть и открыто, но окружена все людьми более или менее порядочными. Ведь надо ж было, чтоб в наше общество явился такой милый, обязательный молодой человек, такой любезный, который… конечно, за деньги…

Николай. Ну, довольно уж! Дайте и мне поговорить немножко! Вы, поручая мне это нечистое дело, желали испытать, стою ли я любви вашей; по крайней мере вы так говорили. Ну, представьте себе, что и я, доверяясь вам, тоже желал испытать, стоите ли вы моей любви.

Лебедкина. И оказалось, что не стою. Очень жаль! Но что ж делать, на всех не угодишь. Впрочем, вам легко утешиться, вас любит девушка, которая, вероятно, имеет все достоинства, нужные для вас. Вы можете быть счастливы с ней.

Николай. Да, уж постараюсь.

Лебедкина. И прекрасно. Я не завистлива.

Входит Шаблова.

Лебедкина, Николай, Шаблова, потом Дормедонт.

Шаблова. Стряпчий, матушка, идет, я его издали признала.

Лебедкина (покрываясь платком). Спрячь меня покуда, душа моя; а когда он придет, ты меня выпроводи.

Шаблова. Я тебя задним крыльцом провожу.

Лебедкина. Помни, Фелицата Антоновна, я у тебя не была и ты меня не видала.

Шаблова. Хорошо, матушка, не видала, в глаза не видала. Уж зачем тебе это нужно, я не знаю; а только, хоть побожиться, не видала. Чай, тоже ведь у тебя свои резоны есть.

Лебедкина. Само собой. Карету я оставила близехонько, у зоологического сада; погуляю да минут через десять опять к тебе подкачу, уж тогда, значит, взаправду приехала.

Шаблова. Да как твоей душеньке угодно, так и будет. Твори, что только в голову тебе придет, а наше дело потрафлять по тебе.

Николай. Как все это тонко и хитро!

Лебедкина. Нам, женщинам, нельзя жить без хитростей.

Шаблова. Вот правда-то, вот слова-то твои справедливые! Схитришь да солжешь, только и поживешь в свое удовольствие.

Лебедкина. Ну, идем! Скажи своему сыну, что я у него в долгу не останусь.

Шаблова. И говорить не хочу. Разве он смеет сомневаться.

Лебедкина и Шаблова уходят. Входит Дормедонт.

Дормедонт. Присесть за дело! (Разбирает бумаги на столе.) С одной только доверенности семь копий писать. Хоть бы помог, что ли, в самом деле.

Николай. Давай, я наверху займусь; а ты, Дормедонт, сделай милость, кликни меня, когда Людмила Герасимовна выйдет из своей комнаты, мне нужно поговорить с ней прежде, чем она увидится с отцом.

Дормедонт. Хорошо, кликну.

Николай уходит.

Как же, дожидайся! Не о чем тебе с Людмилой Герасимовной разговаривать, у тебя только пустяки на уме. Нет, уж я, брат, глупостям не потатчик. Сиди себе наверху. Видно, не с чем в трактир идти, так ему скучно стало.

Входит Маргаритов.

Дормедонт и Маргаритов.

Маргаритов. Что ты смотришь на меня! Пиши, пиши! Устал, брат, я; хлопот куча, а уж стар становлюсь, не прежняя пора. А теперь бы мне бодрость-то и нужна; повалили дела, Дормедонт, повалили процессы. Вчера у Дородного был я на вечере, собралась эта пьющая компания, все тузы — замотали меня совсем: у того дело, у другого тяжба, у третьего иск. «Покажи, говорят, нам свою честность, так мы тебя озолотим». Честность! Да я, говорю, честней вас всех. «Ну, говорят, и покорно благодарим». Теперь только бы кончить дела два-три хороших, зарекомендовать себя; а то деньги-то лопатой греби. Что, Людмилочка не выходила?

Дормедонт. Не выходила-с.