Неустановленный автор - Шелковый фонарь
Юсай. Да, давно нет на этом свете моего доброго старого друга. Но вот его сын. Ему замена в потоке бытия…
Томадзо. Что и говорить! Только и осталось радости, что в молодом господине…
Синдзабуро. Движенье – в апогее своем – и вот Покой!
Томадзо. И в монастыре все вспоминали старого господина. Не только его друг настоятель, но и монахи. Они сегодня и завтра будут совершать по нему поминальные обряды.
Синдзабуро. Добрые люди… Надо сходить на могилу отца.
Томадзо. Сходите, сходите, молодой господин! И настоятель будет рад вам. Он расспрашивал и про ваше здоровье и про то, как вы живете.
Юсай. Не люблю я, Синдзабуро, когда ты беседуешь долго с настоятелем.[31] Он превосходный человек, но его учение – не для истинных мудрецов. Для нас существует учение Совершенного – превыше его ничто не может быть.
Томадзо. Нет, нет, учитель! Пусть молодой господин сходит туда. Это его и развлечет. А то все сидит у себя в комнате. Настоятель покажет вам кое-что интересное.
Синдзабуро. Что такое?
Томадзо. О, это прямо замечательно. У меня есть старый приятель – дедушка Тэпудзо. Он метет у них кладбище. Так вот он и рассказал мне про одно из ихних семи чудес.
Синдзабуро. Я ничего об этом не слышал.
Томадзо. Ну конечно! Они не очень об этом распространяются. Видите ли… дело в том, что в монастыре есть одно место на кладбище… Оно огорожено со всех сторон высокою оградой. Дверь ограды всегда крепко заперта, а ключ хранится у настоятеля.
Синдзабуро. Почему? Там есть что-то такое, чего нельзя всем видеть?
Томадзо. Нет, не в том дело. Там всего-навсего три могилы. Говорят, какого-то старого знатного самурая, его молодой дочери и ее служанки. Умерли они очень-очень давно, и ни один человек к ним не ходит. Все бы это еще ничего, но над могилой дочери висит шелковый фонарь – никто не помнит, с каких пор. С незапамятных времен! И что бы вы думали? Висит как новенький! Ни ветер, ни дождь, ни снег – ничто его не берет. Блестит, как будто его только купили.
Юсай. Опять эти монастырские чудеса! Синдзабуро, охота тебе слушать…
Синдзабуро. Нет, учитель, это имеет смысл и для нас. Ведь этот фонарь, – если он действительно невредимый висит в течение стольких лет, – этот фонарь говорит о неизменном бытии и отдельной вещи… о том, что не все поглощается беспощадным круговоротом мировых сил.
Томадзо. Это еще что! Народ прослышал про это чудо… ну и повалил на кладбище. И вдруг – как только кто подойдет к могилам, сейчас же падает без чувств. Какая-то сила встает вокруг них… Не иначе как духи… или демоны.
Юсай. Духи! Синдзабуро, ты же знаешь, что говорит наш учитель Чжоу-цзы. «Духи и демоны – двойственно-чудесное проявление Великого Предела».
Синдзабуро. Но ведь это жившие когда-то люди, и, может быть, они сохранили бытие и после смерти…
Юсай. Опять у тебя странные идеи. Что такое дух? Дух – это, как говорит Чжоу-цзы, растяжение мировой энергии, а демоны – это сжатие ее. Растяжение и сжатие – два состояния мировой энергии. Вот что такое духи и демоны.
Томадзо. Как это вы чудно говорите, учитель! Просто это души умерших самурая или его дочери. Они остались неудовлетворенными в своей земной жизни и перенесли эту неудовлетворенность в иной мир. Вот и тоскуют… Вот и стремятся к этой жизни…
Синдзабуро. Тоскуют… Да… Тоска может пережить не одну жизнь…
Томадзо. Значит, сильно тоскуют, что так действуют на всех, кто ни придет… Я вам не досказал еще, молодой господин. Когда эти случаи участились, в монастыре распорядились огородить могилы и не пускать туда никого без благословения настоятеля – он прочтет молитву, и человек может безопасно туда войти и выйти. Дед Тэпудзо подметает там всегда только с благословением. Вот как!
Пауза. Юсай недовольно хмурится. Синдзабуро сидит неподвижно. Слышны мерные удары монастырского колокола.
Юсай. Уже полночь. Синдзабуро, ты все еще не вполне здоров. Тебе нужен покой.
Томадзо. Да, да, господин. А то, не дай бог, опять будет вам плохо… Ложитесь, ложитесь!
Синдзабуро. Спасибо за заботу. Я и впрямь немного устал. Что-то тяжело на душе. Пожалуй, следует лечь.
Юсай. Конечно! Томадзо, постели.
Томадзо. Сейчас. (Поднимается.)
Юсай. И мне пора. Спокойной ночи! Будь тверд духом – это главное. Дух управляет телом. Завтра утром я приду к тебе. Спокойной ночи!
Синдзабуро. Спокойной ночи, дорогой учитель! Спасибо вам за доброту и ласку. Вы для меня – второй отец. Всеми моими знаниями я обязан вам. Почивайте мирно.
Юсай. До завтра, Синдзабуро.
Синдзабуро. До завтра, дорогой учитель.
Томадзо. Спокойной ночи, достопочтенный Юсай-сама! Позвольте проводить вас.
Выходят. Синдзабуро один; потом слышно, как Томадзо что-то делает в соседней комнате.
Синдзабуро (оборачиваясь на шум). Томадзо!
Томадзо (показываясь у перегородок). Что угодно?
Синдзабуро. Что ты делаешь?
Томадзо. Готовлю постель.
Синдзабуро. Нет, подожди. Лучше постели мне здесь. Там душно.
Томадзо. Слушаюсь. (Скрывается.)
Синдзабуро проходит на галерею и смотрит в ночной мрак.
(Возвращается с постельными принадлежностями.)
Готово! Пожалуйте… я помогу вам раздеться.
Синдзабуро. Нет, спасибо! Я сам. Иди, иди… Ложись спать. Уже поздно.
Томадзо. Тогда доброй ночи, господин. Почивайте спокойно.
Синдзабуро. Спокойной ночи. Постой, Томадзо! Ты говорил, что настоятель расспрашивал про меня?
Томадзо. Все время.
Синдзабуро. А он ничего не велел мне передать?
Томадзо. Ах, совсем запамятовал… Вот голова! Конечно! Письмо… Он просил передать вам письмо. (Ищет за пазухой.) Вот. Велел сейчас же отдать, как вернусь. Я и забыл! Простите!
Синдзабуро (берет письмо). Ничего, ничего. Теперь ступай. Больше мне ничего не нужно.
Томадзо. Спокойной ночи. (Уходит.)
Синдзабуро (некоторое время сидит неподвижно, потом подходит к светильнику и читает письмо). «Сын мой! Приветствую тебя от всей души. Слышал, что твое нездоровье все еще не совсем прошло. И знаю, что болен ты не столько телом, сколько духом. Знаю и стараюсь помочь тебе. Медитации открыли мне, что над тобой сгущаются какие-то тучи. И что идут эти тучи из иного мира. Предупреждаю тебя: остерегайся иного мира! Особенно сегодня в ночь… когда он всем нам становится так близок!»
Странное письмо! Странные слова… Настоятель мудр, ему ведомы многие тайны вселенной. И говорить зря он не станет. «Остерегайся иного мира!» Почему? Что этому миру до меня? И почему «остерегайся»? Кого? Отошедших друзей? Но их дружба, думаю, останется с нами всегда. Врагов? Но что и кому я сделал плохого? Разве раньше – в прежней жизни? Но я рад в таком случае искупить содеянное зло. Ведь иначе его никак не разрешишь. Закон причин и следствий неумолим… «Особенно сегодня в ночь, когда он всем нам становится так близок…» Да, сегодня ведь особенная ночь. Раз в году бывает… близок тот мир. Но почему же мне совсем не страшно? Тот мир меня не пугает… Наоборот, как будто в нем остались какие-то мои радости… Ведь в этом мире их нет. (Гасит светильник.)
Тихо. Громко стрекочут цикады. Лунный свет.
(Подходит к галерее.) Странно. Когда я слушаю пение цикад, мне кажется, что это голоса из иного мира… Почему иного? Может быть, иной мир вовсе не тот, а этот… Учитель говорит о круговороте… А мне чаще вспоминается другое… Слова тоже великого мудреца Китая[32]… который учил «привольно и свободно носиться по стихиям вселенной»!
«Однажды случилось: сидел Чжуан и писал… и вдруг задремал. Видит сон: уже больше не Чжуан он, а бабочка – летает… порхает с цветка на цветок. И так хорошо купаться в воздушных волнах, в солнечном сиянье. Опустилась бабочка на цветок. Устала… задремала. И видит: нет больше бабочки – сидит Чжуан и пишет. И не ведал Чжуан: он ли заснул и сон видел, что бабочкой стал, иль бабочка смежила вежды и видит в сновиденье, что она – мудрец Чжуан? Где сон, где явь?»
Да. Где сон, где явь? Где я живу на самом деле? В том сне своем или здесь? Кто видит сновиденье? Я – теперь или я – тогда? Сегодня ночью нам близок тот мир… Может быть, это мир наших сновидений! Повсюду сверкают «огни встречи»! А у меня темно. Пусть же и здесь горит «огонек встречи». (Встает, зажигает, потом садится у края галереи, вынимает из-за пазухи крышку от курильницы и погружается в ее созерцание.)
Тишина. Стрекотанье цикад постепенно смолкает. Неожиданно луна заволакивается облаками. Темнеет. В отдалении начинает блистать светлая точка. Она становится все ближе и оказывается шелковым фонарем в виде пиона. При свете его видны фигуры двух девушек, осторожно приближающихся к изгороди.
Первая девушка. Госпожа… Кажется, здесь. Видите? Вот этот дом.
Вторая девушка. Здесь? Уже? (Всматривается.) Да, как будто этот.
