Александр Галин - Восточная трибуна
Мадлен. Пока нет.
Потехин. Тут вот в чем дело. Учусь на языковом факультете. Выезжал на практику за рубеж, решил одной знакомой купить что-нибудь… Первый раз за границей. Сами понимаете… ум за разум зашел. Главное, знакомая ведь… уже хорошо знакома – все купил на размер больше. Теперь приходится продавать.
Мадлен. Где были?
Потехин. В Париже.
Мадлен. Как там Елисейские поля?
Потехин. Нормально. Гречихой пока не засеяны.
Мадлен. В Италию не заезжали?
Потехин. Ну а почему же не заехать?
Мадлен. И в Палермо были?
Потехин. И в Милане, и в Венеции, и в Риме. Собор Святого Петра особенно хорош по вечерам.
Мадлен. Вы действительно были в Италии?
Потехин. Никогда не был…
Мадлен. И Париж, видно, обошелся без вас.
Молчание.
Самохвалова. Мадлен, ты меня смутила. Босоножки хорошие, но я думаю: стоят ли одни босоножки таких денег?
Коняев. Не возьму я денег…
Потехин. Наташа, вы не слушайте его. Это мои вещи…
Коняев (неожиданно кричит). Я тебя прошу, уйди!.. Ты хотел заправиться. Поезжай.
Молчание.
Потехин (тихо). Шурин, я не приказчик в лавочке! Не надо меня посылать. Ты сидишь в яме, в театральном оркестре. Вспомни, сколько ты зарабатываешь. Дальше Кременчуга ваш театр не выезжал. Мы едем без копейки. Тебе туда привезут дочь. Валентине тоже надо отослать… У нас, Мадлен, в Италии бывает отчим. Служба у него такая… Он привез барахло. Мать кое-что отдала нам: продавайте и кормитесь, дети… Да, нам нужны деньги, что в этом плохого? Хорошего тоже мало, но и преступного ничего нет… Что ты ешь свою печень, шурин? Что ты мучаешь себя и других?
Коняев молча отходит. Садится. Долгое молчание.
Подрезова. Вадим, мне платье нравится, и я его покупаю. Нам не надо подавать. Что мы, нищие? Давай, я потом завезу лекарство тете Вале.
Коняев. Не надо.
Подрезова (тихо). Было бы предложено. (Пошла вниз.)
Мадлен. Куда ты, Шура?
Подрезова. Пойду триста целковых доставать.
Уходит. Молчание.
Мадлен. Я принесла закуску. (Пауза.) Мы ведь раньше на стадионе собирались… Простите, как вас зовут?
Потехин. Олег.
Мадлен. Олег, у нас было такое правило: девочки брали пожрать, а мальчики выжрать. Неужели здесь не найдется настоящего мужчины?
Потехин. А что вы смотрите только на меня? Разве Вадим в сарафане?
Мадлен. Чувствую в вас мужское начало. Сходите в гастроном.
Потехин. Я плохо знаю ваш неповторимый райцентр.
Мадлен. Город областной. Дайте нам тихо и спокойно посидеть. Что вам со стариками!.. У вас нет денег? Возьмите на вино. (Оставляет деньги на скамье.) Купите сухого, если будет.
Потехин (не взглянув на деньги). Когда подгонять машину? Ты слышишь, шурин?
Коняев. Через полчаса…
Потехин. Извини. Не надо было мне говорить этого.
Коняев. Иди.
Потехин пошел вниз. Молчание.
Самохвалова. Вадик, никаких подарков быть не может! Я пошла за деньгами и за Семенихиной. (Пауза.) Мне это очень нравится. Я даже переодеваться не буду. Мадлен, как ты считаешь, у нас можно так ходить?
Мадлен. Можно.
Самохвалова. Костюм летний, сейчас лето… (Медленно ковыляя, спускается вниз, уходит.)
Молчание.
Мадлен. Кто у тебя жена?
Коняев. Играет на виолончели, в том же оркестре. Хочет попасть в настоящий коллектив… есть один состав… Через неделю она идет на конкурс.
Мадлен. Почему она, а не ты?
Коняев. Она умеет за себя бороться, а я не могу… Ничего не хочу. Все надоело. Конкурс… Придется кому-то доказывать, что ты чего-то стоишь. Ну докажешь, и что? Что изменится? Буду ездить, стану больше получать – и что? Жена наконец поняла – и в ужасе: с кем связала жизнь… Решила одна пробиваться. Я взял учеников в музыкальной школе… Денег не хватает… Москва, приходится много тратить. Тут еще родился ребенок. Девочке уже два года… Отчим что-то привозит, мать дает жене эти тряпки… Она продает… часть денег оставляет нам. Параллельно я горжусь своей незапятнанной совестью… Она много репетирует, сейчас у нее нет времени бегать с барахлом по подругам, она попросила меня включиться… Девочку надо свезти на юг, она много болела…
Молчание.
Мадлен, только ты не смотри на меня так… Я здоров и счастлив.
Мадлен. Слава богу.
Молчание.
Коняев. Помнишь, я когда-то делал тебе предложение?
Мадлен. Помню… Ты был благороден.
Коняев. Ты сейчас смотришь и думаешь: слава богу, что я за него не вышла.
Мадлен. Не угадал.
Молчание.
Может, тебе стоит вернуться сюда?
Коняев. Ты думаешь, это возможно?
Молчание.
Мадлен. Хочешь, я уйду от своего мужа? Будем тихо жить… Я бы от тебя родила. Когда-то ты что-то испытывал ко мне. Я тебе отказала, потому что ты любил Клёнышеву… Это из-за нее ты стал слабым и неуверенным.
Молчание.
Ни ты, ни я не любили по-настоящему. Но ведь я была у тебя первой. Однажды ты стоял тут, у восточной трибуны… и ждал меня. Я подошла с другой стороны… и долго смотрела на тебя. Я представляла, как ты станешь великим музыкантом – увезешь меня отсюда… мы с тобой объездим весь мир… Я тоже не приспособилась к жизни. Работаю в областной картинной галерее. Можешь себе представить, что это такое… Совсем недавно я потеряла последнюю возможность уехать отсюда… Осталась здесь… навсегда. Если бы ты приехал, это можно было бы пережить.
Молчание.
Коняев. Кто у Клёнышевой муж?
Мадлен. Бычок…
Молчание.
Коняев. Мадлен, мне надо съездить к тетке. На такси… На такси это быстро… Я ведь только приехал и к ней еще не заходил.
Мадлен. Конечно, а я здесь посижу… Может быть, тебе надо подольше с ней побыть? Ты не торопись, мы с девчонками подождем.
Коняев. Я быстро. У нас действительно мало времени.
Мадлен. Передай привет тете Вале, если она меня помнит. Пойдем, я тебя провожу… Оставь сумки мне. Зачем они! Иди со спокойной душой.
Мадлен берет сумку, Коняев – другую. Они спускаются вниз и, пересекая футбольное поле, покидают территорию заброшенного стадиона.
Действие второе
Прошло время. Солнце спустилось за западную трибуну, отчего раскалилась докрасна часть неба. Лопухи на футбольном поле зашевелились под свежим вечерним ветерком. Стала спадать жара. Пусто. Тихо… На восточной трибуне высокая женщина с сильным красивым лицом. Это Клёнышева. Поднялась выше. Смотрит по сторонам, – видно, и ей стадион что-то напоминает. Увидела идущего по полю Коняева. Села. Коняев медленно подошел, остановился внизу.
Клёнышева. Ждать себя заставляете, сударь. Я уже второй раз сюда прихожу.
Молчание.
Может, поднимешься?
Коняев поднимается наверх.
Клёнышева. Здравствуй…
Коняев. Здравствуй, Мила. А где остальные?
Клёнышева. Видела твоего попутчика. Попросил у меня взаймы… уехал заправляться.
Коняев. Сколько он у тебя взял?
Клёнышева. Разберемся. (Пауза.) Как она, местность наша после столицы? Если бы не по пути, вряд ли бы ты сюда заехал. Давненько не заглядывали сюда, сударь. Надолго в родные пенаты?
Молчание. Друг на друга не смотрят.
Коняев. Сейчас поедем дальше…
Клёнышева. Вот и попутчик мне тоже сказал… я удивилась. Что же ты заехал всего на пару часов? Пренебрегаешь, Вадик, пренебрегаешь…
Коняев. Обстоятельства…
Клёнышева. Понятно, можешь не продолжать. В нашем возрасте это слово означает все. В общем, ты не изменился. Конечно, уже не юноша, но и не заматерел… Хорошо выглядишь.
Коняев. Спасибо…
Клёнышева. Про меня этого не скажешь. Не надо… я на комплименты не напрашиваюсь. Подурнела… краситься начала. Никогда косметикой не пользовалась раньше, а теперь вот приходится.
Коняев. А где Мадлен?
Клёнышева. Не знаю. Муж ее сюда приходил… Бедный, искал ее.
Коняев. Кто у нее?
Клёнышева. Ты его хорошо знаешь. Алфимов… Помнишь, тихарь такой… ногти грыз. Учился в харьковском университете. Химик… Заведует лабораторией на шинном заводе. Я была у них недавно, подводили итоги. Смотрю со сцены – знакомое лицо в зале, смотрю – грызет… Тут я его сразу узнала. (Пауза.) С нашей Мадлен была целая история. Она у нас чуть в Италию не уехала. Строили итальянцы камвольный комбинат. Мадлен, если ты помнишь, всегда мечтала уехать отсюда. А тут вдруг итальянцы, красивые ребята. Ушла она от Алфимова, стала собираться в Италию. Парня ее Пьетро звали. Пьетро из Палермо. К слову сказать, из богатой семьи. Моложе ее на пять лет… Поехал к себе, с отцом объясняться, – и не вернулся… Сестра его Мадлен написала: погиб при взрыве какого-то поезда… террористы пустили под откос. Полгода после того наша Мадлен лежала в сумасшедшем доме… Ее же из петли вынули… А вернул ее с того света тот же Алфимов. Ходил за ней как за ребенком…
