Мария Арбатова - Пробное интервью на тему свободы
Маргарита. Много.
Вадим Петрович. Вы как-то странно выглядите. И волосы…
Маргарита. Да. Волосы мокрые. Упала в озеро. Кормила лебедей, загляделась на воду и упала. Вода – она, знаете, тянет.
Вадим Петрович. А где вы взяли лебедей?
Маргарита. У Новодевичьего монастыря. Я там живу. А что, никого нет?
Вадим Петрович. Нет.
Маргарита. И не будет?
Вадим Петрович. И не будет.
Маргарита. Вы решили меня трахнуть?
Вадим Петрович. Послушайте, Маргарита, по-моему, это вы позвонили с утра в истерике и попросили о встрече.
Маргарита. Я. Ой, у меня колготки поехали! Надо же! (Задирает юбку, смотрит колготки все выше и выше.)
Вадим Петрович (становится спиной к ней). Разберитесь сначала с колготками, потом будем разбираться с проблемами.
Маргарита. Спасибо. Не поворачивайтесь, пожалуйста, еще секунду. (Вынимает из сумки диктофон, включает, прячет обратно в сумку.) Ну надо же, последние колготки!
Вадим Петрович. Видимо, падая в озеро, вы зацепились ими за водяного.
Маргарита. Можете поворачиваться.
Вадим Петрович (садится, пьет кофе) Вы сказали, что у вас неприятности.
Маргарита. По-вашему, упасть в озеро – это приятность?
Вадим Петрович. Значит, вы явились просто потому, что вам захотелось увидеть меня.
Маргарита. Вы помните, как мы познакомились?
Вадим Петрович. Конечно, вы пришли брать у меня интервью, а сами выпросили денег на какую-то газетенку. В результате выяснилось, что вам не нужно ни то, ни другое.
Маргарита. Мне нужны вы. Немножко. Хотя я знаю, что вы предадите.
Вадим Петрович. Я?
Маргарита. Вы! Закон жанра. Я сама его вывела. Мужчина-отец предает, а мужчина-сын не предает. Отец старше, он знает, что умрет раньше. А что такое смерть, как не предательство? Он подсознательно запрограммирован на предательство. А мужчина-сын подсознательно помнит, что он будет хоронить. Поэтому после разрыва с мужем я выбираю только мужчин-сыновей.
Вадим Петрович. Зачем вы пришли?
Маргарита. Мне приснилось, что мы с вами занимаемся любовью. Знаете где? В вагоне метро. Поезд идет, все смотрят, но как-то наплевать. И очень хорошо. И какая-то нежная нежность. Хотя, конечно, с элементами геронтофилии. Давайте монетку бросать – если орел, то я раздеваюсь, а если решка, то нет.
Вадим Петрович. Если вам этого действительно хочется, то зачем монетка?
Маргарита. А если не хочется, то тем более. Бросаю три раза. (Достает монетку, бросает.) Орел! (Бросает второй раз.) Решка! (Бросает третий раз.) Ой, укатилась! (Лезет под диван.) Не видно! Ой, решка! Как жалко!
Вадим Петрович. А зачем кидали?
Маргарита. Надоело принимать решения в области половой жизни.
Вадим Петрович. Маргарита, вы новый тип женщины: бескорыстная оторва. Когда я вижу ваше обезьянничанье, я понимаю, какой же я старый гриб. В мое время таких не было. Все оторвы гребли под себя. Теперь они сидят в своих тутанхамоновых гробницах и вспоминают, как они гребли. Потому что в мое время женщина могла позволить себе отвязанность только в обмен на шубы, бриллианты, сервизы. Иначе общество ее не понимало, да и она себя не понимала. А вы веселитесь, как карась на сковородке! А шкурка подгорает, румянится. И хочется вас остановить, но предложить вам нечего.
Маргарита. Предложите хотя бы водки.
Вадим Петрович (подходит к бару, достает бутылку и рюмки, разливает). За что пьем?
Маргарита. За свободу!
Вадим Петрович. От всего?
Маргарита. Какая же это свобода, если от всего? И вообще, Вадим Петрович, что вы знаете о свободе?
Вадим Петрович (пьет). Видите ли, Риточка, для вас свобода – это голяком по Красной площади бегать. Про это я действительно ничего не знаю и, признаться, никогда не силился узнать. И не потому, что неинтересно, а просто… не до того было. А потом, ведь это не свобода, это игра в жмурки со своими комплексами. А я со своими играл в другие жмурки. Моя свобода заключалась в моем праве на самоуважение, и то, что я был коммунистом, ничего на самом деле не меняло. Я знаю диссидентов, которым руки подать нельзя. Кто-то говорил, что каждый человек стоит ровно столько, сколько он действительно сделал минус его тщеславие. Тут ведь дело не в цвете погон, а в…
Маргарита. А в чем?
Вадим Петрович. Стыдно детям в глаза смотреть или нет. И все.
Маргарита. А мне стыдно.
Вадим Петрович. Вам?
Маргарита. Ага.
Вадим Петрович. Вам-то почему?
Маргарита. Потому что я несчастна по убеждениям. И я все пытаюсь это сломать, все раскачиваю, а все не получается. Это генетическое. Несчастье как норма жизни. И я хочу, чтоб на мне это кончилось, понимаете? Чтоб у меня не были такие глаза, как у матери, как у бабушки. Вы встаньте на эскалатор метро. Вы посмотрите, какие у людей глаза, это же можно повеситься, какие у них глаза! И у западников то же самое, хоть они и скалятся изо всех сил. Верхняя половина лица у них тоже такая, как будто кто-то в доме болеет или что-то любимое украли. Я изо всех сил хочу быть счастливой, а судьба берет и отправляет этого человека в Нью-Йорк, и хоть криком кричи.
Пауза.
Вадим Петрович. Хотите… Хотите, вам завтра принесут билеты в Нью-Йорк? Хотите? Это ведь такая мелочь, в сущности… Если бы мне было нужно так мало.
Маргарита. Билет? Билет в Нью-Йорк? Для вас это действительно мелочь… Хочу! Хочу билет в Нью-Йорк! (Вскакивает.) Ведь вам действительно раз плюнуть! Что я за это должна буду сделать?
Вадим Петрович. А как вы думаете?
Маргарита. Не знаю.
Вадим Петрович (набирает телефонный номер). Девушка, Соловьева. Это Вадим Петрович. Алло, Борис. Мне надо одного человечка завтра отправить в Нью-Йорк. Нет, именно завтра. Это мне надо! Лично мне. Понял? (Маргарите.) Загранпаспорт есть?
Маргарита. Есть.
Вадим Петрович. Новый?
Маргарита. Новый.
Вадим Петрович (в трубку). Я все оплачиваю. Пусть люди этого Тинли, или Кинли, не различаю я их собачьи имена, дадут тебе факс. Времени? Какая разница, сколько времени, если я плачу? Мне тебя учить, как ночью в посольстве визу брать? Ну все. Она сейчас к тебе придет.
Маргарита. Это правда?
Вадим Петрович. Как видите.
Маргарита. Но я никогда не была в Америке. У меня там никого и…
Вадим Петрович (лезет в ящик стола). Вот вам доллары. Вот визитка. (Читает) Все-таки Кинли. Жить будете у него. В аэропорту вас встретят. Ночью я с ним созвонюсь.
Маргарита. Что я должна буду за это сделать?
Вадим Петрович. Самое трудное… Стать счастливой.
Маргарита. Ой, так вы, оказывается, Мефистофель.
Вадим Петрович. А кто бы другой вас так долго терпел.
Маргарита. Так… Я прилетаю в Нью-Йорк. Я нахожу его дом. Я сажусь на лавочке напротив подъезда и жду, когда он пойдет гулять с собакой.
Вадим Петрович. Хочу вас предупредить, что лавочки в Нью-Йорке распространены гораздо меньше, чем кажется отсюда.
Маргарита. Хорошо, тогда я возьму с собой этюдник, складной стульчик и широкополую шляпу. Я буду сидеть и рисовать его подъезд.
Вадим Петрович. Вы говорили, что он женат. А если с собакой пойдет жена?
Маргарита. Тогда я быстро позвоню в его дверь. Я не должна приходить при ней. Она и так ничего не понимает, что с ним происходит. Она же американка. Для американки слово «эмиграция» значит совсем другое.
Вадим Петрович. А вы видели ее?
Маргарита. Нет. Но я почувствую. А потом, я знаю собаку, он купил собаку здесь. Я тихонечко позову собаку: Тапиока! Тапиока!
Вадим Петрович. Как?
Маргарита. Тапиока. Это такая африканская каша.
Вадим Петрович. А потом?
Маргарита. А потом я поцелую его. И поеду обратно.
Вадим Петрович. Я так и думал.
Маргарита. Поймите, он сам должен вернуться. Иначе все это не имеет смысла. Он сам должен понять, что проблемы отношений со страной решаются внутри, а не снаружи. Это его проблемы. Какое я имею право в них лезть? И потом, человек должен получить от отношений столько, сколько он в них вложил и не на поцелуй больше. Иначе потом идет отдаванье долгов.
Вадим Петрович. Так что, отменять билет?
Маргарита. Отменять.
