Гусиное перо - Семён Львович Лунгин
Ф о н П а л е н. Тогда вот о чем я вас попрошу… Знаете что? Дайте мне кассационный повод на случай… На всякий случай. А?
К о н и (еле сдерживаясь). Что вы имеете в виду?
Ф о н П а л е н. Ну, какое-нибудь незначительное нарушение процедуры.
К о н и. Я председательствую всего третий раз в жизни, ошибки возможны и, вероятно, будут, но делать их сознательно не стану, считая это совершенно несогласным с достоинством судьи и принимаю такое предложение ваше просто за шутку.
Ф о н П а л е н. Нет, какая шутка?! Я вас очень прошу, вы это так умно сумеете сделать…
Кони молча поклонился и вернулся на свое место. Дзинь-дзинь!.. — звякнул колокольчик пристава.
К о н и. Господа присяжные заседатели! Судебные прения закончены, и вам предстоит произнести ваш приговор. Произносите его по убеждению вашему, глубокому, основанному на всем, что вы видели и слышали, и ничем не стесняемому, кроме голоса вашей совести. Напоминаю вам, что, если вы признаете подсудимую виновной, вы вправе признать ее также и заслуживающей снисхождения. Обсуждая основания для снисхождения, припомните раскрытую перед вами жизнь Засулич.
Фон Пален с игровой площадки делает Кони знаки: сперва возмущенные, потом умоляющие, потом негодующие и наконец, обессилев, опускается в кресло.
Обсудите дело спокойно и внимательно, и пусть в приговоре вашем скажется тот дух правды, которым должны быть проникнуты все действия людей, исполняющих священные обязанности судьи.
Присяжные встали и понуро, гуськом, прошли в комнату для совещаний. Пристав запер их на ключ.
Объявляю перерыв.
П р и с т а в (дзинь-дин!..) Перерыв!.. Но не для вас, уважаемая публика. Сидите на своих местах спокойно — во всяком случае, те из вас, которые могут сидеть спокойно, ешьте конфетки — те из вас, кто может есть конфетки, только вот курить, к сожалению, нельзя — пожарная охрана запрещает. И смотрите, и слушайте, внимательно слушайте, что происходит во время перерыва, пока присяжные там, запертые вот на этот ключ, думают…
Кони спустился на игровую площадку.
Ф о н П а л е н. Помилуй бог! Анатолий Федорович, дорогой мой, что вы наговорили!..
К о н и. Долг председателя объяснить присяжным их права.
Ф о н П а л е н. Государь ждет сурового приговора, а они вам сейчас напишут: «Виновна, но заслуживает снисхождения».
К о н и (устало). Мне представляется, что это не пошло бы вразрез с фактами.
Ф о н П а л е н (ярясь). Никто вас не тянул за язык. Я не могу одобрить ваших действий.
Вошел Л о п у х и н.
Л о п у х и н. На улице неспокойно. Можно ожидать беспорядков.
Ф о н П а л е н. Вот видите!..
Раздался резкий звонок.
П р и с т а в. Ваше превосходительство! Присяжные звонят. Готовы-с!
Ф о н П а л е н (обеспокоенно взглянул на часы). Так скоро?
П р и с т а в. Встать! Суд идет!
Вера, Кессель и Александров встали. Кони занял свое место. Все сели.
К о н и. Продолжаю заседание окружного суда. Господин пристав, пригласите господ присяжных.
Пристав повернул ключ в замке и отворил дверь. Справа и слева у портала появились б а р а б а н щ и к и. Тихая, нарастающая дробь. Но из двери никто не вышел. Дробь нарастает, как в «смертельном» номере в цирке. Наконец в дверях появился старшина присяжных надворный советник Л о х о в. За ним — о с т а л ь н ы е. Резкими ударами барабанщики отмечают появление каждого. Под барабанный марш присяжные сели. Еще один барабанный удар, и тишина. Барабанщики замерли у порталов, как изваяния. Пауза.
Господин старшина присяжных, огласите вердикт.
Лохов встал. Губы его дрожали. Левой рукой он судорожно сжимал поручень барьера, в правой чуть трепетал вопросный лист. И снова возникла тихая барабанная дробь, аккомпанирующая словам Лохова.
Л о х о в. «Виновна ли Засулич в том…
Тр-р! — рокочут барабаны.
что, решившись отомстить…
Тра-тара-та-та!
градоначальнику Трепову…
Та-там!
за наказание Боголюбова…
Тра-та-та-та!
и приобретя с этой целью револьвер…
Та-там!
нанесла…
Тра-та-та!
генерал-адъютанту Трепову…
Та-та!
рану…
Тра-та-та-та!
в полость таза пулею большого калибра?»
Тра-та-та!
Лохов выдержал паузу. Тихая, сухая дробь, тишина.
Нет, не виновна.
С а м о х и н (на окне). Нет!.. Не виновна!..
«Нет!.. Не виновна!..» — отозвалась улица стогласным эхом. «Не виновна!.. Оправдана!.. Ура присяжным!.. Виват!» — кричат за дверями фойе.
К о н и (невозмутимо). Закрыть окна!
И вновь тишина.
Подсудимая Засулич! Вы свободны!
П е р в ы й к о н в о й н ы й. Сабли в ножны!
И конвойные, стуча коваными сапогами, промаршировали к выходу. В тот же момент в зал ворвалась т о л п а с т у д е н т о в, среди них Н и к о д и м и С а м о х и н. Они бросились на сцену, к скамье подсудимых, подхватили Веру и на руках через весь зал понесли к выходу.
С т у д е н т ы. Ура!.. Вера!.. Верочка!.. Браво, присяжные!.. Ура!
Л о п у х и н (выскочил на авансцену). Стойте!.. Государь повелел арестовать Засулич и передать дело на повторное слушанье в особом совещании!
Но студенты уже вынесли Веру из зала.
Радио: «Так покинула Петербург вчера еще никому не ведомая слушательница акушерских курсов, ныне гордость России, «героическая гражданка», как любил обращаться к ней Фридрих Энгельс, «героическая Вера Засулич», как назвал он ее в предисловии к «Коммунистическому манифесту».
На опустевшей сцене — ф о н П а л е н и К о н и.
Ф о н П а л е н. Все просто возмущены вашим резюме, вашими потачками этому негодяю Александрову, наконец тем, что вы допустили допрос свидетелей, позорящих Трепова. Государь император завтра же потребует от меня указа о вашем увольнении.
К о н и. И что же вы, как министр юстиции, ответите на такое требование? Ведь судьи несменяемы без уголовного суда.
Ф о н П а л е н. Я не намерен пререкаться из-за этого с государем. Благодарю покорно!.. Вот что, уважаемый Анатолий Федорович, уполномочьте меня доложить государю, что вы считаете себя виновным в оправдании Засулич и, сознавая свою вину, просите об отставке.
К о н и. Удивляюсь, как вы можете предлагать мне это.
Ф о н П а л е н (изменил тон). Но что вас удерживает на месте председателя Петербургского суда, вы думаете, вам теперь легко будет его занимать?
К о н и. Я не жду ничего отрадного. Меня не привлекает мое положение. В адвокатуре, двери которой для меня открыты, я без труда получу вдесятеро больше… Но я думаю о том, что скажут судьи, сидящие где-нибудь в Череповце или Изюме. «Если уж его, стоящего на виду и сравнительно независимого, можно было так припугнуть, — скажут они, — то что же могут сделать с нами?..» Вот во имя этих череповецких и изюмских судей, во имя того, чтоб законность торжествовала в Череповце и в Изюме, я не смогу дать вам полномочий, о которых вы говорите.
Дзинь-дзинь!..
П р и с т а в. Стойте! Ну, куда вы торопитесь?! Сидели два часа двадцать минут, посидите еще минуту, от вас не убудет. И настроение никому не испортите — ни артистам, ни соседям… (Улыбнулся.) Ну, вот и все. Героическая хроника была? Была!
