Федор Сологуб - Собрание пьес. Книга 2

Левченко и Мэри на площадке у террасы.

Левченко (не отрывая от Мэри глаз). Вы сегодня, в белом, похожи на ангела… И как вы пели…

Мэри (опускаясь на садовый диван, мечтательно). Сегодня мне 29 лет, — а я все еще чувствую себя молодой… Еще все чего-то жду, кажется, — вся жизнь еще впереди, я вся в предчувствиях, в ожидании… (Вдруг, быстро.) Какого еще чуда я жду?

Левченко. Перед вами вся жизнь… Вы молоды, прекрасны…

Мэри (задумчиво, себе самой). Когда я пою или мечтаю, весь мир кажется мне иным… Чувства — утонченными, романтичными, люди — изящными, нежными. (С горечью.) Почему все не так? (Пауза. В том же тоне.) Всегда, всегда, всю жизнь это странное ощущение, точно все это только прелюдия, а жизнь — прекрасная, таинственная, как сказка, как мечта, еще впереди… Я все еще чего-то жду, живу точно во сне, в волшебных грезах, волнуясь необычайно… (Хочет уйти.)

Левченко (с мольбою). Побудьте здесь мгновенье… Весь день я вас не видел…

Мэри (с тоской, себе). Мой муж болен, я люблю его и знаю это, сердце мне говорит, я вся сжимаюсь от ужасного предчувствия какой-то беды… Весь день места себе не нахожу от гнетущей тоски, а сейчас, — о, как странно, я здесь, — с вами, смеюсь, танцую, мечтаю о невозможном…

На террасе никого нет, вальс все еще доносится.

Мэри (тихо, сжимая руки). О мечты мои…

Левченко. Мэри… (Берет ее за руку.)

Мэри (холодно отдергивая руку). Что с вами? Что со мной? (Медленно проводит по лбу, хочет встать.) Как все это странно…

Левченко (удерживая ее). Ради Бога… Мария Александровна… Я сошел с ума… Выслушайте меня… Вчера, в этой аллее, когда вы мне рассказали о себе, когда я понял, какой крест вы несете под этой вечно улыбчивой маской счастливой женщины…

Мэри (гордо). Я вам ничего не говорила о себе… Вы не поняли… (С горечью.) Конечно, я счастлива, — у меня чудный, талантливый муж, я здорова, обеспечена… Никому нет дела… (Вдруг, с отчаяньем.) Я ненавижу ложь… Вчера я в первый раз солгала Римме…

Левченко (серьезно). Лгать не надо… (Вдруг становясь нежным.) Зачем этот тон? Мэри… дорогая… За каждую вашу слезу я готов заплатить годами жизни… (Страстно.) Мэри, я без вас жить не могу… (Наклоняется к ней. Мэри, неожиданно для самой себя, словно во сне, берет его голову и, закрыв глаза, целует его в губы) Мэри…

Музыка обрывается.

Мэри (в ужасе, сжимая руки, глухим голосом). Кто сказал, что любовь — радость? Какая невыразимая грусть… (Встает, бледная, шатаясь.) Так вот что значила… эта тоска… это волнение…

Левченко (вставая, простирает к ней руки, в порыве). Мэри, мечта моя, Мэри…

Идет за Мэри бледный, словно ничего не сознавая. Мимо них из сада на террасу бегут Римма и Кирилл, весело возбужденные.

Римма (напевает). «Тебя любить, обнять и плакать над тобой»… (На террасе берет со стола позабытые букеты.) Букет новорожденной… Букет царице бала… (Подает Мэри букет, целуя ее.) Дуся… Ты сегодня похожа на лермонтовскую Тамару… Что с тобой? Бледна, как изваянье…

Мэри (с усилием над собой). Мне холодно, в саду сыро… (Берет букет, подносит к лицу.) Какая красота… А кому же другой?

Кирилл. Гавриилу предназначался. Да его что-то не видно.

Мэри (вдруг, словно очнувшись, вскрикивает). Где Гавриил? Где он? Что с ним?

На террасу выходят Анна Павловна и Куликов, чем-то тихо разговаривая. У Куликова в руках рецепт.

Анна Павловна (испуганно). Кто это вскрикнул?

Куликов. Господа, попрошу вас потише… Гавриилу Алексеевичу сейчас было худо… Он лежит…

Все. Что? Что такое?

Мэри (бросаясь). Пустите, я к нему…

Куликов. Не волнуйтесь, ради Бога… Ничего серьезного… Лучше попозже, — он, кажется, задремал…

Мэри, не слушая, убегает. Кирилл за ней.

Анна Павловна. Вот и праздник, да невесело… (Крестится.) Господи, спаси и помилуй… Как на грех, надо в аптеку послать, а Павла все нет да нет…

Левченко. Позвольте, я съезжу верхом…

Анна Павловна. Зачем же вам, батюшка, беспокоиться…

Левченко (берет у нее рецепт). Я моментально слетаю… Через час буду обратно… (Поспешно уходит. Доктору.) Я не прощаюсь…

Те же и Кирилл. На террасе Куликов, Анна Павловна, Римма. В саду фонарики гаснут.

Куликов. Ну, что больной?

Кирилл (спокойно). Ничего. Спит. Напрасно вы Мэри пустили. На ней лица нет…

Анна Павловна. Уж вы, Риммочка, — я вас попрошу, фейерверки-то нынче не пускайте… Ни к чему…

Кирилл. Отложим до Мэриных именин, — через три дня.

Римма. 22-го? Ну, что ж, отложим. Жаль только, — сегодня вечер такой дивный. А тогда можно живые картины… (Кириллу.) Вы любите фейерверк, Кирилл Алексеевич? Я обожаю…

Кирилл. Я — тоже…

Римма. Так призрачно, так похоже на сказку… Так уносит от действительности… Все, что повышает жизнеощущение…

Отходят в сторону, разговаривая.

Анна Павловна (доктору). С чего это, батюшка, с Гаврюшей случилось?

Куликов. Ослабление сердечной деятельности… Нервное переутомление, раздражение… Не было ли у Гавриила Алексеевича за эти дни какого-нибудь сильного огорчения, взволновавшего его известия, письма?

Анна Павловна. Кажется, ничего такого, батюшка… Эти-то, молодежь, все в гулянки, верхами да в мячики, а он, мой батюшка, и с мол оду-то не любил… все за книжками… (Плачет.)

Куликов. Ну, полно, Анна Павловна, уж от вас-то я не ожидал…

Те же и Глаша.

Глаша (доктору). За вами нарочный прискакал. Говорит, пакет важный, — в присутствие вызывают…

Куликов. Ах, Боже мой, что там такое… (Вынимает часы.) Анна Павловна, я извиняюсь, должен ехать, вероятно, что-нибудь серьезное… Я полагаюсь на вас… Микстуру — через час по столовой ложке… В случае повторения — теплые компрессы на сердце и затылок. И ради Бога — не волнуйтесь… Я завтра заеду… (Уходит через аллеею.) Чертова тьма! (Вскрикивает.) Кто тут?

Куликов, баба, Анна Павловна.

Баба (на дорожке сада, голосит). Батюшки-светы… И пришел конец свету белому… Ваську возьмут и Ваньку… (Ревет.)

Куликов. Да что ты, говори толком. Белены объелась, что ли?

Баба (размахивая руками). Батюшка, народ скликают… Мобилизацию расклеили… Идет на нас Антихрист, Ерман окаянный. Ваньку, Ваську возьму-ут серде-ешных… (Ревет и убегает.)

Куликов. Мобилизация… Значит, — свершится? Потоки крови… (Поспешно убегает.)

Анна Павловна (закрыв лицо руками). Господи Боже, смилостивись над нами, грешными.

На балкон выбегает Аглая Семеновна, машет руками.

Аглая Семеновна. Скорее, скорее. Гавриилу Алексеевичу опять худо… Упал с кровати…

Анна Павловна бежит в дом. Откуда-то из темноты появляются Римма и Кирилл, оба встревоженные, и бегут на террасу.

Римма (взволнованно). Что такое? Кто здесь плакал?

Аглая Семеновна (кричит с балкона бесстрастно). Война объявлена… У Гавриила Алексеевича — удар…

Римма. Не может быть…

Все в смятении бегут в дом. На сцене пустота. В саду всходит низкая, красная луна. Из-за деревьев выходит Павел. Ему навстречу из-за кустов Глаша.

Павел и Глаша.

Глаша (тревожно). Ну, что, Павлушенька? А ежели и вправду с Ерманом воевать будем?

Павел (решительно, притворно-весело). Завтра утречком прощайте, Глафира Ивановна… Пойдем служить царю-батюшке…

Глаша (вскрикивает). Аи, батюшки-светы… На кого ж ты меня, Павлушенька, оставляешь… (Плачет.)

Павел (деланно-презрительно). Ну, бабье… Разве с вами можно о деле говорить… (Нежно.) Ну, Глаша, не плачь, я тебя не оставлю…