Соблазненные одиночеством - Николай Фохт
Я опять попробую встать пораньше, я стану петь музыку, которую еще не забыла. В эту музыку я вставлю слова, которые помню, которые люблю… И это запретное слово, сладкое, тягучее, с запахом, вернет на несколько минут детское счастье жить: просто, без вопросов. Я вспомню отца, которого нет, маму, которая есть, но ее нет. Я перебегу улицу и уйду играть к восьмиэтажке, куда мама не разрешает. Я еще всех люблю, я еще все знаю и хочу увидеть. Еще люди вокруг настоящие, с сердцем и кровью, еще они дышат чисто, говорят ясные слова и гладят меня по голове. Меня никто никогда здесь не гладил по голове.
Несколько минут — и все. И дальше опять эта комната без воздуха В дверь опять стучат, дверь надо открыть, а нет сил подняться и ответить: нет никого. В этой комнате, где не прекращается стук в дверь.
(поет Колыбельную)
Искусство
После работы я себе говорила: "О, как я хочу петь!" В черном длинном платье, с чернобуркой на плечах. Мне очень хотелось, чтобы наш лучший артист Андрей Геннадьевич увидел меня по телевизору и сказал: "Надо же! Она оказывается певица, а не уборщица" Вот если честно, ничего мне больше и не надо было.
Я сначала думала, что сложного — стать знаменитой? В Москву приехала — полдела сделано. Поэтому особенно не спешила. Было еще чем заняться. Меня мама попросила там… замуж выйти. Еще надо город посмотреть. По театрам походить, нормальный кофе с пирожным выпить. Самое страшное, я не знала, зачем приехала. Так бывает. Вроде, надо ехать: останешься — пропадешь, уедешь — еще неизвестно. Может, хорошее чего получится.
Хорошее сразу и началось. У нас в театре звукорежиссер Саша. Я ему однажды про музыкальное оформление нашего спектакля. Кое что. Сначала он озверел — уборщица в искусство вмешивается. Потом узнал, что в прошлом я композитор. Кофе меня даже угостил. В нашем буфете. С молоком.
Однажды он мне: я тут одного поэта встретил. То — се, я ему про тебя рассказал. Он говорит, нет проблем, сделаем. Что, Саша, сделаем, спрашиваю. Ну, певицу, ты же хочешь. Я ему сказал, что ты музыку пишешь, а стихи не умеешь. Саша, я в своей жизни сочинила одну песенку про сапоги — и все. Понимаешь, я петь люблю. Ну не знал. Только я договорился на завтра. Ну и что делать? Честно, мне так обрыдло торчать целый день в театре, потом еще в общаге… Я купила в киоске стихи — брошюрка такая, бежевая. Села к нашему театральному пианино и часа за два придумала четыре песни. В общем быстро получилось, мне понравилось. Я к встрече была готова.
(поет Ворону)
ВИОЛЕТТА. Я никогда не знала, что быть поэтом такое несчастье. Вообще, он оказался не поэтом, а журналистом. Аркадий. Я ему позвонила, он почему-то на "ты":
— Ну ты когда сможешь подъехать?
— Куда? — спрашиваю.
— В редакцию, куда еще.
— После работы, в шесть.
— В шесть буфет закроется, приезжай в пять.
Приехала. Он правда меня в буфет повел. Тоже кофе с молоком купил. И кекс. А смотрю на него — тошнит. Голова грязная, глаза бегают.
— Рассказывай.
— Что?
— В каком жанре работаешь, что поешь? Ты ведь звездой хочешь? Я с пол-оборота заорала. Буфетчица пригнулась. Поэт пятнами пошел.
— Охуела?
— А ты всегда такой вежливый? Я, например, тебя первый раз вижу, пить с тобой не пила, телят не пасла. Мне Саша сказал, что ты поэт, а не хам.
Он — мимо ушей.
— Ладно, в баню поедем. В семь там люди будут. Голос, вижу, у тебя есть.
— А что, в бане фортепиано имеется? Или ты просто помыться хочешь?
— Ты глухая: люди там будут. Правильные. Если хочешь петь, то петь надо им.
"Пошел ты…" — так надо было сказать. Но правда: такая тоска дома, я не знала, что бывает так плохо. Даже в Алма-Ате веселее. Короче, поехала.
Не обманул Аркаша. Мылись там настоящий композитор, которого даже я знала. Да еще пара придурков. И две проститутки — не считая меня. Мне чего-то весело стало. Я первый раз за все это сраное время смеюсь, болтаю. Федор Иванович, композитор, так внимательно меня слушает водки подливает — культурно, профессионально. В бане, говорит, разговаривать о нашем деле неудобно. Сегодня я вас домой отвезу, а встретимся завтра. После шести. У меня. Там, кстати, как ни странно и рояль имеется. И дал мне хороший шампунь. Я хоть голову по-человечески помыла.
Все так и случилось: он меня на своей машине до общаги подвез, завтра я в полседьмого к нему в Печатники подтянулась. Песенки мои Федор Иванович послушал и грустно так: ну вы же понимаете, что это говно. И водки наливает.
Я у него осталась — за правду. Нет — мне просто хотелось. И еще хотелось выспаться в отдельной квартире, утром пописать в отдельном туалете, позавтракать за одним столом с мужчиной.
(поет Маэстро)
Другая жизнь
ВИОЛЕТТА. Ничего, жить можно. Хотя интересно только неделю. Познакомилась со всеми, кто поет песни Федора Ивановича. С некоторыми из них обменялась телефонами Федор иногда доверял мне сказать несколько слов в разговоре со своими певичками. Разговаривали они просто: вроде про очень серьезные вещи — а весело, с матком. Как и предполагала, ошивается в этом деле всякий сброд. Я со своей музшколой была на равных. Потом скучно стало. Причем, Феде еще раньше, чем мне. Зато Валя, администратор, проявил интерес. А Федор Иванович рассказывал, что Валя голубой. Ошибся.
Ладно, это все понятно. Жизнь есть жизнь. Терять, как популярно объяснили "правильные люди", мне в этой жизни нечего — можно расслабиться. Я расслабилась. Только вот странно.
Еду часов в восемь утра на работу. По Калининскому. Смотрю, один киоск работает. Остановилась. Там музыка продавалась — кассеты и лазерные диски. Не знаю, что случилось, но я выгребла из кармана последние деньги и купила компакт Моцарта. Целый день я слушала, разглядывала, нюхала. И даже лизнула. Как заболела — грипп такой бывает: долгий, без температуры, не веришь, что однажды выздоровеешь.
(поет Я твое повторяю имя)
Дар
ВИОЛЕТТА. Когда тебя убивают, надо верить, что ты бессмертен. Тогда сразу после смерти ты уродишься новым и умным. Ты будешь слушать ветер и слышать звуки,
