Жан Ануй - Золотые рыбки или Отец мой славный
Антуан (глядя, как они вяжут, мечтательно). Они становятся всё больше и больше похожи друг на друга… Такое впечатление, что по обе стороны камина стоят две одинаковых вазы, одна только немного потрескалась… Драма тёщи, традиционно комического персонажа, в том, что это образ времени… Вот единственный случай, когда жизнь представляет вам результат сиюминутно… (Он смотрит на неё с грустью.) То же вязание, те же тики, та же горечь… На ком я, на самом деле, женат? И всё это было молодо, предназначено для любви! (Он добавляет, неизвестно зачем.) «Мысли» Паскаля — хорошая штука! Нужно перечитать…
Шарлотта (продолжая вязать с отчуждённым взглядом). Он, должно быть, думает, что я сварлива и зла. Когда я его вижу, мне хочется лаять — это сильнее меня. Его запах… Любопытно, раньше я не обращала на него внимания. Ни на звуки, которые он издаёт во время еды… (Мечтательно.) Не то, чтобы мне не нравилось, как некоторые потеют… тот молодой человек, недавно, у Монмашу, который только что поиграл в теннис… (Мечтает немного.) Антуан моется, но пахнет чистотой, кажется, это ещё хуже… Иной раз я говорю себе, что должна взять любовника, начать настоящую войну… Однако не могу себе представить..
Антуан (погружённый в мечты, на неё глядя). Бедная Шарлотта! Если бы она хоть представила себе, насколько всё это не важно, по существу! Это просто способ знакомиться… (Он внезапно стонет.) Чувствуешь себя таким одиноким!
Шарлотта (взглянув на него). Тебе больно?
Антуан. Нет. Почему?
Шарлотта. Ты так вздохнул, что ёкнуло сердце.
Антуан. Ничего страшного. Театральная хроника Гондрана в «Фигаро».
Шарлотта. Плохая?
Антуан (простодушно). Нет. Превосходная! Но не про меня.
Шарлотта (продолжая вязать). Его тщеславие. Нелепое авторское тщеславие, в котором он даже не может себе признаться… Претворяется, что выше этого. Не важно! Кстати, мне тоже больше не нравятся его пьесы. (Она говорит с некоторым удовлетворённым превосходством.) Я чувствую себя значительно современней, значительно умнее его. Если у меня однажды появится любовник, то это будет левый интеллектуал. Высокий, атлетически сложенный брюнет, но, тем не менее, прекрасно воспитанный. Мы будем заниматься любовью, естественно (это обязательно для любовников), но, главным образом, мы будем разговаривать. Мы будем говорить обо всём, наконец-то! Как это будет замечательно, устроившись после любви перед камином, на медвежьей шкуре, со стаканчиком виски… долго говорить о кубинской революции или проблеме чёрнокожих… У него будет низкий и нежный голос, немного похожий на голос того молодого человека, который играл в теннис у Монмашу… Антуан же никогда не хочет беседовать ни о чём. Он говорит, что всё равно к одному возвращается, и поток интеллектуальных слюней никогда и ничего не изменит. Это настоящий невежа. Весь Париж его ненавидит и, мне кажется, что я тоже его ненавижу…
Антуан (глядя на неё, с мечтательным видом). Бедная Шарлотта! В конце концов, она ещё хорошенькая, и если б я не был с нею знаком…
Мадам Прюдан (продолжая вязать). Во-первых, все мужчины виноваты! Совсем недавно я бы могла выйти замуж ещё раз, за Стефана Лёаркуа. Он бывший полковник и весьма хорошо сохранился. Но в его взгляде было что-то, что меня напугало. Он бы относился ко мне, как к своим негритоскам! (Мечтательно.) Бог знает, что бы он такое от меня потребовал! Может, и потанцевать голой! Раньше меня это вгоняло в испарину… Даже теперь, как только подумаю… (Вздыхает.) Ах, никогда и никто не знает, что нас ждёт! Я попыталась сказать об этом на исповеди, аббату Муйетту… Тот пожал плечами. Он ничего не понял… (Восклицает.) Ах, вы эдакие, пока не расскажешь вам аппетитный адюльтер!
Шарлотта (поворачиваясь). Что ты сказала, мама?
Мадам Прюдан. Ничего. Я подумала, что пора бы распорядиться об обеде. Адель пошла в прачечную и ещё не вернулась… Такая-сякая, ей бы всё бегать! Однажды, посмотришь, она прибежит непорожняя.
Антуан (уткнувшись в газету, смеётся). Какая уверенность! Мне кажется, что на ней лица нет. Вы за ней так следите, что она, наконец, зачахнет, а в её возрасте нужно резвиться!
Шарлотта (с раздражением). Помог бы ей, может быть?
Антуан. Что ж, она милая… это мысль!
Шарлотта (вскакивая, кричит). Довольно! Довольно! Довольно! Довольно!
Антуан (тоже, встав, кричит в свою очередь). Нет! Довольно! Довольно! Довольно! Довольно! Это я говорю «довольно»!
Шарлотта (сбитая с толку). Как это ты говоришь «довольно»?
Антуан. Да, это я говорю «довольно».
Шарлотта. Это слишком! И почему же, интересно, ты говоришь «довольно»?
Антуан. Я говорю «довольно» потому что ты сказала «довольно». Так что это я говорю «довольно»!
Шарлотта. Довольно чего?
Антуан. Довольно всего! Довольно «довольно»!
Шарлотта (помолчав). Грубиян! Грубиян несчастный! Сейчас начнётся моя мигрень! Ты этого хотел!
Она выходит, всхлипывая и пихая предметы.
Антуан (поднимаясь с достоинством). Мама, вы женщина добродушная и благоразумная, вы сами можете видеть, что обстановка в этом доме стала невыносимой!
Мадам Прюдан. Шарлотта нервная, а вы не умеете с ней обращаться.
Антуан. Я не могу жить, всё время думая, как мне обращаться с женой. Я, конечно, ничего особенного не предпринимаю, разумеется, но у меня всё-таки и другие дела есть. (Восклицая.) Боже мой, жизнь бы должна была быть проще! Зачем всё время разыгрывать драмы, в то время как, взвесив хорошенько… любовь, политика, люди, всё значительно нелепей и смешнее? Будьте великодушны, мадам Прюдан! Между нами говоря, это вас ни к чему не обязывает, вы нейтральная держава… ну вот вы были свидетельницей того, как я пошутил, насчёт прислуги (ничтожно — согласен), но ничего такого в этой шутке ведь не было. И что ж, я получил по полной, что обычно оставляют для более веских претензий! Куда же мы катимся, если шкала ценностей больше не берётся в расчёт? Семейная ссора — искусство древнее, к нему нужно с уважением относиться. Но меня разочаровывает впечатление, что я имею дело с дилетантом… Есть правила, мама, есть правила! Импровизация тут неуместна. (Кричит, как Шарлотта.) Довольно! Довольно! Довольно! Довольно! (Себе самому.) Довольно.
Мадам Прюдан. И что вы собираетесь делать? Такое положение вещей продолжаться не может. Полагаете, для тёщи весело на это смотреть? А ваши дети, они свидетели этих ссор? Вы когда-нибудь о детях подумали? Антуан, вы очень виноваты!
Антуан (с нелепым высокомерием). Я это знаю. Я помочился в аквариум в золотыми рыбками, и я каждый раз, когда акт мочиться в аквариум будет являться проявлением моего глубинного <я>, я буду поступать именно так.
Мадам Прюдан. Что вы мне такое несёте, друг мой? Какие такие рыбки?
Антуан (расхаживая, вне себя). Очень древние золотые рыбки, мама! Золотые рыбки свободы человеческой. И почему бы не to be or not to be… не я это сказал!
Мадам Прюдан. Вы теряете благоразумие!
Антуан. Ошибаетесь! Я переливаюсь через край! А благоразумие всегда было скандальным. (Вне себя.) С самого раннего детства, если верить окружающим, я всегда был виноват. Я всё делал плохо. Я долгое время был обеспокоен этим, и потом, однажды обнаружил, что плохо было именно то, что я их беспокоил. С этого момента я за себя вступился, я решил принять себя целиком. Перед лицом смерти! Если она на меня смотрит, то и я на неё тоже смотрю. И поглядим, кто моргнёт первым! Посмотрите на меня хорошенько, мама. Это, может быть, неказисто, но схожесть всё-таки есть… это я! Антуан дё Сан-Флур. И нужно принимать его таким, каким он является. Я его создал, и, поверьте, это было нелегко.
Антуан идёт взять канотье и прищепки на штаны.
Мадам Прюдан. Куда вы? Через полчаса мы садимся обедать!
Антуан. В Сан-Геноле! Двенадцать километров подъёма, но я туда возвращаюсь!
Мадам Прюдан. Скажите мне правду! Вы собираетесь разводиться, Антуан, и жениться на Эдвиге Патаке?
Антуан. Чтобы поменять шило на мыло? Ни в коем случае, мама! Кстати, я верю в незыблемость брака. Это единственная гарантия не наделать глупостей дважды. Нет. Я возвращаюсь в Сан-Геноле без удовольствия… двенадцать километров подъёма, в то время как в икрах моих накручено уже 24. Сказать вам всю правду (в любом случае, понять вы её не сможете, старая, оставленная желанием простушка), задница Едвиги Патаке мне иной раз так же скучна, как луна — этот бледный кружок, который мы сговорились созерцать летними вечерами с мистическим выражением на лице. Но я еду туда! Из упрямства! Вот что такое мужчина! Только, чтобы доказать себе, что я свободен. Скучно ли нет, но эта луна — моя!
