Уильям Стайрон - В заразном бараке
Макдэниел. Я не могу поверить! Я просто не могу в это поверить!
Дадарио. Что случилось, Макдэниел? Тебя уволили в запас?
Макдэниел. Я про письмо — я получил письмо от личного секретаря Ронды Флеминг!
Станцик. И что сказала Ронда? Она хочет, чтоб ты вдул ей?
Макгрудер (сукоризной, искренне). Перестань, идиот! Ты не достоин даже произносить ее имя! (Возвращается к письму.) Послушай вот это. «Дорогой Дэви! Как и многие кинозвезды, мисс Флеминг каждый день получает сотни писем от своих обожателей, и она не в силах ответить каждому. Но ты пишешь ей так часто, что это сильно впечатлило ее, и она попросила меня написать тебе. Она думает, что такие, как ты, моряки — это самые лучшие, чистые, храбрые парни Америки, и она надеется, что ты будешь думать о ней, когда отправишься в море и будешь сражаться с японцами. Искренне твоя…»
Его голос замирает в благоговении.
Станцик. Клянусь, она бы усралась, если бы узнала, что у тебя триппер.
Макдэниел (сердито Станцику). Ты уже достал, урод…
Линвивер (проходит между ними). Ну, ну, не ссорьтесь, ребята! Уже двенадцать. Время жратвы! (Всем.) Приятного аппетита, парни! Всем, кроме тебя, Шварц. Ты сегодня идешь на исследование желудка.
Пациенты уходят со сцены, минуя Макгрудера, сидящего на стуле у своей кровати. Шварц сидит рядом с ним. Санитар отходит от кровати Чакли, который дышит кислородом. Линвивер оглядывается назад.
Линвивер. Трескать не будешь, сынок?
Макгрудер. Нет, я… мне кажется, потерял аппетит. Я останусь здесь, если можно.
Линвивер (довольно добродушно). Конечно, Уолли. Я понимаю. Многие парни теряют аппетит, попадая сюда. Ничего, это ненадолго.
Линвивер уходит. Макгрудер сидит, читая одно из писем. Кларк сидит, опираясь на подушки, и молча смотрит на Макгрудера и Шварца.
Шварц (в его голосе слышались зависть и восхищение). У тебя столько писем.
Макгрудер (скромно). Ну да, много. Пять. Думаю, для одного дня это немало.
Шварц. Я получаю по одному письму каждый день. От жены. Это замечательно. Я чувствую себя не таким одиноким. А тебе кто пишет?
Макгрудер. Моя девушка, из моего родного города в Виргинии. Иногда она Пишет мне по два письма в день — да нет, больше! — даже по три письма. Чаще она пишет о книгах, которые читает. Она очень любит поэзию — так же, как я.
Шварц. Блондинка или брюнетка?
Макгрудер. Что-то среднее. У нее рыжевато-каштановые волосы, можно так сказать? Да, рыжевато-каштановые.
Шварц. У нее хорошая фигура?
Макгрудер (с чувством). Все при ней.
Шварц. Жаль, про мою жену этого не скажешь. У нее приятное лицо. Она похожа, ну, немного похожа лицом на Эву Гарднер. Но в остальном… начала толстеть. К сожалению. (Пауза.) Рыжевато-каштановые. Мне нравится этот цвет. И поэзию я тоже люблю.
Макгрудер (заинтересованно). Правда? Какие стихи ты читаешь?
Шварц. О, я почти не читаю стихов. Хотя я читаю книги. Полезные книги. (Поназывает на две книги, лежащие рядом.) Те, что стоят того и по-настоящему полезны.
Макгрудер. Что это за книги?
Шварц. Ну, вот, например эта, — «Как управлять зоомагазином». После войны я хочу купить магазин. Я люблю животных — собак, кошек, птиц, черепах, даже змей. Мне бы хотелось иметь собственный зоомагазин. А вот эта книга называется (читает обложку) «Толерантность, или Как научиться сочувствовать другим людям», написал раввин Макс Вайнберг, издательство «Темпп Родеф Шойлер», Цинциннати, штат Огайо. Что за книга! Просто улетная книга!
Макгрудер. Звучит интересно. Впечатляюще. О чем она?
Шварц. Ну, в основном о страданиях.
Макгрудер. Что ты имеешь ввиду?
Шварц. Ну, в ней говорится, что наша (колеблется) нация, мой народ на протяжении столетий подвергался гонениям. Вот послушайте (начинает читать): «Преследуемые, порабощенные, бедные…»
Кларк (прерывает). Бедные? Ха-ха! Бедные! Поцелуй мою черную задницу! Бедные, говоришь? Евреи не бедные, евреи богатые! Жиды богаты, как Национальный банк Мемфиса. Ну и сказал! Это бред, бред, я вам говорю. Вот, например, Оле Клайн из моего родного города Боливара, штат Теннесси, этот жиденок так богат, что ссыт в ночной горшок из чистого золота. «Бедный еврей», вот умора! Поцелуй мою задницу.
Шварц (с большим терпением). Просто не обращай внимания на этого негра. Он дьявол, вот и все. Однако, чтобы ответить на твой вопрос, могу сказать, что написано в этой книге «Толерантность». Вечно гонимые евреи научились состраданию и стали идеологами толерантности. (Пауза, читает.) «Первая заповедь для человечества: люди должны любить друг друга».
Кларк. Ха-ха! Дерьмо!
Макгрудер (после паузы). Но ты говорил, что любишь поэзию, Шварц! Что ты имел в виду?
Шварц. Я имел в виду, что мне нравится поэзия в жизни, и я люблю людей, которые умеют находить поэзию в обыденных вещах.
Макгрудер. А сами стихи ты когда-нибудь читал?
Шварц. Конечно. Я выучил поэму, когда учился в институте. Меня даже наградили за это! (Мрачно, после паузы.) Портретом декана факультета.
Макгрудер. И что это была за поэма?
Шварц. «Пересекая черту» Теннисона. Я до сих пор помню ее наизусть. (Пауза.)
И закат, и звезда с высотыЗа собою меня зовут.И не надо стонать у последней черты,А пора собираться в путь.
(Пауза, размышляет.)
Круто написано? И печально. Это о смерти.
Mакгрудер. Да, правда. (Нерешительно.) Стихи прекрасные, но… но это не та поэзия, которая дорога мне. Я хотел сказать: ты когда-нибудь читал Элиота?
Кларк. Элиота? А говнолета не хочешь? Ха-ха!
Шварц. Заткнись! Продолжай, Уолли. Что это за поэт?
Макгрудер. Т.С. Элиот. Это великий поэт. Изумительный! И еще есть Эмили Дикинсон, и Харт Крейн, и Уоллес Стивене, Стивенс! Его стихи — настоящая музыка! Ног, например, это о смерти, как-то так…
Смерть — таинство и матерь красоты,В чьем знойном лоне различаем мыземных, бессонных наших матерей.
(Пауза.)
И знаешь, что интересно, Шварц? Этот парень, Стивене, вице-президент страховой компании в Хартфорде, штат Коннектикут!
Шварц (задумчиво). «Смерть — таинство и матерь красоты». Хорошо. Он хорошо пишет. И ты говоришь, он работает в страховой компании? Как, ты сказал, его имя? Элиот?
Макгрудер. Стивене. Уоллес Стивене. Я бы многое отдал, чтобы писать такие стихи.
Шварц. Таинство и матерь красоты… (Длинная пауза.) Я сегодня днем иду на исследование желудка. Ко всем моим почечным делам доктор Гланц подозревает у меня язву.
Макгрудер. О Боже, я тебе сочувствую.
Шварц. Не понос, так золотуха! У тебя туберкулез почек, и ты переживаешь об этом до тех пор, пока не зарабатываешь язву. Теперь я переживаю за свою язву.
Кларк. (Он наблюдает за Макгрудером и Шварцем и внезапно заходится смехом.) Ха-а-ха! (В его смехе звучит болезненная усталость; голос вялый, ослабленный.) Ха-ха! Жидовская поэзия. У вас, белых парней, столько дерьма внутри, что оно лезет из ушей.
Макгрудер. Что это с ним?
Шварц. У него поехала крыша. Он полоумный. Больной на голову.
Кларк. Сам ты больной, ослиное дерьмо. Вы, белые, изгадили всю мою жизнь. Ха-ха-ха. Жиды-уроды. (Поднимается осторожно на локтях.) Поэзия! Поцелуй меня в задницу!
Макгрудер (примирительно). Слушай, я не хотел…
Шварц. Не обращай на него внимания. Он опасный тип. Замолчи, Лоренцо! (В сторону.) Я должен быть терпимым! (Масленым голосом.) Просто постарайся уснуть.
Кларк. Это не твое дело, сплю я или нет, жиденок.
Шварц. Он переполнен яростью. Однажды, до того, как ты появился здесь, меня навещала жена. Когда она пришла, меня не было в палате. И когда Кларк увидел ее, он сказал ей, что я умер.
Макгрудер. Какой ужас!
Кларк. Скоро этот парень (показывает жестом) наверху заткнет меня насовсем. И я усну надолго. И ты тоже, жиденок. Потому что и ты, и я, дружок, глядим прямо в могилу.
Шварц. Это невыносимо!
Макгрудер. Что с ним?
Кларк. И ты, сынок, потому что у тебя сифилис. Ха! Ха! Готовься, скоро тебя тоже оденут в деревянное ки-мо-но…
Шварц. Я пойду — приведу Линвивера, чтобы заткнул его. (С внезапной яростью.) Ты провонял до небес, Лоренцо! К черту толерантность! И тебя к черту, Лоренцо!
Кларк. Да, я воняю, и я черный, и я гол как сокол, и у меня нет никого, кто схоронил бы меня. Но одно я знаю точно: нет никакой разницы между мертвым негром и мертвым белым жиденком, когда оба они — корм для червей. Мы равные!
