Уильям Фолкнер - Реквием по монахине
Стивенс. Я уже вам сказал, что вы должны говорить, чтобы вернуть себе право спокойно спать.
Тэмпл. А я вам ответила, что вот уже шесть лет, как я перестала отличать бессонницу от сна и день от ночи. (Смотрит ему в глаза. Он молчит и тоже смотрит на нее. Она колеблется. Затем показывает на дверь в детскую и понижает голос.) Вы хорошо знаете, что я не могу говорить, если бы даже захотела: надо, чтобы ребенок, который спит там, мог по-прежнему жить спокойно. Я привезла его для того, чтобы вы по справедливости подумали о нем, об его покое. Но вы хотите и его лишить сна...
Стивенс. Нет, он будет спать, если сон вернется к вам.
Тэмпл. Я этому не верю. Самое лучшее для спокойствия Бюки и для его будущего — это казнить убийцу его сестры. Время все изгладит из его памяти!
Стивенс. Безразлично, какими средствами и какой ложью?
Тэмпл. Ложь умерла вместе с прошлым.
Стивенс. Вы не верите в то, что говорите.
Тэмпл возвращается к столу, закуривает сигарету, затем решительно поворачивается к Стивенсу.
Тэмпл. Ну что ж! Продолжайте. Бейте. Задавайте вопросы.
Стивенс. Мужчина, который приходил к вам в ту ночь, кто он?
Тэмпл. Гоуен, мой муж.
Стивенс. Гоуена не было дома. В шесть часов утра он уехал с Бюки в Новый Орлеан.
Они смотрят друг на друга.
Гоуен сам невольно выдал вас. Я понял, что вы устроили это путешествие для того, чтобы он и Бюки отсутствовали в эту ночь. Я был искренне удивлен, что вы не удалили и Нэнси, — и ее тоже. (Он останавливается, словно вдруг сделал открытие.) Погодите: вы хотели, вы пытались ее удалить, но она не ушла. Да, я в этом уверен. Кто был этот мужчина?
Тэмпл. Докажите сначала, что он был.
Стивенс. Не могу. Нэнси наотрез отказалась говорить что-либо об этой ночи.
Тэмпл. Она отказалась? Тогда слушайте, слушайте внимательно. (Она стоит перед Стивенсом, выпрямившись, напряженная, и глядит ему прямо в глаза.) Тэмпл Дрейк умерла. Та девушка, какою я была, умерла шесть лет назад, — еще до прихода Нэнси Мэнниго. И если у Нэнси Мэнниго нет никого другого, кто бы мог спасти ее от виселицы, тогда пусть она возлагает надежды только на господа бога. А сейчас — убирайтесь вон! (Она пристально смотрит на него.)
Пауза. Стивенс встает, не переставая наблюдать за Тэмпл, затем делает шаг к двери.
Спокойной ночи.
Стивенс (после короткой паузы). Если вы измените свое решение, позвоните мне. Но помните, что казнь состоится через два дня. Спокойной ночи!
Он возвращается, берет свое пальто и шляпу, направляется к двери, ведущей в холл, и выходит.
Как только Стивенс вышел, в дверях неслышно появляется Гоуен, без пиджака, без галстука, в рубашке с расстегнутым воротом. Он смотрит на Тэмпл. Она сжимает руками виски и некоторое время стоит неподвижно. Затем опускает руки и решительно направляется к телефону. Гоуен продолжает наблюдать за ней. Она снимает трубку.
Тэмпл (по телефону). Триста двадцать девять, пожалуйста.
Она все еще не видит Гоуена. Он приближается, держа что-то в руке. Он подходит к ней, когда на другом конце провода ей отвечают по телефону.
Алло, мне хотелось бы поговорить с мистером Гэвином Стивенсом... Да, я знаю. Но он сейчас придет. Как только он появится, будьте любезны передать ему, чтобы он позвонил миссис...
Гоуен хватает ее за руку, держащую телефонную трубку, и прерывает разговор. Другой рукой бросает на стол тюбик с таблетками.
Гоуен. Вот твое снотворное. Почему ты мне ничего не рассказываешь о мужчине, который, по словам Гэвина, был в доме той ночью? Ну же! Тебе не понадобится больших усилий. Скажи, например, что это был дядя Бюки и что ты мне позабыла об этом сказать.
Тэмпл (вначале озадаченная, потом как будто успокоившись). Ты можешь мне поверить, если я тебе скажу, что никого не было?
Гоуен. Ну конечно! Я поверю всему, что ты мне скажешь. Я всегда тебе верил, не правда ли? И вот к чему это нас привело. До сегодняшнего дня я даже ухитрялся верить, что мне самому пришла в голову великолепная мысль отправиться на рыбную ловлю в Новый Орлеан. Я бы и сейчас был в этом уверен, если бы не подслушал вашу милую беседу с дядей Гэвином и если б он, совсем того не желая, не проинформировал меня... Без сомнения, все кругом в курсе дела, — все, за исключением меня, конечно. Но это очень хорошо. Приятно сознавать, что я один такой дурак, единственный... Ну что ж, спасибо и на том. Сделай, однако, усилие и попытайся хотя бы раз в жизни сказать правду. Может быть, Гэвин прав, может быть, он имеет дело не с моей женой, а с некой Тэмпл Дрейк, — мы с тобой хорошо ее знали, и вот, оказывается, она вернулась из прошлого, не так ли! Может быть, мужчина, который был здесь, и есть настоящий отец Бюки, который очень хотел, чтобы я поверил, будто мальчик действительно мой сын, и который в этот самый вечер случайно, проездом, оказался в нашем городе...
Тэмпл (поворачивается в сторону детской). Гоуен, замолчи!
Гоуен. Нет, нет, не бойся. Я не подниму шума, будь уверена. Я не ударю тебя. Я никогда не ударил в своей жизни ни одной женщины, даже потаскухи, даже потаскухи из Мемфиса или бывшей потаскухи из Мемфиса. Однако я знаю, что есть два сорта женщин, которых мужчине разрешается бить: свою жену и потаскуху. И видишь, как мне везет: я мог бы угостить обеих разом одной оплеухой. (Он умолкает, поворачивается к ней спиной. Затем, изменившимся голосом.) Хочешь, я приготовлю тебе что-нибудь выпить?
Тэмпл (напряженно). Нет.
Гоуен (протягивает ей пачку сигарет). Тогда возьми сигарету. Не важно что, но делай что-нибудь, не стой, как истукан.
Она берет сигарету и держит ее, бессильно опустив руку. Стоит неподвижно, как в столбняке.
Одно очко в мою пользу: я сумел сдержаться. Теперь продолжим разговор. Конечно, если мы будем в состоянии понять друг друга. Сегодня вечером потоком хлынули сенсационные сообщения. Не удивительно, что у нас в голове все перепуталось и мы не можем прийти к соглашению. Даже если речь идет о самых банальных вещах, например: отчего мать и достойная супруга вдруг повела себя как отъявленная шлюха, какой она прежде была, и таким поведением, по всей вероятности, вызвала убийство своего ребенка.
Тэмпл. Хорошо. Продолжим разговор, скажем то, о чем до сих пор умалчивали, и покончим на этом.
Гоуен. В самом деле? Ты думаешь, мы можем на этом покончить? Ты в самом деле уверена, что таким образом за все расплатишься, отдашь свой долг в этом мире — весь до последнего гроша, который могли бы с тебя и не спрашивать? Ты, видимо, полагаешь, что могла бы и не платить за то, что с твоей стороны было только ошибкой? Да, да, это была всего лишь ошибка, не правда ли? Простая ошибка. Так посмеемся, ради христа! Ну, смейся же! Смейся!
Тэмпл (исступленно). Довольно, Гоуен!
Гоуен. Отлично. Дай мне пощечину, ударь меня. И тогда я, возможно, ответил бы тебе пощечиной, и ты могла бы простить меня: простить мне все одно за другим, и прежде всего эту попойку восемь лет назад, когда я напился — не потому, что у меня было желание напиться, но потому, что я боялся. Потому что я, первый фанфарон в колледже, самый светский студент, который ни в чем не знал поражений, президент университетского клуба в Шарлотсвилле, который мог назвать по имени всех обольстительниц из чайных салонов Нью-Йорка, я испугался, я не знал, что делать с семнадцатилетней провинциалочкой из Миссисипи, не знал, как говорить с молоденькой девушкой, которая никуда не выезжала из колледжа до выпускных экзаменов. Да, я напился, чтобы набраться храбрости и уговорить тебя убежать из этого проклятого экскурсионного поезда.
Тэмпл. Ты же не тянул меня насильно.
Гоуен. Что?
Тэмпл. Ты не тянул меня насильно. Ты мне предложил, и я охотно согласилась. Ты не несешь никакой ответственности.
Гоуен. Можешь ты помолчать? Скажи, ты можешь помолчать? Я несу ответственность! Я беру это на себя. Дай мне покаяться, раз уж мы заговорили об этом. Предоставь мне страдать одному в полное свое удовольствие. Попробуй пострадай сама, и ты увидишь, какое это доставляет удовольствие. И погорюй над тем, над чем, как ты полагаешь, я горевал восемь лет, думая, что, не будь тебя, я мог бы жениться на хорошей, разумной и достойной девушке, у которой никогда бы не разгорелись страсти, пока муж не просветил бы ее... (Он останавливается, закрывает лицо руками.) О! Мы должны были полюбить друг друга. Ты и я, мы должны были полюбить друг друга! Неужели ты этого не помнишь?
