Леонид Жуховицкий - Последняя женщина сеньора Хуана
КОНЧИТА. Как — иди? То есть как — иди? Сеньор Хуан, так нельзя! Так нечестно! Я тоже человек!
ХУАН (оторопев). Погоди… Чего ты кричишь?
КОНЧИТА. Я ждала вас столько лет! Я надеялась! Да что там — час назад вы просто обещали, вы даже начали рассказывать о тайне прикосновения в комнате для двоих. Вы обещали мне помочь, а сами хотите то умереть, то уехать. Так не поступают. Это нечестно, сеньор!
Пауза.
ХУАН. Да, ты верно поняла: тогда я хотел умереть. А знаешь — почему?
КОНЧИТА. Нет.
ХУАН. Потому что устал. А знаешь, почему я устал?
КОНЧИТА (глухо, опустив голову). Вы с дороги, сеньор.
ХУАН (кричит). Нет! Плевал я на дорогу! Плевал я на бессонницу! Я устал от того, что вот уже много лет каждый день ко мне лезут разные люди — и все чего-то хотят! Мою славу, мою любовь, мое время, мое раскаяние, мою жизнь… Тебе вот понадобилась тайна прикосновения. Целые дни я только и слышу на разные голоса: «Дай, дай, дай, дай, дай!» И хоть бы раз кто-нибудь пришел и сказал: «На»…
Пауза.
КОНЧИТА. Сеньор Хуан, вы лягте и закройте глаза, а я сяду вот здесь и тихо-тихо петь, пока вы не уснете. А потом уйду — вы и не заметите как.
ХУАН. Ты знаешь, от дороги я тоже устал. (Ложится.)
КОНЧИТА (поет).
Свечи в домах погасли,Звезды зажглись.Ты мне и день, и полночь —Вся моя жизнь.Пусть тебя в сон проводитПесня моя.Пусть тебя утром встретитРадость моя.Если нужна тебе мать,Позови меня.Если нужна служанка,Позови меня.Если нужна невеста,Позови меня.Если нужна собака,Позови меня.
ХУАН. Твоя песня слишком хороша для меня, от нее плакать хочется… Я вот сказал, что никто не говорит «на». А ведь это не так — многие говорили. Молод был и не ценил… Знаешь, когда мне было пятнадцать, ночью пришла соседская девочка и легла рядом. Так, не шелохнувшись, мы лежали до самого рассвета. Наверное, я никого не любил так, как ее.
КОНЧИТА. Она была красивая?
ХУАН. Что я тогда понимал?
КОНЧИТА. Красивая. Иначе бы не решилась…
ХУАН. Хочешь лечь рядом?
КОНЧИТА. Да, сеньор.
ХУАН. Ложись.
КОНЧИТА. Спасибо, сеньор. (Снимает платье, ложится.)
ХУАН. Если кто-нибудь скажет, что ты некрасива, засмейся ему в лицо. Ты рождена для любви, я люблю тебя. Мне хорошо с тобой. Пожалуй, даже лучше, чем без тебя.
КОНЧИТА. А я слышала, что настоящая любовь — это когда задыхаются от страсти.
ХУАН. Нет. Настоящая любовь — это когда задыхаются от нежности.
Медленно, осторожно открывается дверь.
ЭЛЬВИРА (входя со свечой). Так. Наконец-то. И в самый подходящий момент. (Кончите.) Что ты лежишь, потаскуха? Вставай и убирайся. Ты что, не слышишь? Я тебе говорю: вон!
ХУАН. Сеньора, кто бы вы ни были, сегодня это моя комната, и эта девушка моя гостья!
ЭЛЬВИРА. Ах, так? Не только гостья, но даже девушка! В таком случае, сеньор, пусть эта девушка убирается вон. Я много слышала. Но я не желаю еще и видеть, как деревенская шлюха валяется в постели с моим мужем.
ХУАН. Эльвира?! (Садится на постели.)
ЭЛЬВИРА. Да, Хуан.
ХУАН. Ничего не понимаю. (Вглядывается.) Да, Эльвира. Но почему ты здесь?
ЭЛЬВИРА. Ты же здесь. А я твоя жена. Куда иголка, туда и нитка.
ХУАН. Я привык к неожиданностям, но эта… Слушай, почему ты здесь?
ЭЛЬВИРА. Ты скрылся из дому как вор. А воров ловят. Вот я и поймала тебя, Хуан.
ХУАН. До меня доходили какие-то слухи, тебя видели в разных городах, но мне и в голову не приходило…
ЭЛЬВИРА. Да, Хуан… Я ездила именно за тобой.
ХУАН. И долго?
ЭЛЬВИРА. Не так уж долго. Каких-нибудь двадцать лет. Полжизни, только и всего.
ХУАН. Понятия об этом не имел. Я вовсе не прятался от тебя.
ЭЛЬВИРА. Знаю. Мужья, любовницы, родственники — тебе было от кого прятаться. Между прочим, это было самое обидное: ты и не думал от меня бегать, а я не могла тебя догнать.
ХУАН. Зачем тебе это понадобилось?
ЭЛЬВИРА. Узнаешь.
ХУАН. Хочешь есть?
ЭЛЬВИРА. Нет.
ХУАН. А вина?
ЭЛЬВИРА. Нет.
ХУАН. Ну, сядь хотя бы.
ЭЛЬВИРА. Мне сидеть в этом притоне? А впрочем, ты прав: слишком много чести — мне стоять, когда она лежит. (Садится.)
ХУАН. Ты хотя бы обедала?
ЭЛЬВИРА. Какая тебе разница?
ХУАН. Кончита, принеси мяса и вина.
ЭЛЬВИРА. Мне есть из рук у бесстыжей девки?.. Вино согрей, я продрогла в дороге.
Кончита выходит, на ходу набрасывая платье.
Вкусом ты никогда не отличался.
ХУАН. Ты двадцать лет гонялась за мной, чтобы поговорить о вкусе?
ЭЛЬВИРА. Нет.
ХУАН. Тогда о чем же?
ЭЛЬВИРА. Узнаешь… Отвернись, я хочу причесаться.
Хуан отворачивается.
(Встает. Вынимает из дорожной сумки тонкий, довольно длинный кинжал. Несколько секунд стоит за спиной у Хуана. Потом прячет кинжал в сумку.) Нет. Сперва я с тобой поговорю.
ХУАН. Поговоришь, а потом причешешься?
ЭЛЬВИРА. Только мне нужна правда.
ХУАН. Спрашивай.
ЭЛЬВИРА. Правда — ты понял? Я не могу так больше! Я должна понять. Двадцать лет у меня голова пухнет от всех этих мыслей!
ХУАН. Я же сказал — спрашивай.
ЭЛЬВИРА. Ты меня ненавидишь?
ХУАН. Нет.
ЭЛЬВИРА. А тогда, раньше?
ХУАН. И тогда — нет. Я тебя не ненавидел, я тебя просто не любил.
ЭЛЬВИРА. Ну почему, скажи, почему у всех мужья как мужья, а у меня негодяй и развратник?
ХУАН. Такого выбрала.
ЭЛЬВИРА. Ты не был таким!
ХУАН. Да, я не был таким. Я был обычным студентом, разве что скромнее других. Когда ко мне подходила девушка, я не знал, куда руки девать…
ЭЛЬВИРА. Ты быстро научился находить им применение.
ХУАН. Я думал только об учебе, я мечтал посвятить всю жизнь благороднейшей из наук — алхимии…
ЭЛЬВИРА. Тебя не силой вели в церковь.
ХУАН. Нет, конечно, нет! Просто ты вдруг бросилась мне на шею, вошел твой отец и тут же дал согласие на брак, хотя я об этом вовсе не просил.
ЭЛЬВИРА. Мог сказать «нет».
ХУАН. Постеснялся…
ЭЛЬВИРА (не сразу). Да, я хотела за тебя замуж. Хотела иметь дом. Хотела, чтобы кто-то всегда был рядом, чтобы жил для меня. Разве это преступление? Каждая женщина хочет свой дом.
ХУАН. Наверное, мы из разных домов. Я тоже мечтал о доме. Только о другом: где не будет эгоизма, лицемерия, где не станут чужую жизнь стелить себе под ноги, как половицу.
ЭЛЬВИРА. У тебя есть этот дом?
ХУАН. Нет.
ЭЛЬВИРА (спокойно, задумчиво). И свой не построил, и мой сломал.
ХУАН. Но ведь и ты меня не любила.
ЭЛЬВИРА. Откуда ты знаешь?
ХУАН. В те годы я вспыхивал от любой искры. В тебе искры не было.
ЭЛЬВИРА (не сразу). Ну и что? Ну, не любила. А ты взгляни вокруг: вот все они — любят? Но ведь живут. И неплохо. И пользуются уважением. Потому что есть долг. Потому что есть порядок. Потому что кругом люди, которые видят каждый наш шаг… Ты погубил мою жизнь. (Спокойно.) Ты негодяй, Хуан.
ХУАН. Но ведь эти двадцать лет ты жила как хотела.
ЭЛЬВИРА. Отвернись. Я все-таки причешусь.
Хуан отворачивается.
Это ты жил как хотел: ты был свободен. А я — нет. Я все равно была твоей женой, брошенной, но женой. И все мои подруги жалели именно меня. И именно ко мне приходили рассказать, какой ты мерзавец, причем возмущались твоими мерзостями с упоением и с такими подробностями, которые понаслышке не приобретешь. Нет, Хуан, получить свободу я могла только одним путем: став твоей вдовой. Но мне и тут не везло. Даже бедняга капитан уж как старался тебя убить, а чем кончилось?
ХУАН. Я не хотел, он сам напоролся на шпагу.
ЭЛЬВИРА. Мне от этого не легче. (Достает кинжал.)
ХУАН. Слушай, сколько можно вертеться перед зеркалом? (Хочет обернуться.)
ЭЛЬВИРА. Погоди! (Пытается спрятать кинжал, роняет стул, вскрикивает.)
ХУАН. Что с тобой? (Оборачивается.) Ах, вот оно что… Это и есть твой гребень?
ЭЛЬВИРА (кричит). Да! Ты слышишь — да! Я за этим приехала! Вот до чего ты меня довел! Потому что ты развратник! Ты лгун! Ты негодяй!
ХУАН. Не забудь сказать, что я убийца.
ЭЛЬВИРА. Что ты сделал со мной?! (Сквозь слезы.) Я не могу так! Не хочу, ты слышишь, — не хочу! Ну позови кого-нибудь! Эй! Эй!
КОНЧИТА (входя). Да, сеньора?
ЭЛЬВИРА. Где ты копаешься? Тебе же велели подать вина.
КОНЧИТА. Я принесла, сеньора. (Ставит на стол кувшин и несколько стаканов.)
ЭЛЬВИРА. Садись.
КОНЧИТА. Но…
ЭЛЬВИРА. Садись, тебе говорят!
