Дмитрий Мережковский - Юлиан Отступник («Смерть богов») (трагедия в 5-ти действиях)
Памва. Лжешь, богохульник. За веру Христову казнишь.
Юлиан. Вот как. (Саллюстию, указывая на Памву). В цепи негодяя.
Солдаты связывают Памву.
Памва. Лжешь, лжешь, за веру Христову, за веру казнишь. Зачем же не милуешь меня, как Мариса, слепца Халкедонского? Зачем, по обычаю твоему, не прикрываешь насилие ласкою. Братья, убоимся не кесаря римского, а Бога небесного.
Толпа отбивается от солдат. Они вынимают мечи.
Памва. Избивайте, избивайте нас, римляне, – да приумножимся. Цепи – наша свобода, слабость – наша сила. победа наша – смерть.
Орибазий. Юлиан, что ты делаешь? Достойно ли твоей мудрости?
Юлиан. Поди прочь, и все вы подите прочь, с вашими советами, глупцы. Я знаю. что делаю. С негодяями, неверующими в богов, нельзя говорить, как с людьми, – надо истреблять их, как хищных зверей. Что за беда, если десяток-другой галилеян будут уничтожены рукою одного эллина?
В глубине рощи проходит шествие. Иереи, в облачении, дьяконы, монахи с восковыми свечами, девы, отроки и дети с пальмовыми ветвями; над толпой рака с мощами.
Хор (поет). Да постыдятся служащие истуканам, хвалящиеся идолами. Поклонитесь пред Ним все боги.
Юлиан, обнажая меч, хочет броситься в толпу.
Юлиан (воинам). Мужи, за мной.
Саллюстий (преграждая ему дорогу). Кесарь. Не нападай на безоружных.
Юлиан (опуская меч). Уйдите все.
Все уходят.
Действие 4-ое
Лагерь Юлиана в Персии. Палатка. Сквозь откинутый полог видна выжженная степь. Вечереет. Юлиан, Саллюстий, Максим, Орибазий и софисты.
Юлиан (Саллюстию). Подождать? Все вы точно сговорились. Подождать. Как будто я могу ждать и колебаться. Разве галилеяне ждут? Пойми, я должен возвратиться победителем, или совсем не возвращаться.
Саллюстий. Откуда же, милостивый кесарь, достанем мы хлеба для такого войска?
Юлиан. Войско должно быть готово к походу. Слышишь? Никаких отговорок.
Раб вносит Юлиану ужин.
Юлиан (беря тарелку). Золотая? Зачем? Где прежняя глиняная?
Раб. Прости, государь, – разбилась…
Юлиан. Вдребезги?
Раб. Нет, только с краю.
Юлиан. Принеси.
Раб уходит.
Юлиан. Так помни. Саллюстий, – мы будем продолжать поход. От этого зависит не только слава моя и спасение римской империи, но и победа богов над Галилеянином. Ступай.
Саллюстий уходит. Раб приносит тарелку.
Юлиан (взяв тарелку). Вот она – моя милая. Я заметил, друзья; что сломанные вещи служат дольше и лучше новых. В них есть особая прелесть. Я боюсь новизны, ненавижу перемены. Старого всегда жаль, даже плохого.
Один из софистов (тихо, другому). Слышал? Бережет одинаково и свои разбитые тарелки, и своих полумертвых богов.
Юлиан (ставя тарелку на столик). Ничего, еще долго прослужит… А за мою любовь к старине не судите меня слишком строго. Старые, глупые песни трогают меня до слез. Я люблю вечер больше утра, осень – больше весны. Я люблю все уходящее. Воспоминание имеет надо мною большую власть, чем надежда. Возвраты люблю я больше, чем пути вперед.
Орибазий. О, кесарь, ты говоришь, как мечтатель. Но грезы опасны: судьбы мира в руках твоих.
Юлиан. Я боюсь нового. В старом, в старом – мое сердце. Новое только в старом, в умершем, в поруганном…
Максим. Сын мой, дозволь мне говорить с тобой наедине.
По знаку Юлиана все уходят.
Максим. Ты погибнешь. Изменяющий себе погибает.
Юлиан. И ты, Максим.
Максим. Помни, Юлиан: плоды золотых Гесперид[23] вечно зелены.[24] Милосердие – мягкость и сладость слишком зрелых плодов. Ты – постник, целомудрен, ты скорбен, ты милосерд. Ты называешь себя врагом христиан, но ты сам – христианин.
Юлиан. Нет.
Максим. Ты думаешь, что злейший враг твой Галилеянин?
Юлиан. А кто же?
Максим. Ты сам.
Юлиан. Учитель, я слаб, но боги не оставят меня.
Максим. Нет богов. Ты – один.
Юлиан опускает голову на руки.
Максим (положив руку на плечо Юлиану). Утешься. Или ты не понял? Я хотел испытать тебя. Боги есть. Видишь, как ты слаб. Боги есть, они любят тебя. Только помни: не ты соединишь правду скованного Титана с правдой Иисуса Распятого.
Юлиан. Учитель. Скажи, что ты – он и я благословлю тебя и пойду за тобой.
Максим. Нет, сын мой. Я свет от света, дух от духа Его. Я еще не Он. Я – надежда, я – предвестник.
Юлиан. Зачем же ты скрываешься от людей? Явись…
Максим. Время мое не настало. Уже не раз приходил я в мир и еще приду не раз. Люди боятся меня. Тайна любви и свободы моей для них страшнее смерти. Они так далеки от нее, что даже не распинают меня и не побивают каменьями, как своих пророков, а только не узнают. И я ухожу, как тень, с немыми устами и закрытым лицом.
Юлиан. Не уходи, не покидай меня.
Максим. Не бойся, я не покину тебя до конца. Я люблю тебя, потому что ты должен погибнуть из-за меня, возлюбленный сын мой, и нет тебе спасения. Люди проклянут тебя, но никогда не забудут.
Юлиан. О, божественный. Если даже слова твои ложь, дай мне умереть за эту ложь, потому что она прекраснее истины.
Максим (возлагая руки на голову Юлиана). Некогда я благословил тебя на жизнь и на царство, император Юлиан, – ныне благословляю на смерть и бессмертие. Иди, погибни за Неведомого, за Грядущего, за Антихриста. (Целует Юлиана в лоб и медленно уходит).
Входит Виктор.
Виктор. Государь, прости. В лагерь только что прибыл перебежчик от царя Сапора.[25] Называет себя Артабаном; говорит, что он сатрап, оклеветанный пред Сапором и бежавший к тебе отомстить своему царю. Повелишь привести?
Юлиан. Приведи.
Виктор уходит.
Входят Саллюстий, Орибазий, военачальники, потом Виктор, воины приводят перса. Его сопровождают двое рабов.
Артабан (падая ниц и целуя землю). О, владыка вселенной. Я отдам тебе Сапора, связанного по рукам и ногам, как жертвенного агнца. Только слушай Артабана. Артабан может все. Артабан знает тайны царя.
Юлиан. Чего ты хочешь от меня?
Артабан. Мщения. Пойдем за мною.
Юлиан. Куда?
Артабан. На север, через пустыню. – 325 паразангов; потом через горы, на восток, прямо в Сузам и Экбатане. (Указывает на край неба). Туда, туда.
Виктор (шепчет Юлиану). Государь, берегись. У этого человека дурной глаз. Он – колдун. Прогони его, не слушай.
Юлиан. Ты точно знаешь путь к Экбатане?
Артабан. О да, да, знаю, еще бы не знать. Каждую былинку ковыля в степи, каждый колодец. Верь мне, через двадцать дней вся Персия в руках твоих – до самой Индии, до знойного океана… Не гони меня, я буду лежать, как собака, у ног твоих и нюхать землю. (Целует землю у ног Юлиана. Оба раба падают ниц).
Юлиан. Что же делать с кораблями? Покинуть без войска на добычу врагам, или остаться при них?
Артабан (шепотом). Сожги.
Юлиан (вздрагивая). Сжечь?
Артабан. Боишься? Ты? Нет, нет, люди боятся, не боги. Сожги. И через десять дней ты у стен Экбатаны, через двадцать – Персия в руках твоих.
Юлиан. А ты не лжешь?.. Если я читаю в сердце твоем, что ты лжешь? (Схватывает перса за горло).
Артабан. Дай мне умереть, дай умереть от руки твоей. Страшно и сладко смотреть в очи твои. Я, я один знаю, кто ты… Не отвергай раба твоего, господин.
Юлиан. Посмотрим. Я сам давно хотел идти в глубину пустыни, искать битвы с царем. Но корабли?
Артабан. Да, корабли… Надо скорее выступить, в эту же ночь, до рассвета, пока темно, чтобы враги из Ктезифона не увидели… Сожжешь?
Юлиан (в страхе). Уведите и не спускайте с него глаз. (Перса уводят). Как же быть? Как быть?
Виктор. Блаженный кесарь. Не делай этого. Сжечь только что сооруженный флот, тысячу двести лучших трирем, потерять все припасы…
Юлиан. Спросим богов. (Саллюстию). Позвать прорицателей.
Саллюстий уходит.
Юлиан. Неужели это и есть то чудо, которого я ждал? Через двадцать дней Персия в моих руках.
