Ромен Роллан - Робеспьер
Фуше — старообразный человек 35 лет, высокий, тощий, костлявый, слегка сгорбленный, прямые, редкие рыжеватые волосы с проседью, бледное лицо, пронзительный взгляд, сжатые губы. Одет в тесный, поношенный, темный сюртук.
Фуше. Ну как?
Жанна Фуше. Ну как?
Оба задают вопрос одновременно. Супруги обмениваются тревожным взглядом, но ни голосом, ни жестом не выражают волнения. Видно, что Жанна забита и обижена судьбой. Фуше не привык обнаруживать свои чувства.
Фуше. Как дочка?
Жанна. С тех пор как ты ушел, она даже не шевельнулась. Совсем ослабела.
Фуше. Ее утомило долгое путешествие.
Жанна (вопросительно глядя на Фуше). А ты, что ты делал с утра?
Фуше (опускается на стул). Ничего. Ничего нельзя поделать.
Жанна. Ты видел наших друзей в Конвенте?
Фуше. Друзей? У Жозефа Фуше не осталось больше друзей.
Жанна. Где же они?
Фуше. Их уже нет на свете. За десять месяцев, пока нас тут не было, в Париже шла такая резня! В Конвенте больше сотни мест пустует. Настоящее кладбище. Как еще Робеспьер там крестов не поставил!
Жанна. Жозеф, не глумись над крестом.
Фуше. Глупая, ты же не веришь в бога!
Жанна. Кто знает... А может, он нас покарал... (Показывает на колыбель с ребенком.)
Фуше (пожав плечами). Я знал, что не встречу в Конвенте жирондистов, хотя там до сих пор в ушах звенит от лая этих дворовых псов, которые ворочались, рычали, грызлись, искали блох... И я знал, еще до отъезда из Лиона, что эбертисты разгромлены; я вовремя повернул руль и обрубил канат, которым был привязан к их гибнущему кораблю... Но я ошибся в расчете. Я делал ставку на победу Дантона. А он, глупец, сам попался в западню. Да, я недооценил Робеспьера. Ведь хозяин-то он... пока что он...
Жанна. Ты оскорбил его. Мы погибли.
Фуше (небрежным тоном). Пустяки, проиграть одну партию, — не значит потерять все. Нужно только продолжать игру. И самое главное — выиграть время.
Жанна. Они придут и арестуют тебя.
Фуше (тем же тоном). У нас есть время вывернуться. Они еще заняты, им нужно покончить с охвостьем Эбера и Дантона, подавить тюремный заговор. Завтра или послезавтра настанет черед Шометта.
Жанна. Ты был с ним заодно!
Фуше (сухо). Был когда-то. Теперь он погиб.
Жанна. А если он потащит тебя за собой?
Фуше. Он этого не сделает. Помочь я ему ничем не могу. А он не из тех, кто, погибая сам, тащит за собой и другого. Он честный малый. Он никого не подведет.
Жанна (с горечью). Ты бы, конечно, поступил иначе.
Фуше (спокойно). Конечно. Я защищаю свою жизнь, твою и жизнь нашего ребенка. (Наклоняется над колыбелью.) Она не шевелится. Нужно все-таки покормить ее.
Жанна. Я дала ей немного молока. Она с трудом глотает по капле.
Фуше. Дай мне... Я попробую. (Опускается на колени перед колыбелью и заботливо, терпеливо поит ребенка с ложечки.) Пей, моя милочка... моя маленькая Ньевра... сокровище мое!..
Жанна. Ты не сказал мне, что делал в Конвенте.
Фуше (встает и старательно отряхивает пыль с колен). Кругом одни тени, ничего с ними не сделаешь. В них умерло все живое, кроме страха. Когда я хотел подняться на трибуну и прочесть им отчет о моей деятельности в Лионе, они растерялись, они отослали мой доклад в Комитет, Робеспьеру. И первый, кто поспешил это предложить, был Бурдон из Уазы, а он, я знаю, до смерти ненавидит Робеспьера. После двойного удара, который сокрушил эбертистов и дантонистов, они там совсем как пришибленные. Да и кто там остался? Обломки прошлого — Сийес, Дюран-Майян, Буасси д'Англа. Они сгрудились все, как стадо баранов, жмутся друг к другу, сгорбились, съежились, животы подвело, сердце сжалось от страха. А посмотришь на них, отворачиваются, глаза отводят. Их так долго заставляли молчать, что они и говорить-то разучились. Точно в пещере Полифема — гадают, чья очередь, кому сегодня быть съеденным, и стараются вытолкнуть вперед любого вместо себя. При виде меня их единственная мысль была отдать меня на съедение — я сразу это понял.
Жанна. Мы погибли... погибли...
Фуше. Да нет, голубушка, ничего! Когда беда придет, успеем найти выход. Она еще не пришла.
Жанна. На что ты надеешься? Ведь какую ненависть ты возбудил против себя!.. Тысячи жертв в Лионе... кровь... развалины...
Фуше. Пожалуй, я действовал там слишком круто. Но, я знаю, здесь они довольны плодами моего труда. Теперь они не прочь были бы свалить на меня одного всю тяжесть ответственности за те неизбежные жестокости, которые сами же приказали мне совершить. Мне следовало бы вспомнить, как некий итальянский принц приказал верному слуге избавить его от опасного соперника, а затем велел четвертовать слугу на городской площади, дабы показать добрым подданным, что совесть его чиста, а руки незапятнаны. Самый осторожный человек недостаточно осмотрителен. Если затеваешь рискованное дело, постарайся впутать туда и других. Я человек мягкий и доверчивый, но с годами становишься умнее. В следующий раз я не оплошаю. Правда, я и теперь принял кое-какие меры предосторожности. В Комитете немало людей, которым невыгодно подымать историю о моем управлении в Лионе. Я ничего не подписывал один, без Колло, и даже, по счастливой случайности, при особенно важных решениях я скромно отступал, а Колло подписывался первым. Scripta manent... Что написано пером... Я сохранил бумаги на всякий случай.
Жанна. Это еще опаснее. Они постараются отнять у тебя эти бумаги.
Фуше. Я избавлю их от хлопот. Я сам представлю бумаги в Комитет. (Направляется к двери.)
Жанна. Куда ты?
Фуше. К нашему соседу, Максимилиану.
Жанна (всплеснув руками). Ты сам идешь в логово волка!
Фуше. В старых сказках волк не всегда остается победителем.
Жанна. Но он ненавидит тебя!
Фуше. В политике не место чувствам. Если верно то, что говорят о Робеспьере, он, как человек государственный, укротит свою желчь.
Жанна. Ты сам этому не веришь.
Фуше. По правде сказать, я сомневаюсь, однако посмотрим.
Жанна. Он оскорбит тебя.
Фуше. Не так-то это легко. В игре только одна цель — выиграть. Я не обращаю внимания на оскорбления... До свиданья, моя милая, до свиданья, моя цыпочка! (Целует ребенка, идет к выходу, берется за ручку двери.)
Жанна. Ах, я совсем забыла... Заходил Карье. Спрашивал, когда можно с тобой повидаться.
Фуше. Пока еще рано, я и сам не знаю. Там видно будет.
Жанна. Ему, как и тебе, угрожает опасность со стороны Робеспьера.
Фуше. Вот именно! Все зависит от моей беседы с Максимилианом. Нынче вечером я буду знать, кем из двух придется пожертвовать.
Жанна. Жозеф! И ты еще можешь колебаться между врагом и союзником?
Фуше. Я и не колеблюсь. Что бы ни было, я твердо решил не жертвовать собой. (Уходит.)
Занавес.
КАРТИНА ПЯТАЯ
У Робеспьера. В тот же день, полчаса спустя. Маленькая комната на втором этаже, в окно виден двор и сараи. Камин. Кровать орехового дерева с полотняным синим пологом, затканным белыми цветами. Скромный письменный стол. Несколько соломенных стульев. Шкаф с книгами. Справа и слева двери. Правая ведет в комнату Симона Дюпле, откуда выход на парадную лестницу, а затем в подъезд на улицу Сент-Оноре. Левая дверь ведет в спальню г-жи Дюпле, отделенную от спальни Робеспьера умывальной комнатой; отсюда выход на деревянную узкую лестницу, спускающуюся во двор.
Робеспьер вдвоем с Симоном Дюпле, по прозванию «Деревянная нога». Симон сидит за столом, заваленным грудой писем и бумаг. Робеспьер ходит из угла в угол по тесной комнате. Под столом лежит датский дог, по кличке Браунт.
Молодой Дюпле (приотворяет левую дверь; запыхавшись). Максимилиан! Во дворе гражданин Фуше, он хочет с тобой поговорить.
Робеспьер. Я не желаю его видеть. Для него моя дверь закрыта.
Молодой Дюпле, затворив дверь, исчезает.
Робеспьер. Симон! Ты разобрал сегодняшнюю почту?
Симон. Разобрал, немало пришлось потрудиться. (Указывает на груду писем.) Экие болтуны! Брызжут чернилами, как слюной.
Робеспьер. Я не вправе их упрекать. Я и сам много говорю.
Симон. Ты говоришь за них, за всех нас. Они хотят отблагодарить тебя.
Робеспьер. Что они пишут? Дают советы, шлют приветствия?
