Оноре Бальзак - Мачеха
Рамель. У них свой кодекс законов.
Фердинанд. Гертруда невероятно ревнива. В награду за свою неверность мужу она требует от любовника полной верности, а так как, по ее словам, она страшно мучилась, то ей и захотелось...
Рамель. Иметь тебя под своим кровом, чтобы следить за каждым твоим шагом...
Фердинанд. Ей удалось, дорогой мой, вызвать меня сюда. И я уже четвертый год живу здесь, во флигельке около фабрики. А не уехал я отсюда на второй же день лишь только потому, что сразу же понял, что жить без Полины не могу.
Рамель. Но благодаря этой любви твое положение кажется мне, судейскому чиновнику, уж не таким плохим, как я предполагал.
Фердинанд. Не таким плохим? Да оно просто невыносимо. Ты не знаешь, каково оказаться между трех таких характеров. Полина очень смела, как и все невинные девушки, любящие идеальной любовью; они не способны видеть что-либо дурное в человеке, которого избрали в мужья. Гертруда крайне наблюдательна; нам удается скрываться лишь потому, что Полина трепещет, как бы не открылось мое настоящее имя. И этот страх дает ей силы притворяться. Но Полина только что отказала Годару.
Рамель. Годару? Знаю! Вид у него придурковатый, но это самый хитрый, самый пронырливый человек во всем департаменте. Он здесь?
Фердинанд. Обедает.
Рамель. Остерегайся его!
Фердинанд. Хорошо! Если эти две женщины, которые и без того не особенно долюбливают друг друга, узнают, что они соперницы, — дело может кончиться убийством, и, право, трудно сказать, кто из них первая схватит оружие: одна сильна своею непорочной, законной любовью; другая разъярится, увидев, как гибнут плоды долгого притворства, жертв, даже преступлений....
Входит Наполеон.
Рамель. Ты даже меня, прокурора, испугал. Нет, что и говорить, женщины сплошь да рядом обходятся дороже, чем они того стоят.
Наполеон. Дружочек! Папа и мама беспокоятся о тебе, они говорят, что надо отложить все дела, а Вернон что-то говорит о желудке.
Фердинанд. Ах ты, плут, — пришел подслушивать!
Наполеон. Мама шепнула мне на ухо: «Поди-ка, посмотри, чем занят твой дружочек».
Фердинанд. Ступай, бесенок! Беги, я сейчас приду. (Рамелю.) Видишь, она пользуется простодушным ребенком, как шпионом.
Наполеон уходит.
Рамель. Это сын генерала?
Фердинанд. Да.
Рамель. Ему двенадцать лет?
Фердинанд. Да.
Рамель. Больше тебе нечего мне сказать?
Фердинанд. Я и так уже сказал слишком много.
Рамель. Ну так иди обедать. Не говори о моем приезде, ни о том, кто я. Пусть пообедают спокойно. Ступай, друг мой, ступай.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Рамель один.
Рамель. Бедный малый! Если бы молодые люди изучили дела, которые прошли через мои руки за семь лет моей судебной практики, они убедились бы, что единственный возможный в жизни роман — это брак. С другой стороны, если бы страсть стала разумной, она перестала бы быть страстью, а превратилась бы в добродетель.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Рамель и Маргарита, потом Феликс.
Рамель, погруженный в раздумье, сидит в углу дивана, так что его заметишь не сразу. Маргарита вносит свечи и карты. Смеркается.
Маргарита. Четырех колод хватит, даже если придут господин кюре и господин мэр с помощником.
Входит Феликс и зажигает свечи в канделябрах.
Об заклад готова биться, что бедняжка Полина и на этот раз не выйдет замуж. Милая моя девочка! Если бы ее мать, покойница, знала, что не ее дочь тут хозяйка, — она бы в гробу перевернулась. Я только затем и не беру расчета, чтобы утешать ее, ходить за нею.
Феликс (в сторону). Что это старуха там причитает? (Вслух.) На кого это вы ворчите, Маргарита? Уж, наверно, на барыню?
Маргарита. Нет, на барина.
Феликс. На генерала? Да что вы! Он ведь святой.
Маргарита. Святой, да слепой.
Феликс. Скажите лучше — ослепленный.
Маргарита. Вот это вы правильно сказали.
Феликс. У генерала только один недостаток: ревнив.
Маргарита. И вспыльчив.
Феликс. И вспыльчив — это одно и то же. Как только у него явится подозрение, он уже рубит сплеча. Поэтому-то он в свое время двух человек уложил сразу на месте. Что и говорить, такой нрав приходится тушить... ласками. Барыня его и тушит. Дело нехитрое! Вот она, ласкаясь, и нацепила ему, как норовистому коню, шоры: что по сторонам делается, он не видит, а она еще твердит: «Друг любезный, смотри только прямо перед собой». Вот оно как!
Маргарита. А, так вы, вроде меня, считаете, что женщина тридцати двух лет от роду может любить мужчину, которому под семьдесят, только с тем расчетом... У нее свои виды!
Рамель (в сторону). А, слуги! Соглядатаи, которых мы сами же оплачиваем!
Феликс. Какие там виды? Никуда она не выезжает, у себя никого не принимает.
Маргарита. Ну, такая и на обухе рожь смолотит! Она у меня отняла ключи... А покойница барыня все мне доверяла! А знаете, почему отняла?
Феликс. Еще бы! Денежки копит!
Маргарита. Да, целых двенадцать лет копит и барышнины проценты и доходы с фабрики. Вот потому-то она и тянет со свадьбой милой моей девочки, а то, как та выйдет замуж, придется с ее капиталом распроститься.
Феликс. Да, ничего не поделаешь, таков уж закон.
Маргарита. Да я бы ей все простила, лишь бы только барышне жилось счастливо. Дня не бывает, чтобы я не застала бедняжку Полину в слезах, спрашиваешь, что с нею, а она: «Ничего, говорит, добрая моя Маргарита, ничего».
Феликс уходит.
Все ли я приготовила? Ломберный стол... свечи... карты... кресла... (Замечает Рамеля.) Боже милостивый! Чужой!
Рамель. Не пугайтесь, Маргарита.
Маргарита. Вы все слышали!
Рамель. Не бойтесь. Хранить тайны — моя обязанность. Я — прокурор.
Маргарита. Ой!
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же, Полина, Годар, Вернон, Наполеон, Фердинанд, Гертруда и генерал.
Гертруда (бросается к Маргарите и вырывает у нее из рук подушку). Вы же отлично знаете, Маргарита, что мне неприятно, когда кто-нибудь, кроме меня, заботится о барине, к тому же только я одна умею уложить ему подушки.
Маргарита (в сторону). Пошла кривляться!
Годар. Ба! Ба! И господин прокурор!
Генерал. Прокурор? У меня в доме?
Гертруда. Прокурор?
Генерал (Рамелю). Сударь, чем я обязан?..
Рамель. Я просил моего друга... господина Фердинанда Map...
Фердинанд делает ему знак; у Гертруды и Полины вырывается испуганный жест.
Гертруда (в сторону). Это его друг, Эжен Рамель.
Рамель. Фердинанда де Шарни, которому я сказал о причине моего приезда; я просил его не сообщать вам обо мне, чтобы вы спокойно пообедали.
Генерал. Фердинанд — ваш друг?
Рамель. Друг детства; мы с ним встретились тут, в аллее. Когда видишь товарища после одиннадцатилетней разлуки, кажется — век не наговориться, и я виною тому, что он опоздал к обеду.
Генерал. Однако, сударь, чем я обязан вашим посещением?
Рамель. Жану Нико, по прозвищу Шампань, вашему мастеру. Его обвиняют в убийстве.
Гертруда. Но, сударь, наш друг, доктор Вернон, установил, что жена Шампаня умерла естественной смертью.
Вернон. Да, да, от холеры, господин прокурор.
Рамель. Правосудие, граф, доверяет только своим экспертам и своим доказательствам. Напрасно вы опередили нас.
Феликс. Барыня, прикажете подавать кофей?
Гертруда. Погодите. (В сторону.) Как он изменился. Теперь он прокурор и стал совсем другим человеком. Мне страшно.
Генерал. Но почему преступление, якобы совершенное Шампанем, бывшим солдатом, за которого я охотно поручусь, привело вас в мой дом?
Рамель. Вы узнаете об этом, когда приедет судебный следователь.
Генерал. Благоволите присесть.
Фердинанд (Рамелю, указывая на Полину). Вот она.
Рамель. Ради такой прелестной девушки можно и жизнью пожертвовать.
Гертруда (Рамелю). Мы с вами не знакомы; вы меня никогда не видали... Сжальтесь надо мною, над ним...
Рамель. Положитесь на меня.
Генерал (видя, что Рамель разговаривает с Гертрудой). Разве моей жене необходимо присутствовать на следствии?
Рамель. Именно необходимо. Я приехал сюда сам для того, чтобы графиню не успели предупредить, о чем ее будут спрашивать.
