Оноре Бальзак - Мачеха
Гертруда и генерал выходят на веранду, но Гертруда искоса наблюдает за Годаром и Полиной; из комнаты Полины выглядывает Фердинанд, однако по знаку Полины быстро прячется.
Годар (на авансцене). Что бы мне ей сказать потоньше, поделикатнее? А, знаю! (Полине). Какая сегодня приятная погода, мадемуазель.
Полина. Действительно, очень приятная, сударь.
Годар. Мадемуазель!
Полина. Сударь?
Годар. От вас зависит сделать ее для меня еще приятнее.
Полина. Каким же образом?
Годар. Вы не понимаете? Разве графиня, ваша мачеха, ничего не говорила вам обо мне?
Полина. Как же! Одевая меня, вот только что, она наговорила о вас столько хорошего!
Годар. А вы согласны хоть с крупицей того, что ей угодно было...
Полина. О, со всем согласна, сударь!
Годар (усаживаясь в кресло, в сторону). Все идет как по маслу! (Вслух.) Неужели она, на мое счастье, выдала меня и сказала, что я влюблен в вас страстно, что я хотел бы видеть вас хозяйкой Римонвильского замка?
Полина. Она лишь намекнула, что вы приехали сюда с намерением, которое должно мне быть бесконечно лестно.
Годар (становится на колени). Я люблю вас, мадемуазель, люблю безумно! Что против вас мадемуазель де Блонвиль, мадемуазель де Клервиль, мадемуазель де Вервиль, мадемуазель де Пон-де-Виль, мад...
Полина. О, довольно, сударь! Я просто смущена таким обилием доказательств столь неожиданной для меня любви. Какое множество жертв! Батюшка ваш довольствовался тем, что гонял свои гурты, вы же их всех готовы отправить прямо на бойню.
Годар встает.
Годар (в сторону). Ай, ай, она, кажется, надо мной смеется. Погоди же ты у меня!
Полина. Следовало бы по крайней мере немного подождать. И признаюсь вам...
Годар. Вы еще не хотите замуж? Вам хорошо живется при родителях, и вы не хотите расстаться с батюшкой?
Полина. Вот именно.
Годар. В таких случаях мамаши обычно говорят, что дочки их еще слишком юны; но так как ваш батюшка сказал мне, что вам уже двадцать два года, я и предположил, что вы, вероятно, не прочь обзавестись своим домом.
Полина. Сударь!
Годар. Понимаю: от вашего решения зависит и ваша собственная и моя судьба; согласием вашего отца и вашей второй матери я заручился; они полагают, что ваше сердце свободно, — так могу ли я надеяться?..
Полина. Сударь, ваше намерение жениться на мне, как бы лестно оно для меня ни было, не дает вам еще права так настойчиво меня расспрашивать.
Годар (в сторону). Уж нет ли у меня соперника? (Вслух.) Никто, мадемуазель, без боя не отказывается от счастья.
Полина. Вы продолжаете? В таком случае, сударь, я уйду.
Годар. Смилуйтесь, мадемуазель! (В сторону.) Вот тебе за насмешки.
Полина. Ах, сударь, вы богаты и столь щедро одарены природой, вы так благовоспитанны, так умны, что легко найдете девушку и богаче и красивее меня.
Годар. Но когда любишь...
Полина. Вот именно, сударь, когда любишь...
Годар (в сторону). Она влюблена! Останусь и разузнаю, в кого именно. (Вслух.) Мадемуазель, надеюсь, что, щадя мое самолюбие, вы по крайней мере разрешите мне погостить здесь несколько дней?
Полина. Спросите, сударь, моего батюшку. (Уходит.)
Гертруда (входя, Годару). Ну как?
Годар. Отказала наотрез, жестоко и бесповоротно; уж не занято ли ее сердце?
Гертруда (Годару). Занято? Я воспитала эту девочку, мне было бы все известно... К тому же нас никто не посещает. (В сторону.) Его слова зарождают во мне подозрение... Они, как кинжал, вонзились в мое сердце. (Годару.) Узнайте же у нее...
Годар. Узнать? Да при первом же моем намеке на ревность она прямо-таки взбеленилась.
Гертруда. В таком случае я расспрошу ее сама.
Генерал. Вот и доктор. Сейчас мы узнаем всю правду о смерти жены Шампаня.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Те же и Вернон.
Генерал. Ну как?
Вернон. Все, как я и предсказывал! (Раскланивается.) Существует непреложное правило: если человек имеет обыкновение бить свою жену, он ни под каким видом не решится ее отравить; это ему может слишком дорого обойтись. В таких случаях свою жертву разумнее щадить...
Генерал (Годару). Он очарователен.
Годар. Очарователен!
Генерал (представляет Годара доктору). Господин Годар.
Годар. Де Римонвиль.
Вернон (оглядывает его и сморкается. Потом продолжает). Если уж и произойдет убийство, так только по ошибке: потому, что человек в пылу ссоры не рассчитает удара. А наш Шампань простодушно радуется, что овдовел, так сказать, естественным образом. И действительно, жена его умерла от холеры. От азиатской холеры; это заболевание редкое, но все же встречается, и я очень рад, что мне довелось стать свидетелем случая, который мне не приходилось наблюдать со времен египетского похода[4]... Если бы меня вовремя пригласили, я бы спас больную...
Гертруда. Ах, какое счастье! Меня ужасала мысль, что в нашей местности, где спокойствие не нарушалось целых двенадцать лет, могло произойти убийство.
Генерал. Вот к чему приводят сплетни! Но уверен ли ты, Вернон?
Вернон. Уверен ли я? И это спрашивают бывшего полкового врача, который пользовал двенадцать французских армий, начиная с тысяча семьсот девяносто третьего по тысяча восемьсот пятнадцатый год... который практиковал в Германии, Испании, Италии, России, Польше, Египте... Это спрашивают у врача-космополита!
Генерал (хлопает его по животу). Ах ты, шарлатан! Он в этих странах уморил больше народу, чем я.
Годар. Однако какие же ходили слухи?
Гертруда. Будто наш мастер, несчастный Шампань, отравил свою жену.
Вернон. Как на грех, накануне ее смерти между ними произошла потасовка. Они, увы, не следовали благому примеру своих хозяев.
Годар. А казалось бы, подобное счастье должно быть заразительным. Но совершенства, которые восхищают нас в графине, столь редкостны!
Гертруда. Какая же заслуга любить превосходного человека и прелестную девушку?
Генерал. Ну, Гертруда, перестань. Нельзя же говорить такие вещи при посторонних.
Вернон (в сторону). Именно для посторонних это и говорится, — чтобы поверили.
Генерал (Вернону). Что ты там бормочешь?
Вернон. Говорю, что мне шестьдесят семь лет, что я моложе вас и хотел бы быть любимым, как вы... (в сторону) дабы увериться, что это действительно любовь.
Генерал. Ну, и завистник! (Жене.) Дитя мое, вознаградить тебя может только бог; он, я знаю, дарует мне силу любить тебя.
Вернон. Вы забываете, друг мой, что я врач; ваши слова годятся разве что для романса.
Гертруда. Иные романсы, доктор, очень правдивы.
Генерал. Вернон, если ты не перестанешь дразнить жену, мы с тобою поссоримся: сомнение в нашей взаимной любви для меня горшее оскорбление.
Вернон. Да я вовсе и не сомневаюсь. (Генералу.) Но с божьей помощью, вы любили столько женщин, что я как врач не могу не восторгаться вами — в семьдесят лет и такой добрый христианин.
Гертруда незаметно направляется к дивану, где сидит доктор.
Генерал. Тсс! Друг мой, последняя любовь всегда самая сильная.
Вернон. Вы правы. В юности мы любим со всею силою, — а она постепенно уменьшается; в старости же мы любим со всею слабостью, — а слабость-то все возрастает.
Генерал. Ах ты, язвительный философ!
Гертруда (Вернону). Доктор, почему вы, человек безусловно добрый, стараетесь посеять сомнение в сердце Граншана? Вы ведь знаете, как он ревнив; он способен убить при малейшем подозрении. Я настолько уважаю это чувство, что теперь не вижусь уже ни с кем, кроме вас, господина мэра и господина кюре. Неужели вы хотите, чтобы я отказалась и от вашего общества, которое нам так мило, так приятно! Ах, вот и Наполеон!
Вернон (в сторону). Война объявлена! Она разогнала всех, прогонит и меня.
Годар. Доктор, вы здесь на правах члена семьи; скажите мне, что вы думаете о мадемуазель Полине?
Доктор встает, оглядывает его, сморкается и молча отходит. Звонят к обеду.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же, Наполеон и Феликс.
Наполеон (вбегает). Папа, папа! Ведь правда, что ты позволил мне ездить верхом на Коко?
