Валентин Герман - Философская драма. Сборник пьес
ИИСУС: Да.
ПИЛАТ: И настанет царство истины?
ИИСУС (убежденно): Настанет, игемон.
ПИЛАТ: Настанет, говоришь?..
(Кричит страшным голосом)
Оно никогда не настанет! Преступник! Преступник! Преступник!..
(Понизив голос)
Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов?
ИИСУС: Бог – один, в Него я верю.
ПИЛАТ: Так помолись Ему! Покрепче помолись! Впрочем… это уже не поможет… Жены нет?
ИИСУС: Нет, я один.
ПИЛАТ (бормочет): Ненавистный город…
Если бы тебя зарезали перед твоим позавчерашним свиданием с Иудою из Кириафа, право, это было бы лучше для тебя.
ИИСУС (тревожно): А ты бы меня всё равно взял и отпустил, игемон… Я ведь вижу… что ты… что меня хотят убить.
ПИЛАТ (передернувшись): Тебя хотят принести в жертву, как жертвенного барана!..
ИИСУС: Отпусти меня, игемон!
ПИЛАТ: Легко сказать: отпусти!.. Отпусти!.. Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор вот так вот возьмёт и отпустит человека, говорившего то, что говорил ты?.. На это существуют правила, вмененные должностным лицам империи. О боги, боги!.. Или ты думаешь, что я готов занять твоё место?.. Я – твоё место?.. С чего бы это?.. Ведь я твоих мыслей не разделяю! Ты понял? Я – твоих мыслей не разделяю!.. Да-да!.. И – слушай меня: если с этой минуты ты произнесёшь хотя бы слово, заговоришь с кем-нибудь, – берегись меня! Повторяю тебе: берегись!..
ИИСУС: Игемон…
ПИЛАТ: Молчать! Ко мне!
Секретарь и конвой возвращаются на свои места.
Я… я… Что это я хотел сказать?.. А вот что!.. Вот что… Я…я…я… Я утверждаю… Вы слышите? И вы, и вы, и вы… Вы слышите?.. Я утверждаю смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона преступнику Иешуа Га-Ноцри! Я – утвержда…
Хватается за голову и опускается в кресло; к нему подбегают служители, суетятся около.
ИИСУС (улыбаясь): А – личный пример?!
Затемнение.
Часть вторая
Левый Матвей перед занавесом.
ЛЕВИЙ:
Он отказался без противоборства,Как от вещей, полученных взаймы,От всемогущества и чудотворстваИ был теперь, как смертные, как мы…
Ночная даль теперь казалась краемУничтоженья и небытия.Простор вселенной был необитаем,И только сад был местом для житья.
И, глядя в эти чёрные провалы,Пустые, без начала и конца,Чтоб эта чаша смерти миновала,В поту кровавом он молил Отца…
Затемнение.
В саду перед дворцом прокуратора – Пилат и первосвященник Каифа.
ПИЛАТ (в капюшоне, накинутом на голову): Я разобрал дело Иешуа Га-Ноцри и утвердил смертный приговор.
Каифа наклонил голову.
Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегодня, приговорены трое разбойников – Дисмас, Гестас, Вар-Равван – и, кроме того, этот Иешуа Га-Ноцри… Первые двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за мною и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же – Вар-Равван и Га-Ноцри – схвачены вашею местной властью и осуждены Синедрионом (то есть – вами). Согласно закону, согласно вашему обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу – в честь наступающего по вашей вере сегодня так называемого «Великого праздника Пасхи»…
Каифа снова наклонил голову.
Итак, я желаю знать, кого из двух названных мною преступников намерен освободить Синедрион: Вар-Раввана или Га-Ноцри?
КАИФА (еще раз слегка поклонившись): Синедрион просит отпустить Вар-Раввана.
ПИЛАТ (изображает на лице изумление): Признаюсь, этот ответ меня поразил. Боюсь, нет ли здесь недоразумения? Нет-нет, римская власть ничуть не покушается на права духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно… Но – в данном случае – налицо явная ошибка. И в исправлении этой ошибки римская власть, конечно, заинтересована.
КАИФА: Какая ошибка, игемон? Здесь нет никакой ошибки…
ПИЛАТ: Ну как же? Преступления Вар-Раввана и Га-Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Второй – явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей в ЕршалаИме и других некоторых местах. А первый – отягощён гораздо значительнее… Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он ещё убил стража при попытках брать его. Вар-Равван несравненно опаснее, чем Га-Ноцри. В силу всего вышеизложенного я, прокуратор, прошу тебя пересмотреть решение и оставить на свободе того из двух осуждённых, кто менее вреден, а таким, без сомнения, является Га-Ноцри. Итак?..
КАИФА (тихо, но твердо): ИгемОн, Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично сообщает, что намерен освободить Вар-Раввана.
ПИЛАТ: Как? Даже после моего ходатайства?.. Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз.
КАИФА: И в третий раз сообщаю, что мы освобождаем Вар-Раввана.
ПИЛАТ (после паузы): Но – почему?
КАИФА: Потому что он менее опасен для нашей веры.
ПИЛАТ: Для вашей веры?.. Но ведь тот просто учит добру и исцеляет людей!
КАИФА: Понимаю! Для кого-то он – целитель, а для кого-то – совратитель! Для нас он – совратитель!.. Я ещё раз повторяю, что мы отпускаем Вар-Раввана.
ПИЛАТ: Хорошо. Да будет так.
Он оглядывается кругом в бессилии.
Тесно мне, тесно мне!..
Срывает пряжку с ворота плаща.
КАИФА: Это от погоды… Сегодня душно, где-то идёт гроза…
ПИЛАТ: Нет, это не оттого, что душно, а тесно мне стало с тобой, Каифа. Побереги себя, первосвященник.
КАИФА (тоже изобразив изумление):Что слышу я, прокуратор? Ты угрожаешь мне после вынесенного приговора, утверждённого тобою самим? Может ли это быть?..
ПИЛАТ: Может, как видишь!
КАИФА: Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон?
ПИЛАТ (оскалившись вместо улыбки): Что ты, первосвященник? Кто же может услышать нас сейчас здесь? Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что мышь не проникнет ни в какую щель. Да не только мышь… Не проникнет даже этот, как его… из города Кириафа. Кстати, ты знаешь такого, первосвященник? Да если бы такой проник сюда, он горько пожалел бы себя, в этом ты мне, конечно, поверишь?.. Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему. Это я говорю тебе, Пилат Понтийский, всадник Золотое копьё!
КАИФА: Знаю, знаю!.. Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью, и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его Бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!
ПИЛАТ: Ну уж нет!.. Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал теперь мой час, Каифа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти! Вспомни моё слово: увидишь ты здесь, первосвященник, не одну когорту в Ершалаиме… Тогда услышишь ты горький плач и стенания! Вспомнишь ты тогда спасённого Вар-Раввана.
КАИФА (покрывшись пятнами): Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Да нет! Нет, не веришь! Не веришь!.. Ты – что? Ты хотел его… этого… выпустить затем, чтобы он смутил народ, над нашею верою надругался и подвёл наш народ под те же римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! Ты слышишь, Пилат?.. Прислушайся, прокуратор!
Пауза; издали слышен шум толпы.
Ты слышишь, прокуратор?..
ПИЛАТ (тихо и равнодушно): Дело идёт к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать…
КАИФА: Да, надо продолжать…
ПИЛАТ: Надо продолжать…
Затемнение.
Мост на дороге. Под мостом прячется Левий Матвей. Сверху по мосту слева направо движется нескончаемая толпа народа (видны одни ноги).
Левий встревоженно вглядывается в них, а потом, зажмурившись, обхватывает одну из ног обеими руками, человек останавливается и, присев, изумлённо смотрит на Левия, а Левий – на него.
