Ночь Ватерлоо - Григорий Александрович Шепелев
ГЮЛЬЧИХРА. Замолчите обе, а то по задницам надаю! Вы осточертели!
Спрыгнув со стула, опять на него садится.
МАША. (сев на диван, к Анфисе) А дальше что?
ГЮЛЬЧИХРА. Ничего.
МАША. Анфиса, ты что-нибудь поняла?
АНФИСА. Конечно! Лучше не знать, для чего живёшь, чем не знать, за что умираешь! Смерть – выше жизни.
МАША. Ты бредишь! Нельзя так ставить вопрос – что лучше, что хуже. Смерть – это то же самое, что…
ГЮЛЬЧИХРА. Молчать! Как ты смеешь, гадина, рассуждать о смерти и насмехаться над нею, как над своей подруженцией? Ты хоть раз её видела? Ты хоть раз говорила с нею? Она рвала на части твоих родных? Она прижимала тебя к земле, изрытой снарядами? Выбивала из тебя крик, который идёт по горлу колючей проволокой? Знакома ли тебе боль, которая не проходит даже тогда, когда угасает ненависть – твой единственный стимул к жизни? Милая Машенька! Если ты за ней бегаешь – это вовсе не означает, что она бегает от тебя! Если ты с ней шутишь – не надо приходить к выводу, что она понимает шутки! (Взяв чашку, опорожняет её.) До пятнадцати лет я боялась щекотки, как ядовитой змеи! Она для меня была изуверской китайской пыткой. Когда меня щекотали, я не могла противиться этому, потому что сразу теряла способность двигаться. Но кричать я могла. И я звала смерть, когда меня щекотали. И смерть пришла. Но она взяла не меня, а моих родителей, братьев, сестёр, соседей. И много тысяч других людей. Сотни тысяч – женщин, мужчин, стариков, детишек. Сжалившись надо мной, она забрала и мою болезнь. Поэтому я теперь не боюсь щекотки.
Ставит чашку на стол.
АНФИСА. Так ты считаешь себя виновницей смерти сотен тысяч людей?
ГЮЛЬЧИХРА. Я её звала. И она пришла. Понимаешь?
АНФИСА. Да.
ГЮЛЬЧИХРА. (Маше) А ты понимаешь?
МАША. Нет, Гюльчихра, я не понимаю, как ты смогла окончить первый мединститут и ординатуру с такой дырой в голове! Объясни, пожалуйста.
ГЮЛЬЧИХРА. Деньги. Мне их дает моя тётя, очень известная бизнес-леди. Ей меня жалко. И знаешь, еще буквально десять минут назад я не понимала её, поскольку такое чувство как жалость было мне незнакомо. Клянусь, за всю свою двадцативосьмилетнюю жизнь я ни разу не пожалела ни человека, ни зверя!
МАША. А что случилось десять минут назад?
ГЮЛЬЧИХРА. А десять минут назад произошло чудо. Я начала жалеть тебя, Машенька!
МАША. Почему?
ГЮЛЬЧИХРА. Почему? А как можно было не пожалеть красивую девушку, которая захотела сделать себе стильную причёску, чтоб всех подруг скорчило от зависти, и пришла в салон красоты, где вместо волос отрезают уши?
АНФИСА. Я думаю, перенос столицы в Новочеркасск Машкиных ушей стоит.
МАША. Хватит из меня дуру делать! В Новочеркасске живет мой дедушка, ему восемьдесят три года. Он завещал мне свою трёхкомнатную квартиру. Если Новочеркасск сделают столицей – эта квартира подорожает раз в двадцать! Это во-первых, а во-вторых: у Наташки тоже пятки не щекотливые, а подмышки тронешь – так сразу визг на всю улицу!
АНФИСА. Потрясающе! Ты щекочешь её на улице?
МАША. Нет, в квартире. Но визг вся улица слышит! Три дня назад соседи подумали – её режут! Полицию чуть не вызвали.
АНФИСА. Как Интересно! Жаль, что у Гюльчихры испортилось настроение. Если мы сейчас тронем её подмышки, то визг услышит весь город! Но это будет не её визг.
МАША. Так значит, ты не рискнёшь?
АНФИСА. Нет, я не рискну.
МАША. Тогда я одна!
АНФИСА. Окей.
МАША. Анфиска, я в шоке! Ты ещё раз уступаешь мне Гюльчихру?
АНФИСА. (смеясь) Не всю Гюльчихру, а только её подмышки! К пяткам не прикасайся, а то я взбешусь от ревности! Своей рыжей Наташке щекочи пятки.
МАША. Но как же так? Я не догоняю, что за дела! Тебя переклинило?
АНФИСА. Я на Димку переключилась! Шучу, шучу, не бледней! Короче, Стрельцова, ты поняла меня насчёт пяток? За извращениями – к Наташеньке! Вытри слюни.
МАША. Чёрт! Гюльчихровские пятки гораздо круче Наташкиных!
АНФИСА. Я сказала – только подмышки! Гюльчихра, ты готова?
ГЮЛЬЧИХРА. Да.
МАША. (встав) Хорошо. Если Гюльчихра меня разорвёт, скажи человечеству, что Мария Стрельцова приняла смерть во имя любви!
Гюльчихра поднимает руки. Маша, подойдя к ней, старательно водит пальцами по её бокам и подмышкам.
ГЮЛЬЧИХРА. (улыбаясь) Какие сильные пальчики!
АНФИСА. Ну, чего?
МАША. Пока непонятно. Она уже не так похожа на труп, как при щекотании пяток.
Делает шаг назад. Гюльчихра опускает руки. Маша, достав из-под свитера пистолет, берёт её на прицел.
АНФИСА. (зевнув) Пора кашу есть!
ГЮЛЬЧИХРА. Приятного аппетита.
МАША. (другим голосом) Встань, спусти брюки до щиколоток! Не резко.
Гюльчихра подчиняется, улыбаясь.
МАША. (взглянув на её трусы) Повернись!
Гюльчихра поворачивается.
МАША. (опустив пистолет) Садись.
Гюльчихра натягивает брюки, садится.
АНФИСА. (дрогнувшим голосом) Гюльчихра! Маша! Кто здесь?
МАША. (прежним голосом) Те, кому ты адресовала этот вопрос. Меня зовут Маша. Но только я – не Маша Стрельцова, твоя подруга, а Мария Лопуховская, лейтенант ФСБ. Можешь называть меня Маша, я тебя старше только на пару лет.
АНФИСА. (встав) Что здесь происходит?
МАША. Я всё тебе объясню, как только ты сядешь.
Анфиса садится.
МАША. Здесь происходит нейтрализация террористки, которой ты сдала комнату. Мы ее второй месяц ведём, чтоб выявить всю структуру. Когда она поселилась тут, мы, ясное дело, всё о тебе узнали и попросили Машку Стрельцову на пару-тройку недель исчезнуть из твоей жизни. Я её заменила, благо что и гитарой владею, и голоса имитирую. Извини за этот обидный розыгрыш. Мы пошли на него в связи с особой необходимостью.
Достаёт из кармана сотовый телефон.
АНФИСА. Машка! Хватит шутить, мне плохо!
МАША. (другим голосом) Я не Машка, я – Маша. Не надо нервничать, ситуация под контролем. Делай что хочешь – на гитаре играй, о мальчиках думай, ешь свою кашу. Главное – не вставай! (набирает номер и прижимает телефон к уху) Алло! Товарищ полковник, мне тут расшифроваться пришлось. Потому, что она сама начала колоться! У неё крыша стала съезжать по полной программе. Да. Лобачевский. Я вам потом объясню. Она сегодня уже могла нам устроить такой жесткач, что и о Беслане бы все забыли! Я пошла напролом. Она не купилась.
АНФИСА. Она тебя пожалела, дура!
МАША. Это Анфиса подаёт голос. Я поняла. Хорошо.
