Том Стоппард - Берег Утопии
Тата (целует Натали). Спасибо, Натали! (Садится.)
Огарев. Нет, конечно, ты прав. После сорок восьмого года наступила кромешная тьма, которая длилась семь лет. И Герцен был единственной свечой, которая еще светила. (Поднимает бокал за Герцена и разом выпивает.) Но проповедь социализма не прибавила тебе друзей среди твоих друзей.
Натали. Больше никаких подарков, пока ты не доешь свой суп.
Огарев. Социализм в России – это утопия. Это что за суп?
Саша. Называется «Браун Виндзор».
Огарев. «Браун Виндзор»?
Саша. Королева его ест каждый день.
Огарев. Тогда пусть и мой доест.
Тата. Мне он тоже не нравится.
Огарев. Не нравится? А что же ты тогда его ешь?
Тата (просияв). Действительно! (Отталкивает тарелку.)Я больше не буду, Натали.
Саша. Я тоже не буду, Натали.
Натали. Так, ну-ка посмотрим теперь… (Выбирает по маленькому свертку для каждого из них.)
Мальвида (обращаясь к Герцену). Александр!..
Герцен ударяет по столу.
Герцен. Социализм в России – это не утопия. Крестьянский социализм, Ник! Да, им нужно образование, но, при наличии общины, есть все условия…
Саша и Тата с гармоникой и бубном выкрикивают слова благодарности Натали и обнимают ее.
Огарев (кричит). Они крепостные!
Натали. Что ты кричишь?
Герцен. Ну… ты прав. Вольная русская типография дала обет молчания по поводу социализма. Мы должны двигаться вперед, глядя себе под ноги, а не вдаль. Если царь освободит крепостных, я выпью его здоровье, а там посмотрим. Меня читают в Зимнем. Знаешь?
Огарев. Ты пишешь для Зимнего?
Герцен. А кто еще может освободить крестьян?
Натали. Ник говорит, что нам нужна общедоступная Вольная русская типография.
Герцен (с удивлением и интересом). Ты думаешь?
У Огарева, который все это время пил не переставая, вдруг начинается легкий приступ эпилепсии. Герцен вскакивает. Натали помогает Огареву как человек, который знает, что делает.
Что с ним?
Hатали. Ничего, я знаю, что нужно делать. (Она делает «что нужно», и Огарев затихает.) Он нездоров. Ему нужен доктор… Ну вот.
Герцен. Что с тобой случилось?
Натали. Он не ест как следует. Ничего, ему лучше… оставьте его… Тебе нужно завтра полежать, дорогой.
Огарев. Нет, мы пойдем осматривать достопримечательности.
Саша. У нас уроки.
Натали. Осматривать достопримечательности – это тоже образование.
Тата. А мы пойдем смотреть восковые фигуры?
Саша. Она имеет в виду гильотину с отрубленной головой Робеспьера. Мальвида нам не разрешает.
Натали. Обязательно пойдем смотреть на гильотину…
Мальвида (обращаясь к Натали). Excusez moi?[101]
Натали. Il n'y aura pas d'études demain.[102]
Мальвида встает.
Мне нужно выйти. Где тут это у вас?
Горничная вернулась, чтобы прибрать со стола, и теперь снова уходит. Натали перехватывает ее, говорит несколько слов и выходит вслед за ней. Мальвида уходит в «соседнюю» комнату.
Герцен. Мальвида…
Огарев. «Мальвида», «Александр». Да уж не?…
Герцен. Ты с ума сошел?
Саша дует в губную гармонику – фальшивит. Герцен догоняет Мальвиду в «соседней» комнате и делает примирительный жест.
Мальвида. Я воспитываю детей, основываясь на известных мне педагогических принципах.
Герцен. Я понимаю. Но Огарев – мой самый старый друг…
Мальвида. Уроки завтра будут в обычное время. Я надеюсь, это понятно.
Герцен. Конечно. Предоставьте это мне.
Их перебивают крики Ольги сверху. Мальвида бежит на шум. Саша и Тата тоже спешно выходят из-за стола, следуя за Мальвидой.
Вдалеке слышны голоса Ольги, Натали и Мальвиды, которые сливаются в потоке русско-немецких стонов, утешений и споров. Входит Горничная, чтобы убрать со стола. Герцен стонет про себя. Он берет «Полярную звезду» и возвращается к Огареву.
Горничная (уходя). Я бы тоже закричала, если б проснулась, а у меня на кровати – русские!
Герцен и Огарев обнимаются и уходят в ту сторону, откуда доносится голос Натали. Она со смехом утешает Ольгу которая постепенно успокаивается.
Июнь 1856 г
В доме.
На сцене Мальвида в дорожном платье и с большим чемоданом. Она ждет, когда Саша, Тата и Ольга придут прощаться. У Таты на ногах разные носки, но это становится заметно не сразу, а только со второго или третьего взгляда.
Мальвида. Подойдите поближе, послушайте меня и постарайтесь запомнить эту минуту. Я вас никогда не забуду. Сегодня мы с вами прощаемся.
Саша. Вы от нас уезжаете?
Мальвида. Да.
Тата. Почему?
Саша. Я знаю почему. Мне очень жаль, мисс Мальвида.
Мальвида целует Сашу, затем Тату и Ольгу.
Тата. Вы прямо сейчас уезжаете?!
Мальвида. Да. (Зовет.)Миссис Блэйни!
Входит миссис Блэйни.
Пожалуйста, проводите детей к мадам Огаревой. Скажите господину Герцену, пожалуйста… просто скажите ему, что я пришлю за своим сундуком.
Миссис Блэйни. Я вас не осуждаю. В доме все наперекосяк, не знаешь, на каком ты свете…
Мальвида. До свидания. (Указывая на носки Таты.) Одинаковые носки, пожалуйста, миссис Блэйни.
Миссис Блэйни. Ну что ж, пошли.
Тата (Мальвиде). Это как заноза, да?
Мальвида. Будьте хорошими детьми. (Уходит.)
Июнь 1856 г
Тихий домашний уют, поздний вечер. Герцен и Огарев сидят в креслах. Ольга, легко укрытая, спит на диване. Натали сидит на полу подле дивана у ног Герцена.
Натали. Это то, о чем молилась Натали перед смертью. Твоя жена была святая, Александр. Именно потому, что она была святая, она оказалась беззащитна перед злом. (Огареву.) Не смотри на меня так. Александр понимает меня… Я не доверяла этому немецкому глисту с той минуты, когда увидела его… У нее было невинное и открытое сердце, мы все это знаем… и этот человек предал тебя.
Герцен выходит из комнаты.
Огарев. Дорогая моя… когда он вернется, не забудь напомнить ему, что его мать и сын утонули.
Натали. Разве нельзя говорить о том, что полностью изменило его жизнь? Что это за дружба?! Ему надо об этом говорить.
Огарев. Я помню Колю в то последнее лето в Соколове. Счастливое маленькое существо, он даже не знал, что он глухой.
Входит Герцен с небольшой фотографией в рамке.
Ну вот, я был у врача. Он сказал, что я слишком много пью. На меня это произвело впечатление. Он же никогда в жизни до этого меня не видел.
Герцен отдает фотографию Натали и возвращается в свое кресло.
Герцен. Тебе.
Натали. О!.. Я ее помню именно такой!
Герцен. Она действительно была святая. Замечательная жена и товарищ, преданная мать, прекрасная душа…
Натали. Это правда.
Герцен. И после всего – потеря Коли! – маленького Коли… Натали повторяла снова и снова: «Ему должно было быть так холодно и страшно, когда он увидел этих рыб и крабов!»
Натали бросает взгляд на Огарева; Герцен вытирает глаза.
Так нельзя, так нельзя. Шесть лет без настоящего друга рядом! Ох, дорогие мои. (Огареву. J Ты тоже чуть не пропал. (Беретруку Натали в свои руки. Она преданно смотрит на него.) Ты спасла его.
Огарев. Спасла, да. Она взяла женатого человека, который стремительно катился в пропасть. Но вот нате же! – моя жена умерла, а я снова женат и снова качусь вниз, на этот раз уже без всякой спешки.
Натали. Ты был свободным мужчиной и попусту терял время на жену, которая сбежала от тебя с другим.
Герцен. Что ж, хватит терять… Пора ему браться за дело. (В возбуждении.) Да! – новое издание. Не толстое и дорогое, как «Полярная звезда», и не три раза в год – а дешевый листок, который можно будет легко провозить контрабандой, – тысячи экземпляров – печатать один или два раза в месяц… писать о злоупотреблениях, не стесняясь имен… Как же его назвать? Я ждал тебя, сам того не зная. Герцен и Огарев! Мы сможем ясно видеть сны, которые снятся нашему народу.
Натали (восхищенно глядя на Герцена). Видеть сны, которые снятся твоему народу!
Герцен. A потом разбудить его – словно колокол.
Огарев. Колокол!
Герцен. Колокол!
Натали. Ш-ш-ш! (Успокаивает Ольгу.) Когда они маленькие – они любят быть со взрослыми. Я понимаю детей, хотя своих у нас быть не может. (Целуя Огарева.) Ну, это же не секрет. Признаюсь, когда Ник мне об этом сказал, – было тяжело; но в этом есть свои преимущества, особенно когда Мария не давала ему развод и мы думали, что никогда не поженимся…
Герцен (смеясь). Твоя жена – замечательная женщина. Можно мне ее поцеловать?
Огарев милостиво взмахивает рукой. Герцен и Натали целомудренно целуются. Герцен берет Ольгу на руки.
Огарев. Вот она жизнь – просыпаешься в собственной кровати и не знаешь, как там оказался.
