Гусиное перо - Семён Львович Лунгин
Е в д о к и я К у з ь м и н и ч н а. Сейчас звонок будет, Василиса Федоровна.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Дуся, делайте, что я прошу… Ты знаешь, что это, за перо? (Вернулась к столу.) Это перо твой сын в субботу утром унес из тютчевского музея.
Г о р а. Новости…
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. А ты треплешь имя Мукасеева… В чужом глазу сучок мы видим.
И замолчали, ожидая. Распахнулась дверь, появился В о л и к Г о р а. Подтянутый, уверенный, улыбающийся. Увидел отца, Александра Павловича, и настроение у него как-то испортилось, хотя виду он постарался не показывать.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Слушай, Гора, что у вас произошло в тютчевском музее?
В о л и к. Ничего.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ты не торопись с ответом, а подумай лучше. Лучше подумай. И не пожимай плечами. Вот (обратилась она к Борису Владимировичу) — знакомый жест. Вспомнил?
В о л и к (опять пожал плечами). Ничего не случилось.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Наверняка ничего? И никто там ничего не трогал, что не положено? И не заходили за барьеры?
В о л и к. А-а, за барьеры заходили.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Кто же именно?
В о л и к. Я.
Раздался звонок.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ну а дальше что было?
В о л и к. Когда?
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Когда зашел за барьер.
В о л и к. Ну, вышел оттуда, и все.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. И ничего оттуда не вынес?
В о л и к. Как же не вынес? Вынес.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Что?
В о л и к. Массу впечатлений.
А л е к с а н д р П а в л о в и ч. Слушай, ты!.. Ты здесь бравого солдата Швейка не разыгрывай.
В о л и к (вытянул руки по швам). Никак нет.
Г о р а. Перестань паясничать. Помнишь, в субботу, когда я пришел, ты изображал «Я помню чудное мгновенье». Что это у тебя было за…
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а (поспешно перебила его). Прости, Борис. (И обратилась к Волику.) Так вот что у тебя за новое увлечение…
Дело в том, что в учительскую стали заходить п е д а г о г и и среди них М а й я Л ь в о в н а.
И пожалуйста, не пожимай плечами.
А л е к с а н д р П а в л о в и ч. Это у него ритм в плечах.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. И нечего улыбаться.
В о л и к. Василиса Федоровна, это ритм в губах.
Г о р а. Перестань паясничать!..
Педагоги постепенно заполняют учительскую, закуривают, разговаривают друг с другом.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Вот и отец твой говорит, что ты дома, вместо того чтобы делать уроки, все время кривляешься перед зеркалом.
В о л и к. Я не кривляюсь.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ну, разыгрываешь пантомимы. Скажи, ну есть какой-нибудь смысл в том, чем ты занимаешься?
В о л и к (поднял глаза и в упор поглядел на Василису Федоровну). В каком смысле смысл?
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ну, хотя бы в смысле искусства.
В о л и к. Безусловно.
М а р г а р и т а С т е п а н о в н а. Товарищи! Я завязала отношения с театральной кассой. Подавайте заказы!
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. И ты можешь объяснить?
В о л и к. Могу. Но это длинный разговор. Если говорить об этом вообще.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. А в частности?
В о л и к. Смотря в какой частности.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ну, например, насчет идиотской гримировки.
М а р г а р и т а С т е п а н о в н а. Да, и «Современник» есть, и Сатира…
М о л о д а я у ч и т е л ь н и ц а. А «Добрый человек»… Как его?..
М а й я Л ь в о в н а. Из Сезуана.
М о л о д а я у ч и т е л ь н и ц а. Да, да, на Таганке…
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. И что же ты собираешься выражать?
В о л и к. Все. Это абстрактное лицо. Им можно выразить все.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Что — все?
В о л и к. Тревогу нашего времени.
Г о р а (поспешно). И радость, разумеется.
В о л и к. И радость, разумеется. Это лицо как чистый холст для художника. Мимикой я наношу рисунок.
Раздался звонок. Педагоги стали расходиться.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ой, как ты мне не нравишься! Ну, иди на урок. И не забудь: одиннадцатилетки уже нет. Впереди один десятый класс, Волик. Один десятый класс!.. Иди.
Волик вышел.
А л е к с а н д р П а в л о в и ч (протянул Борису Владимировичу руку). Ну, будь здоров. Мой час пробил.
Учительская опустела. Василиса Федоровна встала, встал и Гора.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Пойдем, я тебя провожу. Год от году прибавляется опыт, и год от году становится все труднее и труднее. А ведь перо-то украл он.
Г о р а. Но это же в области догадок. Почему же вы его об этом не спросили? А когда я хотел спросить, вы меня перебили.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Я это сделала сознательно, Борис.
Г о р а. Не понимаю.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Поясню.
Они вышли из учительской и идут по коридору.
Во-первых, я уже заявила представительнице музея, что в нашем коллективе такое происшествие невозможно, и признаться сейчас в этом постыдном факте значило бы очернить безупречную репутацию школы, а во-вторых… Ты почему не на уроке?
Н а т а ш а. Я за тряпкой, Василиса Федоровна. Там чернила разлили.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. А во-вторых — и это уж никак не сбросишь со счетов, — по-человечески жалко мальчика: эта история, если уж ее поднимать, не может пройти без последствий, а последствия неминуемо найдут отражение в характеристике, а характеристика… Ведь Волику на будущий год поступать в институт…
Уходят.
Н а т а ш а. Ой, Танька!..
Подбежала Т а н я Д о н ч е н к о с ведром.
Ты знаешь, что она сказала?.. Ой, Танька!.. Она не вернет… Она не хочет очернять постыдным фактом безупречную репутацию… Она ни за что не вернет перо.
Медлить было нельзя, и Таня решилась. Она поставила ведро и, оглянувшись, открыла дверь учительской. Растерявшаяся Наташа осталась в дверях, а Таня на цыпочках, ужасаясь и волнуясь, подбежала к столу Василисы Федоровны, осмотрела все, потом, решившись, открыла ящик, один, другой, нашла наконец гусиное перо, показала его Наташе, сунула в кармашек фартучка, и девочки выбежали из учительской.
З а н а в е с.
ПОНЕДЕЛЬНИК
СЕРЕДИНА ДНЯ
Задолго до того как в зале погаснет свет, в учительской появляется В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Она подходит к столу, открывает ящик и вдруг обнаруживает, что пера нет. Она начинает лихорадочно рыться в ящиках, вытаскивает журналы, тетради, подшивки каких-то ведомостей, трясет их над столом, перелистывает, обескураженно вздыхает, в волнении расчесывает гребнем свои подстриженные под скобку волосы и снова кидается на поиски, снова перетряхивает все, что лежит на столе, все, чем наполнены ящики, и, отчаявшись, подходит к дверям.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Дуся!.. Евдокия Кузьминична!.. Вы все время в коридоре?
Е в д о к и я К у з ь м и н и ч н а. Все время.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Сюда никто не заходил?
Е в д о к и я К у з ь м и н и ч н а. Никто, Василиса Федоровна.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. А Гора из девятого «А» не заходил?
Е в д о к и я К у з ь м и н и ч н а. Нет, Василиса Федоровна, не заходил.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. И никакой другой мальчик не заходил?
Е в д о к и я К у з ь м и н и ч н а. Никто не заходил.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. А вы не отлучались?
Е в д о к и я К у з ь м и н и ч н а. Да никуда, Василиса Федоровна. Вот только в буфет ходила. За кипятком. Так это ж минтом, Василиса Федоровна.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ах, Евдокия Кузьминична!..
Е в д о к и я К у з ь м и н и ч н а. Неужто пропало что, Василиса Федоровна?.. Это он. Вот что хотите — он.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Кто — он?
Е в д о к и я К у з ь м и н и ч н а. Гора. Вы ж его нынче вызывали.
В а с и л и с а Ф е д о р о в н а. Ну как
