Михаил Загоскин - Комедия против комедии, или Урок волокитам

Княгиня. Мы имеем до вас просьбу.

Эрастов. Приказывайте, сударыня.

Княгиня. Будьте защитником бедных женщин.

Графиня. Вступитесь за дам, которые любят играть в бостон и делать наставления молодым людям.

Князь. Умерьте публику, что не одни только те, которых должно еще водить на помочах, могут любить и нравиться прекрасному полу.

Эрастов (княгине). Изъяснитесь, сударыня, я, право, не понимаю.

Княгиня. Вы видели вчерашнюю пьесу?

Эрастов. Видел, сударыня.

Княгиня. Мы также были в театре. Нам всем досадно, что господа сочинители нападают всегда на женщин, несмотря на то что можно было бы найти много кой-чего смешного и в мужчинах — и для того намерены просить вас написать комедию, где вместо кокетки был бы выведен какой-нибудь ветреник, который, желая обманывать всех женщин, был бы сам обманут.

Эрастов. Написать комедию — вы шутите, княгиня: как осмелиться взять на себя такую обязанность, когда у нас завелись свои Мольеры[9] — свои неподражаемые комедии.

Княгиня. Про каких Мольеров вы говорите?

Эрастов. По крайней мере, так угодно многим величать автора вчерашней пьесы.

Княгиня. Тем лучше: вы докажете, что можно не только сравниться с этой неподражаемой комедией, но даже превзойти ее.

Эрастов. Конечно, сударыня, можно надеяться без дальнего самолюбия написать комедию, которая не будет иметь по крайней мере слишком разительных недостатков вчерашней пьесы; но для этого надобно, чтоб большая часть нашей публики имела более вкуса, более истинного понятия о всем изящном[10] — и для того позвольте мне не выполнить вашего желания.

Графиня. Что это, батюшка! Не хотите ли вы отказаться?

Эрастов. Я, право, графиня, не могу никак обещать.

Графиня. Если вы сейчас не согласитесь, то приятель князя напишет для нас драму.

Княгиня. И мы заставим вас прочесть ее с начала до конца.

Эрастов. До конца! Сжальтесь, княгиня! Я на все согласен.

Княгиня. У меня есть на примете прекрасный оригинал для вашего вертопраха.

Эрастов. Об этом я не забочусь. Я живу в хорошем обществе, сударыня; но интрига, план, завязка?..

Княгиня. Постойте... Да, да! Я думаю, мне удастся дать вам сюжет. Вам надобно будет только слушать и примечать.

Графиня. Послушайте, князь, время прекрасное, пойдемте теперь в сад — там в беседке можем мы покуда до гостей сыграть несколько королей в пикет. Дашенька!

Даша. Что вам угодно, графиня?

Графиня. Если кто к нам приедет, то скажи, что мы в саду. Пойдемте, князь. (Подает руку князю.) А ты что, племянница?

Княгиня. Я сейчас за вами буду.

Княгиня, Эрастов и Даша.

Княгиня. Дашенька, принеси мою шляпу.

Даша уходит.

Эрастов. Позвольте мне предложить вам мою руку.

Княгиня. Могу ли я отказать вам — вы вооружаете ее для защищения пола нашего. Я осталась с вами одна для того, чтоб изъяснить в двух словах, в чем состоять должен сюжет вашей комедии.

Эрастов. Сделайте милость, сударыня.

Княгиня. Догадываетесь ли, кто должен быть оригиналом вашего модного ветреника.

Эрастов. О! сударыня, их так много, и они так сходны между собою...

Княгиня. Например, граф Фольгин.

Эрастов. Жених Софьи?

Княгиня. Вот этого-то именно я и желаю, чтоб вы поместили его в своей комедии. Послушайте, я хочу открыть глаза Софье и доказать ей, что граф ничтожный, пустой ветреник и женится не на ней, а на ее богатстве. Теперь, я думаю, вы меня понимаете. Вам должно будет только слушать и примечать, чтоб сочинить план вашей комедии. Может быть, сегодня же доберетесь вы и до развязки.

Даша (принося шляпку). Извольте, сударыня.

Княгиня. Пойдемте, дорогою расскажу я подробнее, что вам надо будет делать.

Даша (одна). Мне из ума нейдет вчерашняя комедия; все об ней говорят: одни бранят, другие хвалят. Как бы я желала ее посмотреть. Барышня сказывала, что в ней есть также горничная девушка, которая очень похожа на меня, и будто многие говорили, что она слишком умна для служанки! Какие смешные эти господа: думают, что теперь такие же глупые горничные, как лет сто назад. Нынче умной горничной стоит только лучше приодеться да пооткрыть побольше плечи, так она, право, иную и графиню перещеголяет.

Даша, граф и Изборский.

Граф. Ах, mon cher{3}, как я измучен, как устал! По чести, мне должно было бы никуда не выезжать из дому. Несносная мостовая!

Изборский. Мы, кажется, довольно спокойно ехали.

Граф. Правда, коляска моя не тряска, а со всем тем... А! Дашенька, ты здесь, душенька!

Даша. Здравствуйте, сударь.

Граф. Ты здесь одна, малютка?

Даша. Барышня еще одевается, а графиня с вашим дядюшкою и княгинею пошла в сад.

Граф. Скажи пожалуйста, Дашенька, отчего ты каждый день делаешься милее?

Даша. И приказала вас просить туда же.

Граф. Изборский, видал ли ты где-нибудь такую миленькую субреточку?

Даша. Вы, сударь, как кажется, не очень спешите увидеться с барышнею.

Граф. Мы успеем еще насмотреться друг на друга. (Берет ее за руку.) Послушай, миленькая!

Даша. Я, сударь, слушаю не руками. Ступайте в сад, графиня вас дожидается.

Граф. Э, Дашенька! оставь свою сиятельную барыню — кому придет в голову думать об ней, говоря с такой хорошенькой, прелестной служаночкою.

Даша. И, граф! вы уж мне наскучили, — все одно да одно. Оставайтесь же здесь, а я пойду сказать барыне, что вы приехали. (Уходит.)

Граф и Изборский.

Граф (подойдя к зеркалу). Ах, боже мой! какое у меня измятое лицо. Я не похож на самого себя.

Изборский. Удивительно ли! Ты вчерась до четырех часов пробыл у барона.

Граф. Да неужели я должен был сделать то же, что ты, — уехать в одиннадцать часов! Фи, mon cher! Это уже слишком по-мещански.

Изборский. Как хочешь, граф, я не могу никак приучить себя танцевать или сидеть всю ночь за ломберным столиком, а потом спать до самого обеда.

Граф. О! тебе нужно еще ко многому приучить себя. Кто хочет жить в свете, тот должен всячески приноравливаться к образу жизни, к тону, принятому во всех обществах. Вот, например, ты никак не можешь отвыкнуть от своей смешной застенчивости. Вчерась ты почти не мешался ни разу в общий разговор.

Изборский. Виноват ли я, что не могу, подобно тебе, рассуждать с систематическою точностию, в каких случаях и каким образом такой-то мизер можно выиграть или с такою-то игрою поставить ремиз, отчего в крепсе гораздо выгоднее кричать банко, чем делать самому предложение.

Граф. Положим, что, не будучи игроком, ты не можешь судить об игре, но вчерась у барона были сочинители, ученые, — они говорили о литературе.

Изборский. Я слушал их.

Граф. А сам не говорил ничего.

Изборский. Они рассуждали о сочинениях,  которые известны мне по одному только названию.

Граф. Какая нужда! Ты также мог бы делать свои суждения: сказать, например, что слог такого-то автора тяжел, неприятен; завести спор, и если б не мог доказать своему противнику, то заставил бы по крайней мере думать других, что ты не меньше его имеешь познаний, потому что споришь и не хочешь с ним согласиться.

Изборский. Поэтому, граф, ты полагаешь, что наглость и страсть спорить о том, что для нас неизвестно или чего не понимаем, гораздо приличнее для молодого человека, чем вежливость, скромность...

Граф. Скромность, скромность! Фи, mon cher! когда ты уймешься говорить об этой скромности? Нынче одни только матушки, да и то для одной проформы, твердят о скромности своим дочкам, которые чересчур бывают уж развязны.

Те же и Даша (подходит потихоньку и слушает).

Даша. Об чем они говорят?

Граф. Послушай, Изборский, я хочу непременно воспитать тебя и сделать человеком. Итак, верь мне, что из всех слабостей самая непростительная есть скромность. Ты можешь сам сомневаться в своих достоинствах, но не должен никогда показывать этого; уверенность в самом себе должна быть видна во всех твоих поступках; но более всего старайся говорить с похвалою как можно чаще о себе самом и как можно реже о других.