Александр Гриценко - Избранное: Проза. Драматургия. Литературная критика и журналистика
Александр. Просто совпадение.
Витя. Не просто. (Задумчиво.) Он ещё давно говорил, что в его роду все могли предсказывать. Рассказывал про сестру, которая сама себе предсказала скорую смерть. Он вчера грустный-грустный был. Сказал – мёртвого голубя на дороге нашёл…
Входят девочки.
Александр. Катя, ты такая бледная.
Катя. Конечно, Катя бледная, подняли из кровати и такие ужасы показали.
Люся. Да вообще, я теперь есть не смогу. А Игорь, который в 425-й живёт, смотрел с таким удовольствием, когда за трупом из морга приехали. Он некрофил?
Александр. Не знаю, но про трупы и про вскрытия рассказывает часто. У него друг работает в морге, он Игоря, по-моему, подсадил на эту тему.
Витя. Он мне вчера сказал, что умрёт.
Люся. Как?
Витя (зло). В коридоре встретились, Люся.
Катя. Какой вы вчера бардак устроили!
Люся. И чего сказал?
Витя. Он сказал, что сегодня умрёт. Помнишь, мы с тобой в 518-й были, он нам говорил, что предсказывать будущее умеет? Он ещё тебе гадал? Сказал, что ты проститутка и лесбиянка, Люся.
Люся (наигранно по-детски). Непра-авда, он сказал, что я еще ма-аленькая, поэтому гуляю пока, а любовь свою найду в тридцать лет. А тебе он тоже, кстати, гадал.
Громко играет мобильный телефон, который лежит около их кровати.
Александр. Будильник.
Люся. Только сейчас в универ пора. Разбудили рано. Ой, я ненакрашенная. Даже забыла.
Закрывает лицо волосами. Берёт сумочку, мобильник, уходит. Катя берёт веник, убирает мусор.
Витя. Да сядь ты, чего, нашла время!
Катя. Ну и чего теперь, в свинарнике жить!
Витя. Слушай, успокойся или я тебя сейчас сам посажу!
Катя (плаксиво). Витя, хватит!..
Бросает веник.
Александр. Хватит вам…
Витя. Да дура она! (Выходит.)
Катя. Вот видишь, Саша, он какой! Вы свинячите, Катя убирается, и еще дура.
Александр. Ты не дура. (Обнимает ее за шею, прижимает к себе, гладит по голове.)
Катя. Всё дура, дура.
Александр отпускает ее, улыбается ей. Она улыбается в ответ. Потом возвращается к уборке – складывает мусор в тонкие пакеты из супермаркета. Подметает. Входит Люся, вызывающе накрашенная.
Люся. Я теперь сюда приходить не буду, проходить мимо того места страшно. Там лежал он.
Александр. Будешь, куда ты денешься, Люся.
Люся. Да щас. Сегодня я в своей комнате буду ночевать.
Александр. Ну и вали, дура.
Люся. Так бы и убила!
Катя. Ну Люся, смотри, где стоишь, на куче мусора ведь.
Люся. Ой! (Отходит.) Ладно, детки, я пошла. (Кате.) Ты идёшь?
Катя. Сейчас.
Входит Витя.
Витя. Я зашёл в его комнату, а там уже комендант вещи упаковывает.
Александр. Блин, ужас какой!
Люся. Ладно, детки, мы пошли.
Витя. Валите, валите.
Люся. Так, Гусев, не хами.
Витя неумело, грубо прижимает ее к себе, дотрагивается до её грудей, до бёдер. Люся хихикает.
Люся. Саша-а!
Александр. Чего о!
Люся. Скажи ему!
Александр. Сами разбирайтесь.
Витя. Люся, не сопротивляйся.
Катя. Витя, не обижай её!
Люся вырывается.
Люся. Так, всё, не подходи. (Дует на чёлку, поднимает сумочку, которую уронила на пол.) Пока, детки. До вечера.
Катя. Не свинячайте здесь.
Девочки выходят.
Витя. Чего сидишь? Пошли в спортзал позанимаемся.
Александр. Не хочу. (Ложится на кровать.) Ты сегодня в институт не идёшь, что ли?
Витя. Не знаю. (Садится к компьютеру.) Что-то мне совсем грустно стало. Не ожидал я такого, даже не верится. Он мне вчера говорил – умру я ночью. Я ему сказал – иди спи, всё нормально будет… А потом он под моей дверью действительно умер… Что-то как-то нехорошо это, Санёк.
Александр. Бывает. Ты мертвецов, наверно, мало видел?.. Вообще-то я забыл…
Витя. То, что мать умерла? У меня мать умерла, когда я совсем маленький был. Я тогда это даже не осознал. Не помню ее мёртвой. Первый раз вижу мёртвого, хоть не близкого человека, но всё равно неприятно.
Александр. Я видел только один раз, когда мой дед умер. Странное зрелище. Щёки впали. Он при жизни таким не был. Дед болел очень долго, а я к нему всё это время не ходил. Он очень похудел. Дед меня сильно любил, я тоже, но не интересовался им в последний год. У меня тогда девочка первая завелась. Друзья. Лет тринадцать было. Я, если честно, вообще не люблю мертвецов, кладбища. Неприятно. Как представлю, что вот так же когда-то в гробу лежать, и черви будут есть… А ещё если зимой под землей лежать, когда земля промерзла… Чётко представляю эту картину. Жутко. Думаешь, зачем всё нужно, если так всё бессмысленно.
Витя. Про то, что сейчас случилось, молено рассказ написать.
Александр. Наверно. Это не мой материал. Если такими эпизодами загружусь, мне станет плохо. А ты же повесть пишешь? Нельзя прерываться, художественную ткань перестанешь чувствовать, персонажей и всё остальное.
Витя. Пока её допишу… А рассказ быстро – и опубликую. А то меня уже ректор называет журналюгой несчастным, только статьи мои видит, говорит, что поставит творческую несостоятельность, если я не начну писать рассказы.
Александр. Ты только не пиши, что это всё в Литературном институте случилось, в знаменитом вузе писателей, а то он тебе не будет благодарен…
Витя. Напишу. Пусть знает.
Александр. Зря.
Витя. А то так будет неинтересно… Надо писать. Я даже знаю, как начать.
Александр. Ты всю ночь писал, да?
Витя. Да, Санёк.
Витя садится за компьютер, Александр берет книгу, ложится в кровать.
Александр. В институт сегодня не пойдешь?
Витя. Нет, завтра, попишу сегодня.
Витя стучит по клавиатуре, Александр читает. Затмение.
Сцена вторая
Александр и Витя сидят на кроватях, едят вареные пельмени, запивают – Витя чаем, Александр пивом, которое наливает из пластиковой бутылки.
Витя. Я все как есть описал. Получился триллер. Ещё ректора нужно туда вписать (смеётся).
Александр. Его стоит.
Витя. Как мне надоел этот институт! И ректор, и все остальные. Вокруг ни одного порядочного человека – или гавно, или стукачи. Эта Даша Полевая, которая живёт одна в отдельной комнате, хотя все по два три четыре человека, она только и сидит в ректорате. По-моему, она вообще на занятия не ходит.
Александр. И ничего не пишет.
Витя. А её всё равно держат, потому что стучит. И папа у неё министр культуры Краснодарского края.
Александр. Уже сняли.
Витя. Сняли? Здорово! Хоть в чем-то есть справедливость! Я когда в Воронеже жил, таких просто убивал. Помню, одному такому интригану голову молотком проломил.
Александр. Зачем?
Витя. По глупости, ума не было. Мы с другом позвали его в сарай. И так его там, что он потом в больницу попал. Он мне давно уже не нравился – интриган, стукач. Мне потом это дело пацаны предъявили, так нельзя делать по «понятиям», молотком бить, он был без всего, но я выкрутился. Вспомнил, что он когда-то «травой» торговал. И предъявил ему это. Он, значит, «барыга» «по понятиям».
Александр. И молотком его бить можно, если он «барыга»?
Витя. Да.
Александр. Может быть это и правильно, если бы Дашу выбросили с седьмого этажа, возможно, многие вздохнули бы свободно.
Витя. Так им и надо. Мой литературный учитель таких бьёт в воронежском Союзе писателей. Интриганов и сволочей. И рассказ написал про них, называется «Богема».
Александр. Читал.
Витя. Там про воронежских писателей. Особенно про одного.
Александр. Поэтому твоего учителя в Воронеже и не любят.
Витя. А ему любовь не нужна. Он в отличие от них настоящий писатель. Они ему завидуют, прежде всего.
Входит Люся.
Витя. Чё не стучишься?!
Люся. Ой, извините, ты тоже ко мне без стука вламываешься.
Витя. А где Катёнок?
