Ясмина Реза - Пьесы
ИВАН. Нет?!
МАРК. Да.
ИВАН. Двести кусков?!
МАРК. Двести кусков.
ИВАН. ...Он с ума сошел! ...
МАРК. Вот. Небольшая пауза.
ИВАН. Однако...
МАРК. Однако что?
ИВАН. Если это доставляет ему удовольствие... Он хорошо зарабатывает.
МАРК. Вот значит как ты к этому относишься.
ИВАН. А что? А ты по-другому?
МАРК. Ты не видишь в этом ничего страшного?
ИВАН. ... Гм... Нет.
МАРК. Странно, что ты не чувствуешь главного в этой истории. Ты видишь только внешнюю ее сторону. Ты не видишь всей ее серьезности.
ИВАН. А в чем серьезность?
МАРК. А ты не понимаешь, что все это значит?
ИВАН. Орешков хочешь?
МАРК. Ты не видишь, что Серж, как это не смешно, вдруг возомнит себя "коллекционером"?
ИВАН. А-а-а...
МАРК. Теперь Серж вступил в ряды великих ценителей искусства.
ИВАН. Да нет!
МАРК. Конечно, нет. Такой ценой никуда не вступишь, Иван. Но он ведь так считает.
ИВАН. Да-а...
МАРК. Тебя это не смущает?
ИВАН. Нет, если ему это нравится.
МАРК. Как это "если ему это нравится"?! Что это за философия такая "если ему это нравится"!
ИВАН. Если это не наносит вреда ближнему...
МАРК. Как это не наносит вреда ближнему! Я совершенно выбит из шлеи и даже оскорблен, да, именно ошибся тем, что Серж, которого я люблю, из снобизма рядится в павлиньи перья, и совершенно лишился чувства здравого смысла.
ИВАН. Ты только что это обнаружил. Его вечное шатание по галереям всегда выглядело как-то смешно, он всегда был "галерейной крысой"...
МАРК. Он всегда был крысой, но такой, с которой можно было посмеяться. А теперь, что меня задевает действительно, так это то, что с ним больше невозможно посмеяться.
ИВАН. Да нет!
МАРК. Невозможно!
ИВАН. Ты пытался?
МАРК. Конечно. Я смеялся. От чистого сердца. А что еще оставалось. Но он даже не улыбнулся. Двести кусков, чтобы посмеяться, дороговато, знаешь ли.
ИВАН. Да. (Они смеются.) Со мной он будет смеяться.
МАРК. Я бы очень удивился. У тебя еще орешки есть?
ИВАН. Засмеется, увидишь.
* * *У СЕРЖА. Серж и Иван. Картины не видно.
СЕРЖ. ... А как отношения с родителями жены?
ИВАН. Отлично. Они думают; этот парень постоянно менял работу, теперь пусть попробует себя в канцтоварах... У меня что-то на руке вскочило, что это?.. (Серж его осматривает) ... Это серьезно?
СЕРЖ. Нет.
ИВАН. Тем лучше. Что нового? ...
СЕРЖ. Ничего. Работы много. Устал. Я рад тебя видеть. Ты никогда не звонишь.
ИВАН. Не хочу тебя беспокоить.
СЕРЖ. Ты что серьезно? Ты всегда можешь передать секретарше, и я сразу же тебе перезвоню.
ИВАН. Ты прав. У тебя тут все больше становится похоже на храм...
СЕРЖ (смеется). Да!.. Ты Марка видел на днях?
ИВАН. На днях нет. А ты видел?
СЕРЖ. Дня два-три назад.
ИВАН. У него все нормально?
СЕРЖ. Да. Не более чем нормально.
ИВАН. Да?!
СЕРЖ. Да нет, все нормально.
ИВАН. Я с ним неделю назад по телефону разговаривал, у него все было в порядке.
СЕРЖ. Да-да, у него все в порядке.
ИВАН. Ты так сказал, будто с ним что-то не так.
СЕРЖ. Совсем нет, я сказал тебе, что у него все нормально.
ИВАН. Ты сказал, не более чем.
СЕРЖ. Не более чем. Но все нормально. Длинная пауза. Иван бродит по комнате...
ИВАН. Ты ходишь куда-нибудь? Что-нибудь видел?
СЕРЖ. Ничего. У меня больше средств нет, чтобы куда-то ходить.
ИВАН. Да?
СЕРЖ (весело). Я разорен.
ИВАН. Да?
СЕРЖ. Хочешь увидеть нечто особенное? Хочешь?
ИВАН. Еще как! Показывай!
Серж выходит и возвращается с картиной АНТРИОСА: он поворачивает ее и ставит и перед Иваном. Иван смотрит на картину и, как ни странно, против ожидания, не может искренне рассмеяться. Долгая пауза, во время которой Иван рассматривает, картину, а Серж наблюдает за Иваном.
ИВАН. Да. Да-да.
СЕРЖ. Антриос.
ИВАН. Да-да.
СЕРЖ. Антриос семидесятых. Обрати внимание. Сейчас у него похожий период, но этот - семидесятых годов.
ИВАН. Да-да. Дорогая?
СЕРЖ. Относительно, да. На самом деле - нет. Нравится?
ИВАН. Да-да-да .
СЕРЖ. Конечно.
ИВАН. Конечно, да... Да... В то же время...
СЕРЖ. Завораживающе.
ИВАН. Ммм... Да.
СЕРЖ. Сейчас нет вибрации...
ИВАН. ... Немного...
СЕРЖ. Нет, нет. Нужно, чтоб ты зашел в полдень. .При искусственном освещении не заметна вибрация однотонного полотна.
ИВАН. Гм, гм.
СЕРЖ. Кроме того, оно не монохромно.
ИВАН. Нет !... Сколько?
СЕРЖ. Двести тысяч.
ИВАН. М-да.
СЕРЖ. М-да.
Пауза. Вдруг Серж разражается хохотом, Иван вместе с ним. Они искренне покатываются со смеху.
СЕРЖ. Безумие, да?
ИВАН. Безумие!
СЕРЖ. Двести тысяч!
Они искренне хохочут. Останавливаются. Смотрят друг на друга. Снова смеются. Успокоившись.
СЕРЖ. Знаешь, Марк видел эту картину.
ИВАН. Да?
СЕРЖ. Он сражен.
ИВАН. Да?
СЕРЖ. Он сказал мне, что это дерьмо. Совершенно неуместный термин.
ИВАН. Совершенно.
СЕРЖ. Нельзя сказать, что это дерьмо.
ИВАН. Нет.
СЕРЖ. Можно сказать "я не вижу, не понимаю", но нельзя сказать, что это дерьмо.
ИВАН. Ты видел, у него самого.
СЕРЖ. Ничего общего. У тебя, кстати, тоже... как бы это сказать... ну тебе на это плевать.
ИВАН. Он любит классику, он привержен классике, ну что ты хочешь...
СЕРЖ. Он засмеялся каким-то сардоническим смехом... Без тени обаяния.... Без тени юмора.
ИВАН. Ты ведь не сегодня открыл для себя, что Марк импульсивен...
СЕРЖ. У него нет юмора. С тобой я смеюсь. С ним чувствую себя замороженным.
ИВАН. Он сейчас несколько мрачен, это правда.
СЕРЖ. Я не упрекаю его в том, что он не чувствует этой живописи, он просто не обладает соответствующей культурой восприятия, этому надо учиться, а он не учился, потому что никогда и не стремился, и не потому что не имел склонности, неважно - но что я ставлю ему в упрек, так это его тон, его самоуверенность, его бестактность. Я упрекаю его в неделикатности. Я не упрекаю его в том, что он не интересуется современным Искусством, мне на это плевать, я и так его люблю...
ИВАН. Он тоже!...
СЕРЖ. Нет, нет, нет, нет, в тот раз я почувствовал у него что-то вроде... снисходительности... Какая-то злобная насмешливость..
ИВАН. Да нет же!
СЕРЖ. Да! Не пытайся ты всегда все сглаживать. Перестань быть великим примирителем рода человеческого! Согласись, что Марк закостенел. Ведь Марк и правда закостенел.
Пауза.
* * *У МАРКА на стене - реалистическая картина-пейзаж, вид из окна.
ИВАН. Мы смеялись.
МАРК. Ты смеялся?
ИВАН. Мы смеялись. Оба. Мы смеялись. Клянусь Катрин, мы смеялись вместе.
МАРК. Ты сказал ему, что это дерьмо, и вы смеялись.
ИВАН. Нет, я не сказал ему, что это дерьмо, мы просто смеялись.
МАРК. Ты пришел, увидел картину и засмеялся. И он тоже.
ИВАН. Да. Если хочешь. После двух-трех слов так и произошло.
МАРК. Он смеялся от чистого сердца.
ИВАН. Абсолютно, от чистого сердца.
МАРК. Ну значит, как видишь, я ошибся. Тем лучше. Ты меня просто успокоил.
ИВАН. Я больше тебе скажу. Первым засмеялся Серж.
МАРК. Серж первым засмеялся...
ИВАН. Да.
МАРК. Сначала засмеялся он, а потом ты.
ИВАН. Да.
МАРК. Но он-то почему засмеялся?
ИВАН. Он засмеялся потому, что почувствовал, что я сейчас засмеюсь. Он засмеялся, чтобы я не чувствовал себя неловко.
МАРК. То, что он засмеялся первым, ничего не значит. Он засмеялся - первым, чтобы предупредить твой смех. Это не значит, что он смеялся от чистого сердца.
ИВАН. Он смеялся от чистого сердца.
МАРК. Он смеялся от чистого сердца, но не по той причине.
ИВАН. А что это за "та причина"? Я что-то не понимаю.
МАРК. Он смеялся не из-за того, что его картина смешна, вы смеялись по разным причинам. Ты смеялся над картиной, а он - чтоб тебе понравиться, чтоб под тебя подстроиться, чтобы доказать тебе, что он не только эстет, способный вложить в покупку картины сумму, которую тебе и за год не заработать, но и по-прежнему твой старый друг-ниспровергатель, с которым можно и повеселиться.
ИВАН. Гм.. гм ... (небольшая пауза) Знаешь...
ИВАН. Ты наверное удивишься...
МАРК. Да...
ИВАН. Мне не понравилась эта картина... но и не вызвала отвращения.
МАРК. Конечно. Невозможно испытывать отвращение к невидимому, к тому, чего нет.
ИВАН. Нет-нет, есть что-то такое...
МАРК. Что есть?
ИВАН. Что-то такое. Это не то, "чего нет."
МАРК. Ты шутишь?
ИВАН. Я не так строг, как ты. Это творчество, в нем есть какая-то мысль.
