Комедии - Алексей Дмитриевич Симуков
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Знал?
Т а н я. Но я же ему писала! Куда он уехал?
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Простите, это вас не касается! И потом… Я… не знаю, куда…
М и л а. Но, мама, ты же сама говорила, что папа уехал в Роево.
Т а н я. Иван Филиппович уехал в Роево?
К о с т я. Ах, вот как?
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а (Миле). Молчи! Молчи!
Т а н я. Значит, записки нашлись? Какое счастье!
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Какие записки? (И вдруг все поняв.) Так, значит, вы писали?
Т а н я (радостно). Я, я!
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Как сердце чуяло… (Берется за голову.) Голова кружится… Простите… Милочка… Проводи меня… (Тане.) Я сейчас. (Уходит с Милой.)
К о с т я (в пространство). Интрига. (Тане.) О каких записках речь?
Т а н я. Вам это неинтересно.
К о с т я. Ничего подобного! Я исключительно заинтересован. Какие записки? Говорите, говорите. Я готов вас слушать целые сутки!
Т а н я (поверив). Нет, вам действительно интересно? Газ, понимаете, газ! Ищем. Идет великий спор. Одни — за северо-восточное направление, другие держат курс на запад, на Роево. Могу признаться, что другие — это я одна. Эх, найти бы мне эти записки!
К о с т я. Какие записки?
Т а н я. Подтверждающие, что я права! Купца одного. В музее у вас должны быть. Там ясно указано: в окрестностях Роева когда-то существовал родничок, открытый выход природного газа! Только бы найти! Тогда уж я вам — купорос на вас, сера, селитра…
К о с т я (пятясь). За что, помилуйте… (Хохочет.)
Т а н я. Ой, простите… Это я оппонентов своих… Маловеров… Кротов, не видящих дальше своего носа… Привыкла, знаете, на открытом воздухе…
К о с т я. Правильно! Перегидрат их окись магния!
Т а н я. Как вы сразу все поняли!
К о с т я. Вы же типично свой парень! (Хлопнул ее по плечу.)
Таня поежилась.
Простите, как вас зовут?
Таня не отвечает.
Кстати, почему вы уверены, что фатера понесло в Роево именно по вашему делу?
Т а н я. Иначе не может быть! Это же газ! Наше будущее! Как от вас лучше всего добраться до Роева?
К о с т я. Вы тоже поедете?
Т а н я. Сию минуту…
К о с т я. Но как же вы… Простите, как вас зовут?
Т а н я. Долго объяснять.
К о с т я. А меня — Костя. Я не могу вас так отпустить. Я провожу вас до самого Роева!
Т а н я. Ой… спасибо… Вы такой… такой…
К о с т я. Нет! Это вы такая! Я вижу, у нас с вами будет полный контакт! (Обнимает ее, целует.)
Она изо всей силы отпихивает его.
(Летит на пол; растерянно.) Простите, я не расслышал, как вас зовут?
Т а н я. Эпоха требует активности, напора, аккумуляции, но не пошлости, понятно?
К о с т я (в полном недоумении). Эпоха?
Входят Л ю б о в ь М и х а й л о в н а и М и л а.
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Господи!
М и л а. Что это?
Т а н я (Косте, с вызовом). Поехали?
К о с т я (поднимаясь, со вздохом). Поехали, Эпохочка…
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Костенька! Куда ты?
К о с т я. Не беспокойся, мамочка. Все будет как в лучших домах Филадельфии! (Берет аккорд на гитаре, исчезает.)
Любовь Михайловна бросается на шею Миле, рыдает.
М и л а. Мама, что с тобой?
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Все кончено, доченька! Он влюбился!
М и л а. Ну и что? Давно пора…
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Да что ты говоришь? Какая же она ему пара?
М и л а. Косте? Вполне.
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. При чем тут Костя? Я не про Костю, про папу! Папочка наш влюбился!
М и л а. В кого?
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Да в нее же! В нее! В Эпоху эту! Я тебе все время толкую!
М и л а. Да ты что?
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Ты ничего не знаешь. Про газ только и твердит. Хочет стройным стать. Для нее. Для Эпохи! Она требует, говорит. Все равно не отдам! Я же люблю тебя, Ванечка! Мы же тридцать три года вместе! (Хватает пальто, бежит к двери.)
М и л а. Куда же ты?
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. В Роево, к отцу!
М и л а. Я тебя одну не отпущу, мама!
Любовь Михайловна распахивает дверь. В комнату падает подслушивавшая под дверью Д у н я ш а. В руках у нее метла, Л ю б о в ь М и х а й л о в н а перепрыгивает через нее, исчезает.
Мама! Стой! (Убегает за ней.)
Д у н я ш а (не поднимаясь с пола, на коленях). Отправился, значит? Просветил господь… (Крестится и вдруг вскакивает верхом на щетку и, заложив два пальца в рот, оглушительно свистит.)
Порыв ветра. Темнота. Музыка.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Комната в доме Фаины. Половина ее отгорожена занавеской. Смесь старого и нового: в красном углу — картина Решетникова «Вернулся», полотенца, вышитые петухами, в глубине — расписной ларь и в то же время — холодильник, телевизор, торшер. Посреди комнаты Ф а и н а торопливо укладывает в чемодан вещи. Стук в дверь. Охнув, Фаина одним движением загоняет чемодан под кровать, сама бросается на кровать и, прикрывшись большим черным платком, принимается стонать. Стук сильнее…
Ф а и н а (слабым голосом). Кто там, спаси Христос?
Дверь задергалась, отворяется, вбегает Д у н я ш а.
Д у н я ш а (с порога, запыхавшись). К-клиент… П-пациент!
Ф а и н а (подымаясь с постели). Тьфу на тебя! Напугала!
Д у н я ш а. Что с вами, Фаина Донатовна?
Ф а и н а. Приема нет! И не будет!
Д у н я ш а. Как?
Ф а и н а. У них спроси! (Показывает на окно.) У милиции! У финотдела! Мало того — сельсовет каждый день повестки шлет, медицина анализа требует: что за вода такая у меня, что на любой случай годится? А чем я виновата, что люди верить хотят? Верят, оттого и идут! А доктора из себя выходят, милицию подсылают, с поличным хотят поймать — пришлось маскировкой заняться — над лазом ларь поставила, чтоб не видели, что второй выход у меня в подвал, а оттуда — во двор… До того дошла, что от каждого стуку дрожу: кто ни войдет — милиционер переодетый чудится… Хватит, хватит, на курорт уезжаю! (Выдвигает из-под кровати чемодан.)
Д у н я ш а. На курорт? А как же директор мой?
Ф а и н а. Не надо мне никаких директоров! Сегодня же еду, хоть погреюсь на солнышке! (Вынимает из чемодана роскошный халат, раскрывает зонтик, прошлась по воображаемому пляжу.) Что я — не человек? (Вызывающе напевает.)
Не грусти и не плачь,
Как царевна-несмеяна.
Та-та-та, та-та-та,
Пу-пу-пу, пу-пу-пу…
Уж лучше, чем так. (Отшвыривает зонтик, накидывает на себя черный платок, сразу преображаясь, дребезжащим старушечьим голосом.) Верь, голубка, и спасешься. Вера горами двигает… Без веры люди серы…
Д у н я ш а (восхищенно). Артистка, ну прямо артистка. Вам бы в театр, Фаина Донатовна.
Ф а и н а (старушечьим голосом). Расчету нет, красавица. Мало платят… (Выпрямилась, сбрасывает платок.) Ну как я — еще ничего? Фигура не испортилась? (Оглаживает себя.)
Д у н я ш а. Пальма! Чистая пальма! Вы уж примите директора моего напоследок, уволить грозится!
Ф а и н а. Пусть хоть сам Сапожников явится! Не приму!
Д у н я ш а. Да мой-то хозяин, может, и пополезней вам будет, чем Сапожников!
Ф а и н а. Какой-то музейщик…
Д у н я ш а.
