Чужая тень - Константин Михайлович Симонов
Секретарь выходит.
(Иванову.) Возможно, что болезнь Сергея Александровича затянется.
Иванов. Болезнь дипломатическая?
Ольга Александровна. Вы же со вчерашнего дня знаете от меня все!
Иванов. Знаю, поэтому и спрашиваю.
Ольга Александровна. Нет, настоящая. То есть у него нет температуры и не отнялись ноги, но он не в состоянии работать. Он измучен неизвестностью. То начинает проклинать себя, то кричит на меня, что во всем виновата я… Сегодня он хотел прийти, но я почти силой не пустила его. В таком состоянии он бы только помешал нам работать. А нам сейчас после всего, что случилось, надо работать вдвое.
Иванов. Что слышно с Андреем Ильичом?
Ольга Александровна. Не знаю. Знаю только, что к месту их вынужденной посадки еще вчера послали отсюда другой самолет и по радио передали, что все здоровы. Он может быть в любую минуту.
Иванов. Вы бы послали на аэродром машину, пусть подежурит.
Ольга Александровна. Я послала еще утром.
Входит Саватеев.
Здравствуйте, Семен Никитич. Что нового после шести утра?
Саватеев. Пять минут назад я говорил по телефону с Еленой Сергеевной. Температура по-прежнему сорок и две десятых.
Ольга Александровна. Мокрота?
Саватеев. Крови пока нет. (Пауза.) Если появится кровь и будет зафиксирована чума, я прошу разрешения для себя как для ближайшего родственника быть последние часы с больным.
Ольга Александровна. Семен Никитич!
Саватеев. Я прошу разрешения.
Ольга Александровна. Хорошо. Только я не хочу, чтобы вы перестали верить. Вы не имеете на это права. Григорий Иванович что-нибудь говорил за последние часы?
Саватеев. Все то же: что его болезнь — совпадение и что даже если что-нибудь случится, все равно метод правильный и надо, не теряя времени, начинать новые опыты.
Ольга Александровна. Вот видите, он не верит в чуму. А вы?
Саватеев. Да кто же верит в нее сам? Разве люди умирают сами? Умирает родственник, сосед, умирает Петров, Сидоров, а я еще буду жить! Так думает каждый человек. И вы с этим считаетесь?
Ольга Александровна. Я считаюсь не с этим, а с тем, что я не верю в нашу ошибку. И не смейте ходить с таким лицом по институту. Слышите?
Саватеев. Слышу. (Выходит.)
Ольга Александровна (Иванову). Я хотела договориться с вами о встрече сегодня, на весь вечер. Мы должны ускорить работы института в связи со всем, что случилось. Я говорю о передаче Сергеем Александровичем его книги в Америку. (Пауза.) Я все еще верю, что нам придется говорить только об этом… Мы должны работать так, чтобы вернуть себе все украденные годы, на которые нас могут догнать американцы, держа эту книгу в руках. Я еще не знаю, что с технологией, но за эту книгу я уже несу ответственность вместе с ним. Я обижалась и спорила, вместо того чтобы помешать. Я никогда не прощу себе этого сама, и тем более вправе не простить мне этого государство. Но, так или иначе, пока я еще здесь, я обязана составить план работы на будущее, и вы должны помочь мне в этом.
Иванов. Хорошо. Когда?
Ольга Александровна. Сразу же после работы. В шесть. Здесь.
Иванов. Боюсь, что мы с вами встретим Новый год в этом кабинете.
Ольга Александровна. Разве сегодня тридцать первое?
Иванов. Да.
Ольга Александровна (улыбнувшись). Я отпущу вас в половине двенадцатого.
Иванов. Еще вопрос, уйду ли я.
Стук в дверь.
Ольга Александровна. Войдите.
Марья Трофимовна (входя). Вы меня вызывали на одиннадцать утра.
Ольга Александровна. Возьмите наш с вами годовой дневник и подсчитайте за весь год, сколько у меня было отменено лабораторных опытов из-за назначенных днем заседаний и совещаний. Составьте сводку: сколько отмен, когда и почему.
Марья Трофимовна. Все, Ольга Александровна?
Ольга Александровна. Все, Марья Трофимовна.
Мария Трофимовна выходит.
Иванов. Это зачем же?
Ольга Александровна. Хочу подсчитать все свои неверно истраченные часы и учесть это при составлении нового плана. Послезавтра я должна на открытом партийном собрании рассказать всему институту о том, что произошло, о том, что мы будем делать.
Иванов. Честно говоря, узнав от вас вчера, я ждал этого уже сегодня.
Ольга Александровна. Я была вчера в обкоме, и мне сказали: отложить на два дня, пока не будет известно все до конца. Чтобы не вносить лишней тревоги в том случае, если технология все-таки никому не передана.
Иванов. То есть в этом случае вы не будете говорить о технологии?
Ольга Александровна. Нет, я буду говорить обо всем, но я всеми силами души надеюсь, что, рассказав все, завтра я смогу добавить: «Катастрофа все-таки не произошла».
Секретарь (входя). Ольга Александровна, звонили с аэродрома, что прибыл самолет, с ним прилетел товарищ Макеев, он уже выехал сюда.
Ольга Александровна. Хорошо.
Секретарь выходит.
Через полчаса мы будем знать все.
Иванов. Так в шесть. Я пойду трудиться.
Ольга Александровна. Нет, подождите. Разве вы не видите, как я волнуюсь?
Иванов. Нет.
Ольга Александровна (спокойно). Ну, так я очень волнуюсь. И вы — тоже.
Иванов. Да.
Ольга Александровна. Так посидите здесь полчаса, прошу вас. (Ходит по комнате.) А почему я волнуюсь? Почему все вышло так, что я вот сейчас схожу с ума от волнения? Почему? Потому что он отдал эту технологию. А почему он отдал ее? Почему он отдал книгу? Почему я молчала? Почему все это произошло? Вы можете мне сказать, почему все это произошло, все вместе взятое?
Иванов. А потому, что все это, вместе взятое, просто черт его знает, какая застарелая болезнь! Вы только вспомните, как мы иногда диссертации принимали, за что поблажки давали. За то, видите ли, что у автора три статейки в английских журналах напечатаны. Сами англичане напечатали! Высший суд! Разве не бывало так? Какое-то идиотское проклятое наследство! Я, помню, мальчишкой был, когда Горький вернулся из Америки и свой «Город Желтого Дьявола» напечатал, так кто на него накинулся? Одни американцы? Как бы не так! Больше всего свистели отечественные кадеты и либералы. Как же! Вершины цивилизации посмел облаять! Мы к ним только еще примеряемся, а он их уже облаял! Вот откуда эта дрянь осталась, если хотите знать! От расейско-немецких чиновников и от нашего подражательного капитализма, который перед старшими на задних лапках тянулся. Нет, милостивые государи в Европе и за океаном! Довольно! Довольно с нас судеб Маркони, и довольно с нас судеб Поповых! Вы привыкли загребать жар чужими руками и в политике и в науке. Отучили в политике, отучим и в
