Фридрих Дюрренматт - Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Пьесы и радиопьесы
Сен-Клод. (не поднимая головы). Добрый вечер, Поль.
Миссисипи (с трудом преодолевая волнение). Ты?
Сен-Клод. Да, я. Ты своего добился, Поль. Стал Генеральным прокурором, известен под именем Флорестан Миссисипи, газеты полны сообщений о твоих деяниях, у тебя квартира, обставленная старинной мебелью разных эпох, и, надо думать, красивая жена. (Он пускает кольцо дыма.)
Миссисипи. А тебя как теперь зовут?
Сен-Клод. Еще красивее, чем тебя: Фредерик Рене Сен-Клод.
Миссисипи. Похоже, и ты неплохо устроился.
Сен-Клод. Я тоже многого достиг: стал гражданином Советского Союза, полковником Красной Армии, почетным гражданином Румынии, депутатом польского парламента и членом политбюро Коминформа.
Миссисипи. Как ты попал сюда?
Сен-Клод. Через окно.
Миссисипи. Тогда я его закрою. (Подходит к заднему окну справа и закрывает его.) Что тебе надо от меня?
Сен-Клод. Когда так долго живешь за границей, то, возвратясь, навещаешь первым делом старых знакомых.
Миссисипи. Через границу ты, разумеется, перешел нелегально.
Сен-Клод. Само собой. В конце концов, мне поручено возродить здесь коммунистическую партию.
Миссисипи. Под каким названием?
Сен-Клод. Партия народа, веры и родины.
Миссисипи. И какое это имеет отношение ко мне?
Сен-Клод. Тебе ведь пора постепенно подыскивать себе новое место, дорогой Поль.
Миссисипи (медленно подходя к столу). Что ты хочешь этим сказать?
Сен-Клод. Я полагаю, тебе не остается ничего другого, как согласиться с требованием премьер-министра.
Миссисипи (медленно присаживается к столику напротив Сен-Клода). Ты подслушал мой разговор с министром юстиции?
Сен-Клод (удивленно). С чего ты взял? Я просто подкупил министра внутренней безопасности.
Миссисипи. Меня пугает интерес к моей личности, проявляемый гражданином Советского Союза.
Сен-Клод. Во всем мире о тебе идет такая дурная слава, что даже мы тобой заинтересовались. Я пришел сделать тебе предложение.
Миссисипи. Не пойму, что между нами может быть общего.
Сен-Клод. Коммунистическая партия этой страны нуждается в настоящем руководителе.
Миссисипи. Очень странное предложение.
Сен-Клод. Триста пятьдесят смертных приговоров — может ли быть лучшая рекомендация для такого поста?
Миссисипи встает, подходит к окну справа и стоит спиной к публике.
Миссисипи. А если я откажусь?
Сен-Клод. Тогда мы возьмемся за твои слабые места.
Миссисипи. У меня нет слабых мест. В моральной чистоте моих намерений не сомневается ни один человек.
Сен-Клод. Чепуха. У каждого человека есть своя смертельная слабость. Твоя слабость не в атаках на общество, она в тебе самом. Ты подходишь к миру с меркой абсолютной нравственности, а это возможно только потому, что мир видит в тебе нравственного человека. Твое влияние сразу рухнет, если удастся развеять ореол вокруг твоих добродетелей.
Миссисипи. Такое невозможно.
Сен-Клод. Ты в этом уверен?
Миссисипи. Я шел дорогой справедливости.
Сен-Клод встает.
Сен-Клод (спокойно). Ты забыл, что я вернулся.
Миссисипи оборачивается. Молчание.
Миссисипи (смертельно побледнев). Ты прав. Я не ожидал еще раз увидеть тебя в этой жизни.
Сен-Клод. К сожалению, наша встреча была неизбежной. Ты ведь занял столь видное место в обществе не только благодаря своим смертным приговорам. Ты носишь имя Флорестана Миссисипи, ведешь свое происхождение от итальянской принцессы, учился в Оксфорде. Ты, как солнце, вспыхнул в этом мире, и мир, ослепленный твоим огнем, не поинтересовался твоим происхождением.
Миссисипи (задыхаясь). Луи!
Сен-Клод. Вот так-то, Поль! Спроси у мрака, из которого ты вынырнул!
Миссисипи. Я знать о нем больше не хочу!
Сен-Клод. Тем больше ему хочется узнать о тебе.
Миссисипи. Гиена!
Сен-Клод. Вот ты и заговорил нашим прежним языком. Это радует. Не будем забывать о нашем благородном происхождении. Наше зачатие стоило не больше пяти лир, а когда мы появились на свет, водосточный желоб окрасился кровью. Мокрые от сточных вод крысы учили нас жизни, о необратимом движении времени нам напоминали паразиты, ползавшие по нашим телам.
Миссисипи. Замолчи!
Сен-Клод. Пожалуйста. Давай снова присядем на эти стулья в стиле Людовика Четырнадцатого.
Он садится. Миссисипи подходит к столу.
Миссисипи. Расставаясь тридцать лет назад, мы пообещали друг другу никогда больше не встречаться.
Сен-Клод (затягиваясь сигарой). Верно.
Миссисипи. В таком случае уходи.
Сен-Клод. Я остаюсь.
Миссисипи. Хочешь нарушить свое слово?
Сен-Клод. Само собой. Держать данное слово — это роскошь, непозволительная для людей нашего происхождения. Кто мы такие, Поль? Сперва мы воровали всякое тряпье, чтобы прикрыть свое тело, потом грязные медные монеты, чтобы набить брюхо заплесневелым хлебом, затем мы были вынуждены продавать самих себя, несчастные жертвы жирных бюргеров, завывавших над нами от похоти, словно коты в марте, наконец с оскверненными задницами, но с гордостью молодых предпринимателей на заработанные с таким трудом деньги мы открыли бордель: я был хозяином, ты — швейцаром.
Долгая пауза. Миссисипи садится.
Миссисипи (тяжело дыша). Надо же было как-то жить!
Сен-Клод. А зачем? Если бы мы тогда приковали себя к ближайшему фонарю, никто бы не протестовал.
Миссисипи. Я для того и терпел эту чудовищную нужду, чтобы однажды в углу мокрого подвала в руки мне попала полуистлевшая Библия, по которой я учился читать ночи напролет, коченея под светом газового фонаря. Разве остался бы я в живых еще хоть один день, если бы меня не затопило видение закона, хлынувшее в наш мрак, словно огненное море? Что бы я ни делал с этой минуты, какие бы глубокие унижения ни переживал, какие бы мерзкие преступления ни совершал, все было посвящено одной цели — учиться в Оксфорде и, став прокурором, восстановить закон Моисея, руководствуясь мыслью, что человечеству, чтобы двинуться вперед, надо вернуться на три тысячи лет назад.
Сен-Клод (в ярости). А у меня разве не было видения, как сделать лучше этот провонявший голодом, сивухой и злодеяниями мир, этот ад, звенящий песнями богачей и воплями обездоленных? Разве не нашел я в кармане убитого сутенера «Капитал» Маркса и не жил этой ужасной, навязанной мне жизнью только ради того, чтобы когда-нибудь провозгласить мировую революцию? Мы с тобой — два последних великих моралиста нашей эпохи. Мы оба ушли в подполье. Ты скрываешься под личиной палача, я — под личиной советского шпиона.
Миссисипи. Убери руку с моего плеча.
Сен-Клод. Извини.
Миссисипи. Ты пришел меня шантажировать?
Сен-Клод. Если ты не возьмешься за ум.
Миссисипи. Десять лет я выполнял в твоем борделе презренную работу, и за это ты дал мне возможность учиться. Мы больше ничего не должны друг другу.
Сен-Клод. Есть вещи, за которые нельзя расплатиться. Это жизнь. Ты выбрал жизнь, я дал ее тебе. Я указал тебе страшный окольный путь, ведущий от животного к человеку, и ты вступил на него. Теперь моя очередь предъявлять требования. Я не случайно вытащил тебя из сточной канавы. Речь идет о жизни или смерти коммунистической идеи. Ты слишком многообещающий гений, чтобы не попытаться извлечь из тебя капитал.
Миссисипи. Я с одинаковым усердием боролся и против Запада, и против Востока.
Сен-Клод. Я не имею ничего против, когда сначала убивают одного, а затем другого. Только бы не нападать на двух сразу, иначе все окажется чудовищной глупостью. Речь идет не о наших симпатиях, а о действительности. Наша всемирно-историческая незадача в том, что за строительство коммунизма взялись именно русские, которые для этого совершенно не годятся, и эту катастрофу нам надо предотвратить.
Миссисипи. Ты, конечно же, не осмеливаешься выступать с этой теорией публично!
Сен-Клод. В конце концов, я вхож в дом Молотова. Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством, я хочу совершить мировую революцию. Коммунизм — это учение о том, как господствовать над миром, не прибегая к угнетению человека человеком. Так я понимал это учение в светлые дни своей юности. Но я не могу воплотить это учение в жизнь без насилия. Поэтому мы должны считаться с мировыми державами. Они — шахматные фигуры, ими мы будем делать наши ходы. Мы должны знать, каково положение вещей, мы должны знать, чего хотим, и мы должны знать, что делать. Вот три трудные вещи. Мир в целом стал безнравственным. Одни боятся за свой бизнес, другие — за свою власть. Революция должна выступить против тех и других. Запад утратил свободу, а Восток — справедливость. На Западе фарсом стало христианство, на Востоке — коммунизм; то и другое учение предало само себя; в мире сложилась ситуация, идеальная для настоящего революционера. Однако разумный расчет вынуждает нас делать ставку на Восток. Россия должна победить, Запад рухнет, и в момент русского триумфа надо во имя коммунизма поднять восстание всех против Советского Союза.
