Евгений Татарский - Записки кинорежиссера о многих и немного о себе

Я подумал, что это хороший кусок для кино.

Когда начали обсуждать с Аркадием Тигаем сценарий, я рассказал ему эту историю, и мы решили: «Давай сделаем кино о фальшивом!» Вокруг же все фальшиво. Это такое время было.

Написали сценарий, отправили в Москву. А в Госкино:

— Нет, мы не будем снимать этот сценарий!

— Почему?

— Нам это не надо!

История незамысловатая: села в поезд эстрадная певица, вокруг свита, директор, администратор… А у нее исчезает паспорт. Она едет через Ленинград в Хельсинки. Утром надо пересекать финскую границу, а паспорта нет! На дыбы подняли весь поезд, начальника поезда, допрашивали проводников. А в этот вагон случайно, в Калинине, сели два доктора. Два сельских земских врача. Один пожилой, другой молодой. Их приняли за сыщиков. Потому что дали телеграмму, мол, в поезде у певицы пропал паспорт, пришлите сыщиков. А эти два несчастных доктора ехали на какой-то семинар в Ленинград и не могли сесть в поезд. Не было билетов, и они показали телеграмму, подбежали к начальнику поезда, сказали:

— Мы по телеграмме!

— Заходите!

Вдруг оказалось, что есть купе свободное, и тут же принесли чай с лимоном. Они совершенно ошалели. Что такое? А потом им и говорят:

— Занимайтесь делом!

И началось. Такая комедийная история про нашу действительность.

Но в кино «Презумпция невиновности» не запускалась.

А в это время телевизионное объединение «Ленфильма» предложило мне подумать над сценарием по повести Н. Смирнова «Джек Восьмеркин — „американец“». «Сценарий — переписанная книжка Смирнова. Можешь взять и переписать, как хочешь!» Но у них в плане стояло три единицы, и снимать надо было три серии «Баллады о молодых коммунарах». Так это называлось. Тема звучит! Надо снимать.

Я прочитал эту повесть, дома рассказал тетушке своей. Она говорит:

— О Женя, мы в 30-е годы запоем ее читали, такая хорошая вещь!

Я прочитал, надо сказать, с отвращением эту повесть, ничего хорошего в ней не нашел. Но если ее повернуть так, как мы с моим соавтором сценария перевернули ее, то почему нет? Я пришел в телевизионное объединение, говорю:

— Ребята, если я сделаю по-другому?

— Делай что хочешь! Нам важно, чтобы ты это снял.

— Хорошо!

Я телевизионщикам сказал, что один писать не буду, возьму себе соавтора.

— Кого?

— Вы не знаете!

Мне нельзя было говорить про Тигая, потому что он штатный работник «Ленфильма». Они не знали, а я знал, что Тигай очень литературно способный человек.

— Берите!

Мы с Аркадием Тигаем начали писать сценарий. Я живу на юге Ленинграда, а он на севере. Он на Удельной, а я в Дачном. Встречаться некогда. Счетчик щелкает, время идет: быстрей, быстрей, быстрей, сценарий, сценарий, сценарий. Мы с ним проговорили, что и как, и дальше писали сценарий так: сцену он, сцену я. Так сейчас сериалы снимают: один режиссер снимает одну серию, второй другую. Вот так мы писали сценарий. Потом читали ночами и обсуждали написанное по телефону. Где-то к концу написания второй серии мне нужно было запускаться. Я показал телевизионщикам. Они:

— Пойдет, давай.

Я запустился и начал снимать, и третью серию Аркадий писал один. Тут мы уже ничего не обсуждали. Очевидно, я на него слегка давил, потому что третью серию он написал гораздо лучше, чем первые две, которые мы с ним писали вместе. Очень смешные были эпизоды.

Я на днях смотрел «Джек Восьмеркин — „американец“»:

— Маланья, доченька, иди… попробуй-ка!

— Чегой-то?

— Попробуй, тебе говорят!

— Чего это?

— Попробуй!

— А что будет?

— Замуж хочешь?

— Хочу!

— Вот и жуй!

— Глотать надо?

— А как же… Давай!

Она глотает. Я посмотрел на Юльку Чекмареву — артистку, которая это играла. Замечательная Юлька! Как она замечательно проглотила эту гадость, как сделала круглые глаза!

— Ну, чего? Есть эффект?

— Есть! — сказала она.

— Какой? — Дуров с Мишкой Васьковым на нее наступают.

— Замуж еще больше хочется!

— Вот дура!

Замечательно написанная сценка! Мы ее разыграли, как по нотам.

Довольно долго я искал героя. Наконец нашел парня — Сашу Кузнецова, который и стал Джеком Восьмеркиным.

Саша из Москвы. Он выпускник Вахтанговского училища, а до того окончил авиационный институт. Он не был актером, но в результате все получилось хорошо. Я подглядел, как он йогой занимался, и это сразу же вошло в фильм! Я должен сказать читателям, как интересно все это было.

Выдавливая из себя раба…

Я снял этот фильм, поехал сдавать в Москву. Закончился просмотр трехсерийного фильма, и кто-то из руководства мрачно сказал:

— А мы этого вообще не видели! Уезжайте отсюда!

Я говорю:

— Вы что?

— Ничего!!! Мы этого не видели вообще, все, разговор закончен! Никакого обсуждения, никаких бумаг, никаких актов о приемке!

— Тогда я сейчас поеду в Госкино!

— А это уже не наше дело! Иди куда хочешь! Мы эту картину не видели!

А у меня было три ЯУФа (ящика упаковки фильмокопий. — Прим. ред. ), три металлические коробки по шесть частей. И я короткими перебежками с двенадцатого этажа Гостелерадио спускаюсь вниз, выхожу на улицу, ловлю такси, находясь в совершенно полуобморочном состоянии.

Я понимал, что для студии непринятые три единицы — это значит, что премий, зарплат у людей не будет, придется списывать деньги… Называю адрес:

— Малый Гнездниковский!

Там Госкино. Приезжаю туда, оставляю машину на улице, подхожу к охраннику:

— Кто сейчас председатель Госкино?

Он говорит:

— Армен Николаевич Медведев!

Я притаскиваю коробки:

— Присмотри пока!

Поднимаюсь на второй этаж, стучу, вхожу. Темный кабинет, сидит Армен Николаевич Медведев. Он замечательный человек, киновед по образованию, остроумный, едкий. Я говорю:

— Здравствуйте, Армен Николаевич!

— Здравствуй.

— Моя фамилия Татарский. Я с киностудии «Ленфильм», сейчас сдавал картину в Гостелерадио, они не принимают… Может быть, вы посмотрите?

Ему сильно не хотелось. Это было видно. Он говорит:

— А что за жанр?

Я говорю:

— Комедия!

— Комедия? Заряжай!

У него свой просмотровый зал. Мы вдвоем смотрели три с лишним часа этот фильм. Я не склонен смеяться над тем, что сделал сам, а он искренне хихикал:

— Старик, так ты комедиограф! Давай сделаем так, ты мне быстро переделываешь три серии на две, а я запускаю это на экран!

Я говорю:

— Я готов!

Я выхожу, взялся рукой за ручку двери, а он меня останавливает:

— Я хорошо заплачу!

Надо сказать, что три серии — это слишком много было, лучше было бы делать две. Но ведь у нас было плановое хозяйство в то время, и если по плану было написано три серии, так извольте три и снять!

Я с удовольствием сделал двухсерийную ленту, которую считаю удачней трехсерийной.

Я предложил Союзу кинематографистов показать фильм в Москве в Доме кино. «Золотую мину» там показывали очень хорошо. Они мне сказали: «Это стоит денег!» Ну и черт с вами! Я перешел дорогу и пошел к директору кинотеатра «Россия». Сказал: так и так. Она:

— Можно посмотреть?

— Можно!

Директор кинотеатра сказала «Берем!» Билеты были дорогие — рубль сорок за две серии. А очередь стояла, как в Мавзолее. Семь дней проходил показ. Я был счастлив.

Я очень благодарен Армену Николаевичу Медведеву, с которым у меня до сих пор близкие товарищеские отношения. Мы несколько раз встречались в Москве. Однажды сидим, разговариваем, входит кто-то из известных кинематографистов. Медведев говорит:

— Иди сюда! Ты знаком с Женей Татарским?

Тот отвечает:

— Знаком!

— Ничего ты не знаком! Ты видел «Джек Восьмеркин»?

Так он меня представлял. Он приглашал меня на свой фестиваль «Окно в Европу» в Выборге:

— Женька, я знаешь почему вспомнил тебя? Потому что по телевизору показывали несколько серий «Ментов». А твоя была лучшая!

Он это так подчеркнуто сказал. А я его вкусу доверял. Тогда он для меня был большой начальник, председатель Госкино. Он выпустил фильм на экраны, и он «пошел», как говорят прокатчики, от Калининграда до Урала. Прокатчики меня встретили на каком-то совещании:

— Евгений Маркович, что же вы наделали?

— А что такое?

В это время телевидение показало трехсерийный вариант «Джека Восьмеркина» Смотрят, никого из партии не исключили, никого не повесили. И показали.

— Мы руки потирали: «Ох, заработаем на этом фильме!» А вы взяли и…

— Да не я это!!!

После того как картина вышла в Гостелерадио, я встретился с режиссером Колесовым. Я не знал, а он, оказывается, был председателем тарификационной комиссии при Гостелерадио. Комиссия настаивала на том, чтобы «Джеку Восьмеркину» дать вторую категорию, но он сказал: